Умереть в любой день после вторника
Шрифт:
В ожидании пока Сэм наберется сил начать разговор, я отметил про себя, что его уборная чуть больше, чем телефонная будка в вестибюле этого клуба, но меньше, чем мужской туалет. Очевидно, для такой звезды она была далеко не роскошной. Впрочем, я мог вынести подобное впечатление, бросив взгляд на облупившуюся позолоту, обнажившую голую серую стену.
Сама звезда, сидевшая спиной к упомянутой стене, только что угостилась еще одним глоточком бурбона.
— Я попал в слишком сложный переплет, чтобы кто-нибудь, кроме вас, Рик, мог справиться с моими трудностями, — сказал он наконец. — Вы — единственный обладатель прочной репутации человека не болтливого и способного совершить невозможное в рамках Голливуда. Теперь же, когда я снова наверху, мои проблемы необходимо решить как можно быстрее…
— Мы
— Возможно, мы и приступим к съемкам через пару недель. — Сорел наполнил свой стакан. — Это все зависит от вас, Рик.
— Так расскажите же мне, в чем дело, — предложил я.
Он тяжело вздохнул.
— Все считают, что комики должны быть приятными людьми. Вам это известно? Даже больные комики, как представляется окружающим, должны уморительно философствовать, потому что у них золотые сердца. Весь окружающий мир готов поверить в то, что вы добры к детям и животным и любите своих жен. На самом же деле профессиональный комик надрывает сердце и вытягивает из себя жилы, стараясь быть смешным все то проклятое время, что находится на сцене. И ни на что другое у него уже просто не хватает времени. Ремесло превращает его в запойного пьяницу, портит его характер, и через некоторое время он становится психом: В конце концов только аудитория остается для него реальностью. Но когда гаснут огни рампы, единственно, чего хочет комик, — это чтобы его оставили в покое. Поэтому он идет к себе домой.
— Вы мне надрываете сердце, — сказал я Сэму.
— Дом — это место, где тебя ждет жена, — продолжал он, печально уставившись на мое отражение в зеркале.
— Но как раз того единственного, в чем комик больше всего нуждается, он получить не может. Оставить его в покое — на это его жена заведомо не способна. Она требует денег, комфорта, внимания, отдыха, развлечений. И больше всего она жаждет, чтобы он слушал ее, сочувствовал ей, вникал в ее проблемы. Он терпит это до момента, пока уже больше не в силах терпеть. И тогда все рушится. Он оставляет и свою жену, и свой дом. Но вскоре — из-за чувства полного одиночества в этом проклятом мире — он заводит другой дом и новую жену. И весь этот идиотизм прокручивается заново. Вот и у меня три бывших жены висят на шее, Рик. Как известно, выплаты по алиментам достаточно велики, чтобы лишить комика всякого подобия роскоши на весь остаток его жалкой жизни!
— Подобная проблема скорее для ваших адвокатов, заметил я.
— Это всего лишь вступление, мой друг, — уныло возразил он. — До сути дела мы еще не добрались.
— Не забудь о кинофильме, Сэм, — напомнила Соня.
— Разумеется. — Он кивнул. — Это была долгая эпопея — вернуться на вершину. И я никогда не добился бы успеха, не будь Сони. — Сэм бросил на нее быстрый и нежный взгляд. — Если этот фильм окажется для меня подходящим — а все выглядит именно так, — я останусь наверху надолго. И даже не буду больше возражать против выплат по алиментам, если эти три ведьмы оставят меня в покое. Только в этом как раз и заключается моя проблема. Они не хотят оставить меня в покое. По крайней мере, одна из них, но я не знаю, какая именно.
— Вмешиваться в отношения между мужчиной и тремя его бывшими женами — это не мое амплуа, — заявил я.
— Как бы не так! — взорвался Сорел. — Одна из этих психопаток собирается убить меня! — Быстрым нервным движением он потер щеку тыльной стороной ладони. — Правда, я не уверен, действительно ли она решилась убить меня или, быть может, только хочет выкинуть какой-нибудь мерзкий трюк, вроде инсценировки покушения. И все это, чтобы впоследствии иметь возможность излить горести своего закованного в броню сердца журналистам. Поведать им об этом мерзавце Сореле, который довел ее до такого состояния. После подобной рекламы я мог бы фактически считать себя мертвецом.
— Ладно, — неохотно согласился я. — Слушаю вас. Соня открыла сумочку, извлекла оттуда несколько сложенных листков бумаги и вручила их мне. Это были три письма. Кто-то использовал старый трюк, вырезав из разных газет и журналов отдельные слова, а затем наклеив их на лист бумаги. Первое послание гласило: «Брак должен быть навсегда. Я не могу жить без тебя, поэтому и ты не сможешь обойтись без меня».
