Умирал дракон

Бушков Александр Александрович

– Да, конечно, - сказал Гаранин.
– Была такая мысль. Но человеку с моим положением раскладывать на рассвете цветы по асфальту... Мальчишки смеяться будут.

– Да, разумеется, - согласился Второй, и в его голосе Гаранину снова послышалось сожаление.

Серебряный удар гонга прошил застоявшийся воздух и разбрызгался, затухая.

– Время лекарство пить, - сказал Первый.
– Видел, Гаранин, что делается? Бывший ужас высосет микстуру по будильнику. Волоките отраву!

Лешие принесли три чаши, курящиеся парком, грустно пахнущие травами. Гаранин

отвернулся, поднял горсть монет и стал разглядывать рисунки. За спиной хлюпало и булькало.

Стрелообразный наконечник хвоста несильно шлепнул его по плечу.

– Кончили лечиться, - сказал Первый.
– Теперь и поговорить можно... Наедине.

Гаранин оглянулся - две другие головы шумно посапывали с закрытыми глазами.

– Маленькие сюрпризы домашней медицины, - сказал Первый.
– Пока проснутся, мы все и обговорим. Помоги старому больному дракону, захотелось пожить еще, понимаешь.

– А я тут при чем?

– Ты тут очень при чем, - сказал Первый.
– Лечить, видишь ли, можно не только травами и скальпелями. Можно вылечиться и вдохнув кусочек чужой души. Поспособствуешь?

– Как это?
– Гаранин отступил на шаг.

– Да не бойся ты, ничего из тебя высасывать не будут... Иди сюда.

Хвост, с обезьяньей цепкостью обвив плечи, подтолкнул к зеркалу. В руке каким-то образом оказался длинный двузубец с золотыми остриями и древками из черного металла, украшенными непонятными знаками. Зеркало неожиданно осветилось, став словно бы окном наружу, в ясный солнечный день, и там протяни руку и коснешься - была комната, и стол, и человек, которого Гаранин с трудом узнал - забыл его и не собирался вспоминать...

– Технология простая, - сказал Первый.
– Размахнись и бей. Желательно целиться в сердце, да уж бей куда попало - результат один. Не бойся, тот, чье отражение, не подохнет. Хотя разного рода неприятности гарантированы. А лично ты ничего не почувствуешь и не потеряешь, ты уж поверь...

– А ты, значит, вылечишься?
– спросил Гаранин, впервые за все время пребывания в пещере переходя на "ты".
– Получишь частицу моей души?

– Вот именно, - сказал Первый.
– Захотелось мне пожить еще немного, посмотреть, до чего вы в конце концов докатитесь... Вполне безобидное желание, по-моему. Ну что ты стал? Бей! Неужели забыл, как этот старый хрен пакостил тебе в институте? Ты же не слабачок, ты свой парень, мы с тобой из одной стаи, бей!

Гаранин стоял, опустив руки с двузубцем. Его ошеломил не способ, заменивший, оказывается, традиционные молодильные яблоки и живую воду, а легкость, с которой змей ставил знак равенства между ним и собой, ставил их на одну доску.

Доцент Молчанов исчез, появился Ермоленко.

– Ну что же ты? Не понадобится впрягаться в одну упряжку с этой дешевкой Прудниковым. Обойдешься и без министра. Твой старикан всего-навсего занедужит и уйдет по состоянию здоровья. Чистенько и элегантно. И никто во всем свете, даже твоя принципиальная синеглазка, не посмеет тебя ни в чем упрекнуть. Бей!

Гаранин медленно сказал:

– Но я-то - я всегда буду помнить это

зеркало...

– А пребывание в Крутоярске тебе не пришлось бы иногда вспоминать?

– Это - дела нашего мира, - сказал Гаранин.

– А я - на Марсе? Мы что, на Марсе сейчас? Разбил ты стекло камнем или взглядом, значения не имеет, - так и так не склеишь... Бей!

Гаранин стоял опустив руки. В зеркале медленно, очень медленно - десять раз успеешь ударить - проплывали люди, и голос Первого вязнул в ушах:

– Что стоишь? Все забыл, слюнтяй? Помнишь, как этот тебя оскорбил принародно, а ты и утереться не смог? А из-за этого едва не сорвалось твое первое самостоятельное задание. А этот увел девушку. А этот? Этот? Помнишь? У тебя, дурака, уникальная возможность рассчитаться за все обиды, и ни один суд не осудит! Бей смело!

"Он поставил меня на одну доску с собой, - думал Гаранин.
– Значит, было все же что-то в моих делах, словах, поступках, жизни, что дает ему право так рассуждать? Было? И есть? Какая разница, чем разбить стекло... Но как же это? Все было не для себя, для дела, для себя-то ни времени, ни сил подчас не оставалось. Выходит, все же? А если найдется другой, не такой совестливый?"

Гаранин размахнулся и что есть силы ударил в невидимое стекло утолщавшимся к концу черенком двузубца. Светлый солнечный день разлетелся острыми полосами, из-под него темным взором выступил камень, осколки, печально звеня, осыпались шелестящим ручейком и таяли на лету. Осталась тяжелая рама, вычурная и нелепая. И нечеловеческий рев:

– Зеркало мое!

Гаранин не шевелился - то, что ему пришлось осознать о себе, было страшнее бесновавшегося за спиной чудовища. Безапелляционный холодок жестоких истин льдистой иголочкой занозил сердце, и Гаранин, удачник, супермен, жестокий рыцарь НТП, почувствовал, что сейчас заплачет, - дорога вела в никуда, да и была ли это его дорога?

Он обернулся, услышав хохот. Смеялся Второй - взахлеб, самозабвенно:

– Слопал, старшой? Столько веков талдычу тебе, болвану, а ты уперся, как Перун перед Днепром...

Третий смиренно похрапывал.

– Ты почему не спишь?
– взревел Первый.

– Бессонница, - издевательски хохотнул Второй.
– Голубчик, неужели мы не успели изучить друг друга за две тысячи лет? Микстуру твою я, извини, держал в пасти, а там украдкой и выплюнул. Если бы он тебя послушался, я бы успел его пополам перекусить...

– Но это же смерть! Ты что, жить не хочешь, болван?

– Надоело мне с тобой жить, признаться, - сказал Второй.
– До серой зевоты надоело, до ненависти, и если никак иначе нам друг от друга не избавиться, пусть уж лучше так... Будем подводить итоги?

– Никаких итогов! Я вам покажу итоги!
– Первый орал, как припозднившийся пьянчуга на улице в третьем часу ночи.
– Эй, шантрапа, сюда!

В зал вбежали лешие и опасливо остановились в отдалении.

– Убрать отсюда этого паршивца!
– ревел Первый.
– Немедленно починить его тачку, сунуть за руль - и пусть гонит без передышки в свой Крутоярск!