Умер-шмумер

Вильмонт Екатерина Николаевна

Почему же тогда? И тут вдруг на глаза ему попалась уже знакомая реклама духов «Земляника». И он расхохотался с огромным облегчением. Все проще простого! Вчера она устала, напилась, впала в истерику, потом провела безумную и бессонную ночь.

Совершенно естественно, что наутро она выглядела кошмарно и не пожелала в таком виде показаться мне на глаза! Ну конечно! Все элементарно. Тогда зачем такая мелодраматическая записка? Она не протрезвела от любви и виски, а утром еще добавила. И уверена, что после этой ночи, после всего сказанного в эту ночь, я ее найду, примчусь за ней, а она к тому времени приведет в порядок свои мысли, чувства и, главное, лицо. И все у нас будет прекрасно, ну, может, она поломается немножко, а потом сдастся.

Я на ней женюсь. Увезу ее от этого дурацкого Гриши с его камерным вокалом. И от седовласого жмота, который только на пять розочек раскошелился да на мороженое в уличном кафе. А может, и еще от кого-то, кого я не знаю… Опыт у нее, судя по всему, богатый… Видимо, много мужиков было… Нет, об этом я думать не буду, в конце концов, меня она считала мертвым… Говорят, кстати, такие браки бывают счастливыми — когда люди встречают свою былую любовь на закате… Да какой там закат? Хотя, наверное, все-таки уже закат, если так безумно потянуло к прошлой любви…

Ничего, пусть придет в себя, выспится, а завтра утром я явлюсь к ней, она же не знает, что мне известно, где она живет. Приду и просто позвоню в дверь! Чтобы у нее не было времени на всякие дурацкие метания. Приду и скажу: Ника, я люблю тебя, будь моей женой… Он прекрасно умел успокаивать себя, а как же иначе? И вот уже Амстердам вновь явился ему во всей своей прелести. Погуляю еще немного, потом пообедаю и не спеша поеду в Бонн, а завтра с самого утра — к Нике. И он продолжал бродить по городу, потом ему в голову пришла забавная мысль: эх, уж если терять свободу, то красиво. Он вспомнил какой-то фильм, кажется с Джулией Роберте, где героиня считала себя брошенной и несчастной, а герой, богатый и красивый, Ричард Гир, явился к ней с букетом… А я явлюсь еще и с кольцом, можно счесть его обручальным. Вот сейчас зайду и куплю ей кольцо, у нее такие тонкие пальчики, а колечко скромненькое, с гранатом. А я куплю ей с изумрудом, она же любит зеленое. И глаза ее вспыхнут от радости… Черт побери, это все так избито и пошло, но в этом-то и прелесть… Кажется, Ремарк писал, что все избитое и пошлое стало таким именно потому, что безотказно действует на людей. Дословно он эту цитату не помнил, но за точность мысли мог поручиться.

И он зашел в ювелирный магазин, где оказалась совершенно очаровательная продавщица. Он долго выбирал кольцо, и девушка по его просьбе примеряла одно за другим. У нее были красивые руки, и вся она была такая аппетитная. Он хотел уж было пригласить ее с ним пообедать, но в магазин явился дюжий голландец, по-видимому, бойфренд, лет двадцати пяти, и ему пришлось ретироваться. Но кольцо было куплено. Красивое, с изумрудом, окруженным мелкими бриллиантиками.

* * *

Утром он проснулся бодрым и, пожалуй, даже счастливым. Иногда он становился фаталистом. И это был как раз тот случай. Жизнь подбросила ему встречу с давней любовью, и не надо сопротивляться жизни. Пусть все будет именно так, а не иначе. Он явится к Нике с цветами и кольцом, он даже станет на одно колено и скажет, как Лютер: «Здесь я стою и не могу иначе!» И она все поймет… Она вообще все поймет… Я привезу ее к себе в Бостон, она начнет врастать в чуждую ей жизнь и среду и тогда поймет меня, как она сама любила говорить, «до донышка», поймет и окончательно простит. А в свадебное путешествие мы поедем на Таити. Но надо явиться к ней с самого утра, пока ее не унесло куда-нибудь с тем, седовласым… Надо застать ее врасплох! Хотя вряд ли после всего происшедшего она с утра куда-нибудь упорхнет. Она, наверное, вчера наглоталась успокоительных и еще спит… А я ее разбужу, пощекочу цветами, суну букет ей под нос, она откроет глаза и увидит белые розы…

