Умереть, чтобы воскреснуть
Шрифт:
Олег велел катарцу тормозить и выметаться с водительского места. Спецов по Ближнему и Среднему Востоку натаскивали не только говорить на арабском и фарси, они должны были пройти курс выживания в пустыне. Тренировки включали в себя не только пешие марш-броски без воды, под палящим солнцем, но и другие способы передвижения по морю песка, в том числе и на колесах.
Веденеев в свое время проходил обучение на отличном полигоне — в туркменских Каракумах.
Тогда обшарпанный, замордованный джип вел себя как упрямый осел — то и дело упирался всеми четырьмя широкими колесами, фыркал.
По
Правда, в салоне с ковровыми чехлами началась морская качка — без резких ударов, но с постоянными нырками вниз и взмыванием вертикально вверх, на гребень. Катарца мутило, он просил слабым голосом высадить его. Но остановка означала проблемы с новым стартом.
Можно было и на ходу скинуть хозяина в песок — он бы даже пальца не сломал. Но Олег не хотел отвлекаться. Каждое мгновение ему важно было чувствовать педали, подкручивать руль; риск увязнуть на каждом метре оставался серьезным. Песчинки вздымались роем, как водяные брызги, окатывая корпус и задраенные стекла.
Минут через сорок они миновали несколько черных вышек над старыми скважинами, где люди уже вычерпали нефть до предела. Потом в пустыне снова пропали всякие ориентиры. Машина не была оснащена бортовым компьютером, карта на экране не высвечивалась. Но цифровой компас, встроенный в приборную доску, точно указывал направление.
По подсчетам Веденеева, до границы оставалось меньше десяти километров, когда в небе послышался отчетливый стрекот. Вертушка… Делает облет на авось или пилот получил наводку?
В любом случае машину не оставит без внимания.
Олег заглушил движок.
— Я здесь, под машиной, — по-арабски бросил он хозяину. — Пушка на взводе. Скажешь хоть слово — ты труп. Даже если вдруг выживешь, запишут в сообщники. Пойди докажи, заодно мы с тобой были или нет.
Слегка приоткрыв дверцу, капитан скользнул под колеса и быстрым, как у ящерицы, броском заполз под днище. Здесь было горячо как в аду. Жар разогретого японского «коня» складывался с обжигающим жаром песка. Одна сковородка, прикрытая другой. Густой масляный запах затекал через спекшиеся ноздри, будто само кипящее машинное масло втекало внутрь.
Гул и клекот наверху звучали все громче. После первой же предупредительной очереди араб выбежал наружу и предупредительно замер. Сквозь щель между днищем и песком Олег видел его худые щиколотки и белые спущенные носки — черные туфли полностью утопали в песке.
Потом винт поднял вокруг внедорожника песчаный смерч в миниатюре. Грубые окрики, лязг затворов, жалкий лепет хозяина машины. Олег еще раньше начал зарываться в песок, но не спешил, опасаясь испечься заживо. По крайней мере куриное яйцо запросто сварилось бы в этом песке вкрутую. Нижние слои, конечно, были прохладнее, но, закапываясь слишком глубоко, он рисковал задохнуться.
Мучения оказались не напрасными. Как он и предполагал, внедорожник подцепили к «винту» стальными тросами и подняли в воздух. Никто не приглядывался внимательно к освободившейся четвертушке песка, но, если б и пригляделся, вряд ли заметил бы какие-то признаки присутствия человеческого существа…
Глава 34
Веденеев наотрез отказался просить четыре миллиона евро. Зато неожиданно пошел на уступку по порядку обмена. Согласился на условия мидовцев — присутствие двух вооруженных человек с их стороны.
— Место встречи сообщу за час. Будь доступен по мобильному.
— Это риск для всех. Зачем вводить людей в искушение?
— Не надо мне добрых советов. Ты все равно меня осуждаешь за заложников, правда ведь?
— Я далеко не чистоплюй. Но я бы все-таки пошел другим путем, — сказал Сиверов.
— Ты просто не веришь в коллективную ответственность. А мне кажется, в этом что-то есть.
Веденеев провел по щеке тыльной стороной ладони, проверяя малейшие признаки щетины. Похоже, потребность бриться была для него столь же насущной, как потребность дышать.
— Они ни черта не поняли из всей этой истории. Просто соприкоснулись с силой. Ты не был для них силой. Над тобой было начальство, ты должен был держаться в рамках некоторой вежливости. А я — сам себе Бог и Царь. Могу изнасиловать по очереди девчонок, могу протолкнуть дуло в горло тому же Денису и накормить его свинцом. Но я этого не делаю, я «благородный разбойник». Перед такими молодняк преклоняется, про таких пишут книги и снимают кино.
— Тебе от этого легче? — удивился Сиверов.
— Нет. Но смотри что получается. Ты их защищал. И независимо от результата они не считают тебя за человека. Я посадил их в подземелье, держу как собак в конуре. И они преклоняются передо мной, всему верят на слово. И будут верить еще долго после того, как отсюда выйдут. Потому что я «благородный разбойник», а ты всего лишь «честный сторож».
— Я с самого начала знал, что у меня невыгодная роль. Вообще-то я люблю появляться в эпизодах, на заднем плане. Ни веры, ни собачьей преданности мне не нужно.
— Тебя просто не предавали.
— Предавали, не беспокойся. Я выкручивался, отряхивался и снова отправлялся на задание. Желание, чтобы тебя не предавали, — это оборотная сторона потребности в любви. А у меня эта потребность никогда не была особо острой. Любовь преходяща, а вот музыка — вечна.
Для церемонии обмена капитан выбрал недостроенный дом возле коттеджа Воротынцевых. Услышав новость по телефону, Глеб без большой охоты повторил ее тем, кто собрался в ожидании вокруг.
— А вы говорили, он никогда не согласится. Он ведь понимает, что два миллиона никто просто так не выпустит из рук. Это цена полной определенности.
«Считайте, счет 1:0 в вашу пользу. Пусть это греет вас до поры до времени», — подумал Глеб.
Максима здесь не было. После своего неожиданного предложения он больше не появлялся на глазах у Сиверова. Находясь в постоянном контакте с мидовцами, он мог легко сделать вывод, что капитан своих требований не изменил.
— Готовьтесь. А мы подготовим вам компаньонов.