Умереть без свидетелей. Третий апостол
Шрифт:
Отовсюду бежали люди, тормошили оцепеневшую Магду, спрашивали, перебивая друг друга, суетились, наклонясь над Аполлоном, и надо всем Парижем полыхала, подергиваясь разноцветными огоньками, «Пассакалия» Баха…
Во время антракта тетя Магда вышла в фойе и позвонила из телефона-автомата домой. В трубке раздались частые короткие гудки. «Профессор разговаривает по телефону, — подумала Магда и облегченно вздохнула, — значит, все в порядке, хотя в собор он, по-видимому, уже не придет. Таня выступает во втором отделении четвертой… Нет, он может еще успеть, если поторопится. Что это случилось с его сердцем? Такого прежде не бывало. Много работает профессор, пора отправлять его на Взморье».
Ее раздумья прервала подбежавшая Таня.
— Папа не пришел? — спросила она. — Ох, я так волнуюсь, так волнуюсь…
— Я звонила домой, — сказал Магда. — Профессор говорит по телефону. Наверно, он сейчас будет здесь. Может быть, вызывает такси. А волноваться не надо, все будет хорошо, девочка.
— А его не было?
— Кого, Таня?
— Ну, его… Валдемара…
— Нет, Валдемара не было видно. Тебе пора идти. Вот и звонок уже. Иди, Таня… Желаю успеха.
Второе отделение открылось исполнением «Хроматической поэмы» Сломинского. Магда слушала ее невнимательно, ожидая с нетерпением выступления воспитанницы, и когда раздались финальные колористические ритмы «Поэмы», сердце Магды вдруг остановилось. Конечно, это только показалось ей, будто остановилось сердце. Она поднесла левую руку к груди. Приходило осмысление, сердце продолжало работу и ныло, ныло тягуче, пронзительно.
Именно в это мгновенье дотянулся профессор Маркерт до фигурки апостола Петра, сжал ее слабеющей рукой и умер. Теперь уже не только для убийцы, посчитавшего Бориса Яновича мертвым после двух выстрелов в упор из американского кольта, теперь Борис Янович Маркерт умер для всего мира.
Еще не отдавая себе отчета в собственном поведении, Магда медленно поднялась с места и шепча слова извинения потревоженным соседям, принялась пробираться к выходу.
Она шла торопливо, едва сдерживаясь, чтоб не побежать, шла каштановыми и липовыми аллеями, подстегиваемая усиливающимся чувством страха и неясной тревоги.
Кровь застучала у Магды в висках, когда обнаружила входную дверь отпертой и неплотно притворенной. Она ведь ясно помнила, как, пропустив Таню вперед, собственноручно заперла ее. Вот и ключ. Тот самый, которым закрывала замок… Магда достала его на ходу. Но теперь он вовсе не нужен, ключ… Дверь отперта. Профессор никогда не бывал так рассеян, Маркерт не мог уйти, не закрыв двери. Что же тогда? Кто открыл замок?..
С ключом в руке Магда пересекла прихожую и, не сняв обуви, нарушив один из собственных домашних законов, поднялась по лестнице. Еще шаг, еще… Дверь в кабинет Бориса Яновича прикрыта. Магда ударила ее ногой, дверь распахнулась. Магда включила свет и увидела неестественно подвернутые ноги профессора, ничком лежащего у полки с фигурками учеников Иисуса Христа.
Домашние мягкие туфли свалились с ног Бориса Яновича, когда он полз к книжному шкафу, и Магда заметила на пятке левого носка небольшую штопку. Она сама сделала ее… Несколько секунд Магда стояла в дверях, зажав пересохший рот мокрой от пота ладонью, будто сжимая рвущийся из горла крик. Затем отняла ладонь и медленно прошла к телефону. По дороге наткнулась на оброненную умирающим профессором туфлю, нагнулась, подняла ее, зачем-то погладила, бережно положила на письменный стол и только тогда сняла с аппарата трубку.
