Умирая в себе. Книга черепов
Шрифт:
Тони пожала плечами.
– У них была неустойчивая психика, – сказала она надменно. – Скорее всего, они еще до того были близки к убийству или самоубийству, ЛСД же только подтолкнул их. Но мы же не хотим ничего такого, ни ты, ни я. А может быть, у них были слишком сильные дозы или им подменили наркотик. Таких случаев – один на миллион. У меня есть друзья, которые ширялись по пятьдесят-шестьдесят раз, и никаких неприятностей. – Она теряла терпение, ее голос звучал наставительно, где-то даже по-лекторски. Уважение ко мне заметно уменьшилось из-за этой моей нерешительности в духе старой девы. Мы явно были на пороге ссоры.
– В чем дело, Дэвид? Ты просто боишься.
– Я полагаю, что обоим пускаться в странствие неразумно. Мы же не знаем, как эта штука подействует.
– Странствовать
– Но это рискованно. Мы же ничего не знаем. Слушай, ты можешь добыть еще кислотки, если захочешь?
– Наверное.
– Тогда ладно. Давай пойдем по порядку, шаг за шагом. Спешить незачем. Ты странствуешь завтра, я слежу за тобой. Я – в воскресенье, ты следишь. Если нам обоим понравится, в следующий раз мы путешествуем вместе. Договорились, Тони? Договорились?
Она принялась было возражать, уламывать меня, нагромождая один довод на другой, но потом спохватилась и отступила, изменила позицию, решила не создавать проблем. В мозг ее я не проникал, но и без того все было ясно, ибо я читал ее лицо как открытую книгу.
– Хорошо, – сказала она мягко, – не стоит ссориться по пустякам.
В субботу утром Тони не завтракала, – ей сказали, что странствовать надо натощак. После того как я поел, мы некоторое время еще сидели на кухне, а невинный на вид бумажный квадратик лежал между нами на столе. Мы притворялись, что его здесь вовсе нет. Тони держалась скованно. Не знаю, может быть, она сердилась на мое настойчивое желание отправить ее в странствие в одиночку или просто дрогнула в самый последний момент. Мы мало разговаривали, но она успела наполнить недокуренными сигаретами целую пепельницу. Время от времени Тони нервно усмехалась, тогда я брал ее за руку и улыбался, чтобы подбодрить, а мимо нас, любуясь трогательной сценой, сновали другие обитатели нашего этажа, которые тоже пользовались кухней. Сначала прошла Элоиза – хитренькая черная бездельница. Затем мисс Теотокис, хмурая няня, работавшая в госпитале Святого Луки. Мистер Вон, таинственный коротышка китаец, который всегда ходил в нижнем белье. Эйткен – начинающий школяр из Толидо и бледный как смерть наркоман Доналдсон – его сожитель. Некоторые кивали нам, но никто не сказал «доброе утро». В этом доме считалось хорошим тоном делать вид, что твои соседи – невидимки. Старая добрая нью-йоркская традиция.
Примерно в половине одиннадцатого Тони сказала: «Налей мне апельсинового сока». Я наполнил стакан из сосуда, помеченного моей фамилией. Тони подмигнула мне и широко улыбнулась, показывая зубы. Фальшивая бравада. Затем взяла пакетик, высыпала содержимое в рот, проглотила и запила соком.
– И надолго ты унесешься? – спросил я.
– Часа на полтора.
На самом деле все заняло не более пятидесяти минут. Мы вернулись в свою комнату, заперли дверь, включили проигрыватель, и потом только слабые звуки мелодии Баха нарушали тишину. Я пытался читать, Тони тоже, но страницы переворачивались не слишком быстро. Внезапно она посмотрела на меня и сказала:
– Я чувствую себя как-то странно.
– Есть что-нибудь?
– Голова кружится. Как при морской болезни. Затылок болит.
– Тебе дать чего-нибудь? Стакан воды? Соку?
– Спасибо, ничего. Теперь хорошо. На самом деле хорошо. – Улыбка застенчивая, но искренняя. Тони насторожена, но не испугана. Готова к своему странствию. Отложив книгу, я внимательно следил за ней, чувствуя себя эдаким ангелом-хранителем, почти желал, чтобы мне представилась возможность прийти ей на помощь. Нет, я не хотел ничего плохого, просто стремился оказаться нужным.