Он вскочил, принял душ, побрился, выпил сок, достал новую рубашку, надел светло-серый костюм, позаимствовал у Томаса галстук, сам он в отпуск галстуков не брал. А что, я еще ого-го, с некоторым самодовольством подумал он, правильно Ника сказала, я не толстый,

не лысый, а очень даже привлекательный мужчина средних лет. И сам рассмеялся. Кажется, я сдурел. Он вышел из дому и полной грудью вдохнул свежий воздух. Было солнечно и прохладно. Надо прежде всего купить цветов. Пожалуй, пойду к той милой женщине, у которой покупал розы. Из суеверия! Она все тогда про меня поняла, и, пожалуй, я даже смогу у нее спросить, какой букет следует дарить, когда делаешь предложение… Нет, это глупо в моем возрасте. Куплю белые розы, и дело с концом. Это всегда красивее всего. Может, конечно, магазин еще закрыт…

Магазин был открыт. Но тут вдруг он вспомнил старый романс, одну строчку — «Красная роза — эмблема любви». Отлично, значит, куплю красные!

За прилавком стояла нахальная Трудхен. Она его сразу узнала.

— О, доброе утро! Вам нужны чайные розы? — улыбнулась она.

— Нет, сегодня мне нужны красные!

— Вот посмотрите, у нас есть темно-красные, светло-красные, крупные, мелкие…

А она не такая уж нахалка, она даже милая, подумал он.

— Пожалуй, вот эти! — указал он на крупные длинные полураспустившиеся бутоны глубокого красного цвета с капельками воды на лепестках.

— И сколько штук? — Она окинула его слегка насмешливым взглядом и перешла на шепот:

— Вы с утра покупаете красные розы, на вас такой костюм, — наверное, собираетесь жениться? Идете просить руки, как выражались раньше, да?

Он радостно засмеялся и тоже шепотом ответил:

— Совершенно верно!

И через несколько минут вышел на площадь с роскошным букетом из одиннадцати роз (Трудхен сказала, что больше не надо) с какой-то еще белой и зеленой травкой. Дойдя до Томас-Манн-штрассе, он чуть замедлил шаг, сердце сильно забилось.

Я как мальчишка, ей-богу, сам себе подивился он.

Но вот и знакомая дверь. Он собрался с духом и позвонил.

— Кто там? — раздался голос из домофона.

— Извините, мне нужна Вероника Тимофеевна! — перешел он на русский, узнав голос Аллы, — Она уехала!

— Как — уехала, куда?

— Какая разница? Уехала, и все! — И Алла отключилась.

Вот это сюрприз… Уехала… Сбежала… Нет, не может быть. Когда она успела? Эта чертова кукла врет! Ника не велела ей открывать мне, вот она и врет. Ну нет, со мной такие номера не пройдут!

Он снова нажал на кнопку звонка и держал палец, не отнимая.

— Что вам нужно? — раздался опять голос Аллы. — Я же сказала, она уехала!

— Пожалуйста, впустите меня! Я вам не верю!

— Это ваши проблемы!

— Хорошо, тогда я сейчас буду стучать и с криком ломиться в дверь, вам это нужно?

— Я вызову полицию!

— Отлично, но пока она приедет, я успею перебудить всех соседей!

— Черт с вами! Открываю!

Он влетел в подъезд. Дверь одной из двух квартир второго этажа была уже открыта, и возле нее стояла Алла в шелковом халате.

— Входите, чтоб вас черти съели! — шепотом сказала она. Видимо, побаивалась соседей.

Он последовал этому не слишком радушному приглашению.

— Где Ника?

— Уехала, сказано же вам!

— Куда?

— В Москву! Где ж ей еще от вас спрятаться? Туда-то вы не помчитесь за ней, невозвращенец долбанный!

— Слушайте, почему вы мне хамите? — разозлился он.

— А что еще с вами делать? Я бы с наслаждением спустила вас с лестницы, да тут невысоко! Ну что вам надо? Для чего вы приперли этот мещанский букет?

— Мещанский? Почему мещанский? — растерялся он.

— Неважно! Ну что вам еще надо?

— Мне надо убедиться, что Ника уехала!

— А, вы не верите? Хотите пройтись по комнатам, заглянуть во все шкафы? Валяйте!

И она распахнула перед ним дверь небольшой комнаты, где стояла застеленная кровать.

— Тут жила Ника! Желаете пройтись по остальным, пожалуйста! Мама! Выйди на минутку, тут к нам с обыском пришли!

Из другой комнаты вышла пожилая красивая женщина, тоже в халате.