Умные сволочи
Шрифт:
А потом я понял: из глаз у меня текут слезы. И я этому очень удивился. Я не помнил, когда и плакал, и плакал ли вообще хоть раз в жизни.
Дальше я делал все механически.
Я поднялся, отряхнулся и двинулся к шоссе, не став дожидаться ни пожарных, ни полиции, ни «Скорой помощи». Я удалялся от уничтоженной фирмы. И от тех, кто погиб.
«Управляющие знали, что их фирмы вот-вот взлетят на воздух». Так вроде она говорила. А я сделал предположение, что этим управляющим за пару минут до взрывов кто-то звонил и со злорадством сообщал об этом. И Алина сказала — вроде того. Она тоже это предполагала. И не более. «Нелепо» — это ее вывод. А на самом деле… Ничего нелепого не было. Кто-то звонил за пару минут. Идиот. Никто не звонил. А управляющие знали… Из чего это Алина взяла? Из разговора с охранником. Теперь я мог понять, что было на той видеопленке и что мог сказать охранник. И в том и в другом случае — одно. Управляющие врывались на машинах на территорию своих фирм и, обезумев, пытались предотвратить катастрофу. Считая, что взрывчатка доставлена кем-то извне, а на самом деле — они сами ее привозили. Уж их-то не досматривали…
Жаль, что понимание пришло слишком поздно.
Я двигался вдоль шоссе к ближайшей остановке общественного транспорта. Голосовать я не пытался. Мой вид вряд ли внушал доверие.
Вскоре я увидел на шоссе скопление машин, они стояли.
Подойдя ближе, я заметил в кювете горевшую «шестерку». Люди из остановившихся машин смотрели на «Жигули» вместе со мной. Мне эта машина была знакома. В ней должен был находиться Альберт. И я думаю, он в ней и находился.
Меня вывели из игры, заманили в офис и оставили там, надеясь, что я взлечу на воздух вместе с «Кедром». Я с таким раскладом не был согласен.
Кто-то все хорошо просчитал. Убрал всех свидетелей, но… Просчитался.
Я остался жив. И об этом пока известно только мне.
Тишковы успели везде. Нажать на пульт, расправиться с Альбертом. Они наверняка считают теперь, что все позади. Свидетелей нет.
Но один свидетель остался. Назло им.
Я добрался до своего дома, помылся, переоделся, а затем поехал на дачу Алины. Впрочем, не сразу. Я на такси доехал до своей машины, которую оставил у дома, где временно жил Альберт.
То, что мне предстояло сделать, — было тяжело. Такое мне в жизни еще делать не приходилось.
Сначала я пробрался на дачу Тишковых. Осторожно. Так, наверное, двигаются диверсанты. Я задействовал свои благоприобретенные навыки.
Дом был закрыт на замок, причем на амбарный. Это обстоятельство как бы указывало, что хозяева уехали надолго.
Я подумал, что, возможно, так и есть. Они сделали свое дело, можно и отдохнуть. Я скрипнул зубами — уж какой мне хотелось обеспечить им отдых, нечего и говорить.
А затем я прошел на дачу Алины.
— Привет, — сказал я мальчишке, который качался на качелях.
Он внимательно посмотрел на меня, этакий худенький мальчонка с небесно-голубыми глазенками. Спрыгнул с качелей и подошел ко мне. Я поздоровался.
— Привет, — и он вопросительно уставился на меня.
И я вдруг понял, что ни черта не могу сказать. Я не знал, что следует говорить в такую минуту, я не знал, что вообще говорить человеку, когда тот теряет мать, притом такому маленькому человеку.
— Ты кто? — спросил он меня.
— Я друг твоей мамы, — тихо произнес я.
— А где мама?
— Понимаешь… — это все, что я мог.
В горле запершило, и я не смог произнести ничего внятного.
Алексей вдруг развернулся и неровной походкой направился к дому. Он шел, не оборачиваясь, ссутулившись, придавленный своей бедой.
Я, будто робот, двинулся следом.
В доме мальчишка рухнул на диван. И вновь посмотрел на меня. У него был взрослый взгляд.
— Когда погиб отец, — выдавил он из себя, — мама тоже сказала это: понимаешь. А потом еще, что люди иногда нас покидают.
— Люди иногда нас покидают, — механически повторил я, отворачиваясь от ребенка; выдержать его взгляд я, здоровый мужик, не мог.
— Мамы нет? — спросил он.
— Понимаешь… — повторил я и, чтобы хоть как-то сбросить с себя эту странную, до сих пор неведомую мне пелену, подошел к камину и стал для чего-то сгребать пепел, будто это могло меня успокоить.
— После смерти папы мама все время зажигала камин.
Кажется, мне стало плохо. Я едва не упал, а затем услышал плач, и когда обернулся, то увидел вытянувшегося на диване во весь рост Алексея. Его тело вздрагивало. Он рыдал. И мне хотелось рыдать вместе с ним. Но я был взрослым. Я был этим чертовым взрослым. И мне как бы не полагалось рыдать.
Я подошел, сел возле Алексея и принялся, как мог, его утешать. Хреново у меня это получалось. Потому что никогда никого я не утешал.
Алексей еще больше разрыдался. И в какой-то момент я испугался, что у него начнется истерика. Я помнил, где находилась в этом доме аптечка, а потому бросился за ней. Я дал мальчишке успокоительного.
— Она — как и папа? — проглотив слезы, спросил Алексей.
— Она — как и папа, — подтвердил я. — Понимаешь, люди иногда уходят…
Мне было паршиво. Я не мог сказать этому пареньку ничего нового. Чего бы он уже не слышал год назад.
Он еще рыдал. А затем силы покинули его. Лекарство подействовало. И он заснул. Его лицо было мокрым от слез, а губы еще какое-то время подрагивали.
Я подошел к окну и посмотрел во двор.
Качели одиноко покачивались в порывах ветра, как бы посылая прощальный привет.
Я не смог больше вытерпеть. Я закрыл глаза, чтобы остановить слезы, а затем со всего маху въехал кулаком в стену.
Боль принесла успокоение. Боль — это было лекарство для меня.
В доме мне было невыносимо тяжело. Я вышел во двор и без всякого смысла стал прохаживаться.
У гаража я остановился. Я вспомнил слова Алины. Еще в первую нашу встречу, когда я приехал, чтобы выяснить причину смерти ее брата. У нее в гараже в машине нашли оружие, и она сказала, что гараж вроде бы закрывала.
Гараж был открыт. А я подумал: что, если Алина была права? И она закрыла тогда гараж? Кто его мог открыть?
Ее брат вполне мог это сделать.
Я раскрыл двери гаража и вошел внутрь.
Мне не пришлось осматривать это помещение долго.
На верхней полке в гараже я увидел игрушечное ружье. Это был подарок Геннадия. И ему в гараже было не место.