Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу
Шрифт:
Эта операция требовала железной выдержки, орлиной зоркости и молниеносной реакции. Три – в одном. Так не бывает. Придется разделить обязанности. Выдержка… Будем считать, она у меня есть. Зоркость, реакция… Тут нужны самые молодые.
Павел Жмурик был моложе всех остальных – только-только из училища. К тому же хороший борец. На противника кидается, как очковая змея. Р-раз – и уже «укусил». Лучший наш стрелок – Игнат Ковылин. Чемпион губернии по стрельбе в «бегущего кабана». Надо полагать, зрение у него отличное. Значит, решено…
Итак, круг размыкаю я сам.
Сергей подозвал ко мне Ковылина и Жмурика. Я сидел на этом чертовом пне. Парни остановились в полушаге. Лиц не видно, хоть глаза и привыкли к темноте. Что Игнат разглядит в этакой темнотище? Пусть бы луна показалась! Все против нас!..
– Слушаем, командир.
Пудрить мозги я парням не стал; сказал все как есть, – будь что будет. Игнат и Павел выслушали меня молча, затем произнесли в один голос:
– Мы готовы.
– Вот и ладушки.
Я нашел во мраке закрывающую «букву», вынул из нее один-единственный амулет и отдал Павлу Жмурику. Тот с трепетом принял невзрачный кусочек камня, от которого зависела наша жизнь, положил на ладонь и присел на корточки. Игнат Ковылин стоял над ним, упершись взглядом в толпу солдат. Я тоже смотрел на нее, но, кроме единой темной груды, ничего не мог углядеть.
Итак, круг открыт. Напряжение нарастало. Мурашки забегали по моему загривку, незащищенной спине – я почувствовал чей-то пронизывающий взгляд. Что ж вы не нападаете, твари?! Сколько можно нервы мотать? Неужто вы умнее нас, хоть и мозгов – чуть?
И вдруг – началось. Темная масса солдат задвигалась. Один из них повалился на землю. Выпавший из рук карабин с лязгом гвазданулся о походную кухню. Кто-то вскрикнул от испуга, увидев, как падает товарищ. И тут завопили все разом. Началась беспорядочная стрельба.
– Вай! – крикнул Игнат Ковылин.
В тот же миг Павел Жмурик клюнул носом и повалился вперед, ложась грудью на «буквы». Звук выстрела не был слышен в какофонии звуков. Ротмистр черной тенью выскочил из-за соседнего ствола, кинулся к нам. Почему он еще жив?!
– Закрывай! – кричал Каргин и тряс Жмурика за плечо. Он еще не понял, что парень мертв.
Строев вот-вот ворвется в незамкнутый круг, сметая заклинание. Он палил и палил из револьвера. По счастью, мазал. Игнат Ковылин прыгнул навстречу жандарму – прямо под огонь. Ротмистров палец продолжал давить на курок, но патроны в барабане уже кончились. Двое здоровенных мужиков столкнулись в воздухе, рухнули на землю.
– Помоги! – рявкнул я Каргину.
И мы осторожно подняли Жмурика, ухватив его под мышки. Только бы не нарушить заклинание! Внесли покойника в центр круга. Я с трудом разжал его пальцы и взял амулет.
Того и гляди, мы станем такими же «растениями», как и конвойные, что ползают сейчас меж сосновых стволов. Надо немедленно замкнуть круг, но мне не сделать этого – пока Игнат цел. Сцепившись с ротмистром, он шебаршился на земле в сажени от границы круга. Я не могу оставить Ковылина на съедение ночнухам. Он спас всех нас полминуты назад!
Сергей Каргин кинулся к борющимся. Нагнулся и каркнул страшным голосом – хрипло, надсадно:
– Готовы! Оба!
Мы ждали его возвращения – я и еще восемь и-чу, сгрудившихся за моей спиной. А Каргин распрямился, раскинул руки и замер над барахтающимися на мху телами. Это он прозевал ротмистра и теперь искупал свою вину.
– Сюда! – крикнул я в бешенстве. – Скорей!
– Закрывай, – глухо произнес Сергей Каргин и повалился на спину.
В тот же миг я поставил амулет на место. Алая искра пробежала по всем семистам семидесяти семи элементам заклинания – высвободилась остаточная логическая энергия. До чего же сильно заклинание!
Теперь я понял, отчего ночнухи не ворвались внутрь разомкнутого круга, – даже разомкнутый, он казался им опасен, хотя и не отпугивал от окружающего нас бора. Те из и-чу, кто покинул круг, были обречены – лес кишел голодными чудовищами.
Я произнес слово, и буквы заклинания запылали голубым. С минуты на минуту заключенный в амулетах и вскипающий заряд выстрелит в зенит. И-чу стояли, заткнув уши и открыв рты.
Столб голубого сияния вырвался из круга, устремившись ввысь, и растаял в беззвездном, безлунном небе. Ухнуло так, что с сосен дождем посыпалась хвоя и чешуйки коры. Ответ последовал спустя долгих четыре минуты.
Вершины сосен, будто громоотводы, притягивали, срывая с небес, огненные потоки. Сверкающие копья неслись вниз – неудержимые, готовые пронзить землю насквозь, и вдруг, коснувшись верхушек деревьев, застывали на лету. Потом живой огонь стекал к острию, образуя пульсирующие шары. И те освещали лес, словно мощнейшие прожекторы, высвечивая каждый ствол, каждую ветку, каждый пенек и кустик.
Сгустки чернильного мрака метались среди сияющих желтым и красным сосновых стволов, придавленные к земле безжалостной иллюминацией. Впервые в жизни мы своими глазами могли наблюдать мельтешение стай насмерть перепуганных, затравленных ночнух.
– Уже скоро, – успокаивал я бойцов. Они тоже метались, стянутые удавкой круга. Им не хватало воздуха, на них давил небосвод, им жгла ноги земля. – Скоро…
Огневки посыпались с вершин сосен, быстро находя себе жертвы. Ночнухи вспыхивали факелами, и их беззвучный вой сверлил голову. Они вращались как волчки, разбрасывая в стороны веер перемолотых корней, ошметков мха и горстей мокрого песка. Мы были осыпаны с макушки до пят и пали на колени, пригнув головы и закрыв их руками.
Бойня длилась почти час. Потом насытившиеся, зазеленевшие от пережора огневки разом вспорхнули и истинными жар-птицами унеслись в ночь, которую они сумели превратить в день. Десятки молоденьких безусых солдатиков и сотни усатых мордоворотов, успев наделать в штаны, копошились на мокрой и холодной земле. Гукали, плакали, ревели басом, совали в рот мох и сосновые шишки, пускали пузыри. Среди них и двое наших: Игнат Ковылин и Сергей Каргин.