Она выдавала мне сводки о наступлении наркотика на ее нервную систему. Я делал заметки, пока она не буркнула, что шуршание карандаша ее отвлекает. Затем Тони заговорила о зрительных искажениях. Стены слегка изогнулись, щели на штукатурке стали узорными, все краски – необыкновенно яркими. Солнечные лучи, проходящие сквозь грязное окно, превратились в призмочки, дрожащие плевки спектра над полом. Музыка – я ставил любимые пластинки Тони – приобрела любопытную окраску: разделилась на отдельные последовательные мелодические
Прошло уже полчаса. Тони уходила от меня все дальше, и все глубже становилась моя любовь к ней. То, как она справляется с кислотой, внушало мне уважение, я восхищался силой ее личности. Сильные женщины – моя слабость. Я уже начал планировать свое собственное странствие, мысленно подбирал музыкальный аккомпанемент, воображал интересные смещения реальности, заранее представляя себе, как мы будем сравнивать наши ощущения, и сожалел о своей трусости, из-за которой лишился удовольствия странствовать вместе с Тони сегодня. Но что такое? Что с моей головой? Откуда это внезапное удушье? И давление в груди? И сухость в горле? Стены кривятся, воздух стал тяжелым, моя правая рука сделалась на добрый фут длиннее левой. Такие эффекты Тони отмечала немножко раньше. Но почему я чувствую их только теперь? Я дрожу. Ноги дергаются сами собой. Что это? Высший контакт? Так, кажется, принято говорить? Или я сидел слишком близко к Тони и частицы ЛСД случайно попали в мой организм?
– Дорогой Селиг, – снисходительно говорит мое кресло, – неужели ты так глуп? Все очень просто: ты выудил ощущения из ее головы.
Просто? Так ли уж просто? Я пораскинул мозгами. Могу ли я читать мысли Тони непроизвольно? По-видимому, могу. До сих пор, чтобы направленно заглянуть в чужой мозг, мне требовались хотя бы небольшие усилия. Но, вероятно, ЛСД сделал мышление Тони интенсивнее. Какое еще может быть объяснение? Она транслирует свои переживания, а я невольно воспринимаю их, несмотря на все мои благородные намерения уважать тайны ее личности. Кислота сама разрушила барьер между нами, заразила меня мыслями Тони.
Могу я уйти из ее мозга?
Наркотик действует на меня. Я смотрю на Тони, мне кажется, что она трансформируется. Маленькая черная родинка на ее щеке, в самом уголке рта, вдруг засияла всеми цветами радуги – красным, синим, фиолетовым, зеленым… Губы стали очень полными, рот – непомерно широким. Сплошные зубы, ряд за рядом, как у акулы. Как же я не замечал раньше эту хищную пасть? Она просто пугает меня. Шея удлинилась, туловище сжалось, груди ерзают под знакомым красным свитером, словно беспокойные кошки. Свитер принял угрожающий, зловеще-пурпурный оттенок. Отодвинувшись от Тони, я глянул в окно. По грязному стеклу разбежались трещины, которых я раньше не замечал. Оно вот-вот взорвется и осыплет нас осколками. На той стороне улицы здания словно присели, в их изменившейся позе есть что-то опасное. И потолок надвигается на меня; я слышу глухие удары. «Это шаги соседа сверху, – говорю я себе, но мне чудится, что там людоеды готовят себе обед. Так вот что такое странствие с кислотной! И наша молодежь, цвет нации, идет на это добровольно, даже с охотой, для того чтобы развлечься?
Нет, я должен отключиться, прежде чем эта штука изуродует меня. Не хочу! Уйду!
Легко сказать. У меня были свои приемы блокирования сигналов, отключения от их потока. Но сегодня они не действуют. Я беспомощен против ЛСД. Пытаюсь укрыться от этих пугающих впечатлений, но они вторгаются в меня насильно. Я совершенно открыт всем эманациям Тони, я захвачен ими. Погружаюсь все глубже и глубже. Так это и есть странствие? Мне оно определенно не нравится. Удивительно, но Тони ведь хорошо. Почему же так скверно мне – ее случайному попутчику?