Умер-шмумер
Шрифт:
После обеда Ника сказала:
— Влад, я должна купить тут какой-нибудь сувенир для Аллы.
— Что ж, пойдем купим:
— Нет, я не хочу с тобой… Ты будешь лезть со своими деньгами, и вообще… лучше посиди вот тут, на лавочке, а я пробегусь по этой улице и что-нибудь куплю.
— И долго мне сидеть?
— Ну минут двадцать, пожалуйста, Влад!
— Хорошо, только я не хочу сидеть тут как идиот, я буду лучше ждать тебя вон в том кафе, выпью воды…
— Хорошо! — обрадовалась она. И ушла.
Он смотрел ей вслед. На чрезвычайно элегантной торговой
Она была… родная, да, именно родная… И когда он произнес мысленно это слово, у него болезненно сжалось сердце. За все эти долгие годы достаточно трудной, напряженной, но в целом вполне благополучной жизни, никто не стал ему родным. Ни жена, ни даже сын… Хотя нет, в первые два-три года сына он все-таки ощущал родным, но со временем воспитание, которое ему давала Элли, и весь строй жизни отдалили мальчика… А потом развод, свидания по субботам… А вот эта хрупкая, не слишком молодая, когда-то до тошноты надоевшая женщина, о которой он и не вспоминал столько лет, вдруг показалась ему единственной теплой точкой в причудливом морозном узоре жизни. Как глупо, чудовищно глупо…
Я вот свободен, а она… У нее есть какой-то Гриша, который хорошо поет… И пьет, наверное, хорошо… и еще она говорит, что не умеет любить, и Гришу этого не любит… А вот того, седовласого, она любит, что ли? Не желает о нем говорить, наврала, что он работу предлагал, точно наврала… Она как будто оберегает его от меня, боится услышать о нем что-то дурное… А ведь эта встреча — судьба! И я не должен ее упустить, я хочу ее, и я своего добьюсь! Я женюсь на ней! Я хочу с ней состариться! Фу, идиот! рассердился он на себя. Тебе еще нет пятидесяти, ты в отличной форме, у тебя все тип-топ, тебе просто нужна баба. Нет, не просто баба, а именно эта! Мне нужна Ника, и только Ника! Глупости, возьми себя в руки. С Никой все слишком сложно, зачем тебе эта головная боль? В ней есть какой-то надлом, и не исключено, что он связан с тобой, зачем тебе все это?
Покатай ее, купи ей еще подарков и сматывайся, пока не поздно. Надлом, нет, это как-то иначе называется… Ах да, надрыв! Это ведь у Достоевского надрыв в гостиной, надрыв в избе… Так, вот Достоевского только тебе и не хватало для комплекта…
Ностальгия по полной русской программе! К черту!
Отвезу ее в Бонн и скажу, что меня вызывают… Навру! И смоюсь, а Томасу потом все объясню или оставлю письмо. Но я ведь пообещал ей лошадку на Зибенгебирге. Ну и что? Обещанного три года ждут!
Надо смываться, уносить ноги, сматывать удочки, давать деру, улепетывать, рвать когти, с наслаждением вспоминал он синонимы, но тут заметил Нику и, совершенно позабыв о благоразумных идеях, смертельно обрадовался, а она почти бежала к нему с таким сияющим видом, словно вдруг на торговой улице Гента осознала, что любит его, и поспешила ему об этом сообщить. Он невольно
— Влад, — она схватила его за руку, — Влад, идем, идем скорее, что я тебе покажу!
Он швырнул на столик деньги и пошел за ней.
Она почти тащила его. Дело тут явно не в любви, а в чем? Она увидела какую-нибудь сильно дорогую штучку, какое-нибудь колечко за бешеные деньги…
Ничего, если это в разумных пределах, я ей его куплю и тогда уж буду чист как стеклышко.
— Смотри!
Она остановилась перед витриной, но это был отнюдь не ювелирный магазин. Это был магазин сыров! И из открывшейся в этот момент двери на него пахнуло достаточно специфическим ароматом. Он был в полном недоумении.
— Смотри, Влад! Это моя кукла! Моя, понимаешь?
В витрине сырного магазина, очень изящно и элегантно оформленной, действительно сидела довольно большая кукла. Она была красивой, немного манерной, в платье и прическе времен маркизы Помпадур. И в то же время в ней был гротеск, придававший нарядной кукле какую-то неповторимость и изысканность.
— Влад, тебе нравится, скажи, — тормошила его Ника.
— Очень! Но как твоя кукла сюда попала?
— Это Сюзетта! Ее у меня купила одна дама из Люксембурга на выставке в Будапеште! Еще два года назад! Вот не думала, что она сюда попадет! И главное, что я еще когда-нибудь ее увижу! Я ее очень любила! Тебе правда нравится?
— Очень! И тебя не огорчает, что твоя Сюзетта торгует сырами?
— А почему меня должно это огорчать?
— Да нет, я просто спросил… по глупости!
Ах, какой же я примитивный, грубый тип! Я решил, что она хочет с меня что-то слупить, а она хотела поделиться своей радостью, показать свое искусство, а я… Фу, как стыдно!
— А хочешь, я выкуплю твою Сюзетту из рабства и верну ее тебе?
— Зачем?.. Она тут так уместна… Это очень дорогой магазин, я уже заглянула… Ну и запах там, закачаешься.
— Вот видишь, твоя Сюзетта торгует вонючими сырами!
— Пусть!
— Значит, не хочешь вернуть Сюзетту?
— Нет, не хочу! И вообще, Влад, кончай ты демонстрировать свои материальные возможности! Я очень рада, что у тебя все в порядке, но…
— Прости, я ничего такого не думал… — смутился он.
— Знаешь что, давай-ка поедем обратно, тебе ведь еще часа три за рулем сидеть…
— Но ведь еще и шести нет.
— Ну и что?
— А завтра мы поедем на Зибенгебирге?
— Поедем.
— Ты купила что-нибудь для Аллы?
— Да. Ой, Влад, сфотографируй меня на фоне этой витрины, с Сюзеттой!
— Гениальная идея! И еще мы вместе тут снимемся!
— У нас некоторые теперь говорят: сфотаемся!
— Сфотаемся? Какой кошмар!
— Да уж!
Они молча брели к стоянке машин. До нее было довольно далеко. Вот и кончается этот странный день… Я идиот, я все время жду какого-то подвоха, какой-то гадости, каких-то упреков… Сам себе порчу такой чудесный день, а ведь он и в самом деле получился чудесным. Он искоса взглянул на Нику.