Следующее послание оказалось более подробным.
«Ты выбросил нас, как мусор. Всех троих, Сэм. И теперь у тебя не хватит времени, чтобы постараться вычислить, кто из нас намерен убить тебя. Я ждала, пока ты обретешь свою прежнюю славу, так как для тебя потерять все сейчас будет гораздо болезненнее. Даю тебе неделю, чтобы ты смог сделать последние распоряжения. Не пройдет и двух недель, как ты уже будешь мертв».
Следующее и последнее письмо начиналось цитатой из словаря:
«Клаустрофобия — это болезненный страх перед замкнутым пространством. Это твоя черта, Сэм, я помню, и именно так ты и умрешь — в замкнутом пространстве. Подумай об этом, потому что у тебя осталось не так уж много времени. Я знаю, ты не сможешь убежать, так как этот глупый кинофильм, который ты никогда не сделаешь, слишком много для тебя значит. И теперь у тебя осталось всего три дня, чтобы сделать распоряжения относительно похорон. Ты умрешь на следующей неделе — в любой день, начиная со вторника».
— Сэм получил первое письмо примерно неделю назад. Второе — три, дня тому назад. Последнее же пришло сегодня с утренней почтой, — уточнила Соня. — Все три письма отправлены из разных районов Лос-Анджелеса.
— Возможно, кто-то просто подшутил, — предположил я.
Сэм Сорел покачал головой.
— Докажите это, и я полюблю вас навеки, Рик. Но я, черт меня побери, уверен, что это не шутка. Одна из этих спятивших шлюх стремится разделаться со мной!
— Все они живут в Лос-Анджелесе, и никто из этих дамочек не вышел вторично замуж, — добавила Соня. — Возможно, таким способом они отдают должное Сэму как мужу? — У Сони на мгновение насмешливо дрогнули губы. — Или, может быть, условия выплаты алиментов были слишком привлекательны?
— Мне нужны их имена и адреса, — сказал я Соне.
— Я уже записала для вас их имена и адреса, они там. — Соня кивком указала на сумочку, которая лежала на небольшом столике возле нее. — Сэм заканчивает свои выступления сегодня вечером, — пояснила она. — В воскресенье мы перебираемся из отеля в дом одного друга в Брентвуде. Мы воспользуемся его гостеприимством пару недель, чтобы Сэм смог немного отдохнуть, прежде чем приступить к съемкам. Но вряд ли ему удастся расслабиться, памятуя о том, что какая-то из его бывших жен планирует убить его в любой момент, начиная со следующего вторника!
— Могу себе представить, — понимающе сказал я. — А кому бы вы отдали предпочтение, Сэм, учитывая желание ваших жен разделаться с вами?
Он пожал плечами.
— Откуда мне знать, кто из них с их микроскопическим и варварским умишком зациклился на этой идее? Впрочем, если строить предположения, я бы поставил на Беверли. Она всегда пыталась меня усовершенствовать, пока мы были женаты. Но это просто догадки.
— Рассмотрим ваших жен по очереди, — предложил я. — Какая была первой?
— Линда Гейлен. — Сэм криво и неодобрительно усмехнулся. — Она жила по соседству, но я с ней не встречался, пока не начал выступать на эстраде. Наш брак продолжался пять лет. Она была уютной женой, заботилась о доме. Но в течение первых четырех лет Линда так усердно хлопотала об уюте и комфорте, что я просто начал задыхаться. Затем она стала ворчать, принялась пилить меня по любому поводу — придиралась к моим костюмам, моим друзьям, к моей выпивке. И тогда я просто удрал из дома и так и не вернулся обратно. — Сорел медленно крутил стакан в руке. — Линда обычно вязала, когда пилила меня. Я, бывало, сидел и слушал, как позвякивают ее проклятые спицы, а ее язык болтал еще быстрее. Наконец у меня возникало ощущение, будто она опутывает меня кругом, обволакивает, превращая в кокон. Ей хотелось загнать меня в ловушку, сделать беспомощным, запутать своими нитками, чтобы я не смог шевельнуть и пальцем. Тогда у меня не оставалось бы другого выбора, кроме как бесконечно выслушивать ее тошнотворные придирки. Мысленно я представлял себе оболочку того, что когда-то было Сэмом Сорелом, гниющим заживо внутри этого кокона под щелканье спиц и неумолкающую брань. Линда не перестала бы работать языком даже после моей смерти!