Когда радостная и счастливая, упоенная успехом Татьяна Маркерт вернулась домой, оперативная группа уже заканчивала в их доме осмотр места происшествия.
Сложив бумаги в новую коленкоровую папку, Арвид Казакис аккуратно завязал белые тесемочки.
«Зачем, — подумал он, — зачем я завязываю эти шнурки, когда, пройдя по коридору тридцать-сорок шагов, я вновь развяжу их в кабинете Жукова…»
Тут он принялся размышлять о логике бессмысленных человеческих поступков, но времени связать родившиеся в голове сумбурные постулаты воедино уже не оставалось. Шеф Западноморского управления внутренних дел ждал Казакиса с докладом к пятнадцати часам, и было уже ровно пятнадцать, а тут еще надо пройти эти тридцать — сорок шагов…
В приемной Жукова секретарь начальника, строгая и педантичная молодая женщина, старавшаяся казаться старше своих лет, укоризненно глянула на Казакиса и перевела глаза на большие часы в углу.
Арвид сделал вид, что не заметил этого молчаливого замечания. Казакис с независимым выражением на лице прошел прямо к высокой резной двери старинной работы, приоткрыл ее и вошел в кабинет начальника.
Александр Николаевич был не один. На ближнем к его столу кресле сидел Конобеев, заместитель начальника отдела, в котором работал Казакис.
Конобееву полагалось еще с неделю, по крайней мере, валяться на Янтарном берегу и загорать, и вдруг он, видите ли, при полном параде сидит у Жукова в кабинете… Это неспроста, смекнул Арвид, придется, видимо, работать с ним вместе, не только вместе, а под непосредственным началом.
На последнем совещании по делу профессора Маркерта начальник управления, взяв на себя временное руководство расследованием, определил сотрудникам отдельные поручения. Он сформировал, по сути дела, следственную группу, но старшего не назначил. Теперь вот Арвид увидел Конобеева и понял, что перед ним будущий шеф по новому делу. Ревнивое чувство несколько пощипало его самолюбие. Мы тут кое-что уже сделали, а ты, мол, с пляжа да и на готовенькое… Конобеева, тем не менее, Арвид считал неплохим мужиком… Правда, находил его чуточку заумным, фанатичным, книгочеем, да и не мешало б ему поубавить иронии, от нее Казакису доставалось уже не раз.
— А вот и наш биограф, так сказать, жизнеописатель покойного атеиста, — такой фразой встретил молодого сотрудника Александр Николаевич. — Подсаживайтесь поближе и выкладывайте, что вы узнали о профессоре Маркерте и его окружении. Должно быть, любопытные вещи нас ожидают. Вот Прохор Кузьмич аж с Янтарного берега приехал, тоже любопытствует. «Чего это он веселится? — подумал Арвид о начальнике. — Его небось за убийство этого атеиста уже спрашивают в верхах, неприятная для нашего шефа история, а он, видите ли, шутит как ни в чем не бывало… Понятное дело: дает молодому урок, как следует держаться. Примем к сведению».
Он поздоровался с Конобеевым, уселся напротив и принялся развязывать белые тесемки синей коленкоровой папки.
— Материал по профессору собрал я богатый, Александр Николаевич, — начал Казакис, раскладывая документы по столу. — Прямо скажем — необыкновенная у него судьба. Но лучше по порядку… Родился профессор Маркерт в 1897 году в городе Ковно, теперешнем Каунасе, в патриархальной еврейской семье портного Ханана Маркерта. Но это был не просто портной, это был цадик. [2] Поскольку Маркерт был первым сыном, его звали тогда Барухом, значит, титул цадика перешел бы по достижении молодым Маркертом совершеннолетия к нему. Но в начале 1914 года обучавшийся в последнем классе гимназии Барух Маркерт совершает неожиданный поступок: принимает христианское крещение и удостаивается вечного проклятия отца.
2
Цадик — глава общины приверженцев хасидизма, каббалистического фанатического течения иудаизма, основанного Израилем Бештом.