Умрем, как жили
Шрифт:
Вышла соседка.
— Чего гремите? Уехал он часа три назад. За ним заехали товарищи, и они уехали. Наверно, на охоту. Теперь в понедельник, раньше не будет.
Ждать было бессмысленно, надо было подключать Дмитрия Алексеевича. И хотя практически я не узнал ничего нового, меня распирало от самодовольства, что нашел удачный ход и не ошибся в расчете.
АПРЕЛЬ, 1942 ГОД
Первый допрос для Кармина был самым тяжелым. Потом обвыкся. Допрос походил на допрос, с теми же побоями, попытками отмолчаться,
Черный кабель Моля, свистевший в воздухе, и парабеллум Гельда, зверевшего от допроса к допросу, уже казались обычными канцелярскими принадлежностями.
…Двое суток Кармин лежал в камере. Хотелось есть, но кормили плохо. Кидали в комнату бачок с бурдой, и Бонифаций, взявший распределение питания в свои руки, аккуратно разливал тепловатую жидкость по алюминиевым мискам. Мучило неведение: что знают об организации?! Казалось, что для начала о Кармине забыли. Пожалуй, уже вся камера перебывала на допросах — его не трогали. Карно вернулся с допроса повеселевший, рассказывал многое иносказательно, но дал понять, что у него сложилось впечатление, будто знают они куда меньше, чем можно было ожидать. Как-то, очнувшись ночью, — нестерпимо затекла спина и болела шея от неудобного положения, в котором он спал, — Кармин долго сидел, уставившись открытыми глазами в темноту камеры.
«А может быть, они и вправду ничего не знают? Может быть, мы попались в случайной облаве? Но почему так методично, организованно?! И почему так много знакомых лиц? А если принять версию, будто аресты необходимы для угона молодежи в Германию, то зачем тогда расстрел Толмачева и объяснения Гельда?»
Вопросы теснились, набегая друг на друга, и с каждым разом загадки принимали все новые и новые формы. Когда в полдень его вызвали на первый допрос, он где-то в глубине души даже обрадовался — наконец сможет ответить на многие из бесчисленных «почему».
В сопровождении двух полицейских Кармин вошел в знакомую комнату. Собственно, ее и не было — он шагнул скорее в плотный полукруг людей, стоявших в молчаливом ожидании его прихода. Они стояли, заложив руки за спину, только Гельд, которого Кармин уже знал достаточно хорошо, держал перед собой парабеллум и поигрывал им, будто связкой ключей. За своей спиной он услышал тяжелое напряженное дыхание замкнувших круг полицейских.
Моль кивнул головой, и удар сзади бросил Кармина на колени. Он взмахнул руками и сумел удержаться на полусогнутых ногах. А может быть, удержался от встречного удара сапогом, который нанес стоявший рядом с Молем фельдфебель. Тошнота подступила к горлу. Кармин почувствовал, как ноги становятся ватными, и он медленно осел на пол. Рот наполнился кровью. Александр поспешно сплюнул и услышал над собой голос Гельда:
— Ну что, комиссар, заждался? Думал, о тебе забыли? Встань! Это тебе будет вместо «здравствуйте». Чтобы не питал никаких иллюзий и знал — говорить правду, и только правду.
Моль сделал знак. Фигуры разбрелись к стенам. И тогда Кармин ощутил, насколько просторна комната, так просторна, что, кажется, и сил не хватит дойти до стены и опереться рукой, когда станет совсем плохо.
Моль сел на диван.
— Начинайте, Гельд.
Тот кивнул и, повернувшись к немцу, сидевшему за машинкой, что-то продиктовал.
Раздался дробный, будто свинцовые капли били по гудящей голове Кармина, стук пишущей машинки. И даже когда она умолкла и Александр услышал голос Гельда, ему показалось, что машинка звучит не переставая, будто перемалывая все, что касалось его, Кармина, будущего.
— Это были формальности. А теперь к делу, — сказал Гельд после того, как Кармин ответил на вопросы, касающиеся биографии. — Откуда вы узнали, что в Старый Гуж собирается приехать фюрер?
— Кто? — переспросил Кармин.
— Наш фюрер, Адольф Гитлер.
— А-а! Фельдфебель, начальник караула электростанции, многим рассказывал о поездках фюрера на фронт, сказал, что скоро он будет и здесь, по дороге в Москву.
— И что собиралась предпринять по этому поводу ваша организация?
Как ни иезуитски был поставлен первый вопрос по делу, у Кармина хватило духу ответить:
— Я не знаю, о чем вы говорите. Если бы Гитлер приехал, мы бы встретили его достойно.
— О, не сомневаюсь! — подал по-немецки реплику с дивана Моль. — Где хранится переданная красным разведчиком взрывчатка для подрыва поезда Гитлера?!
Гельд перевел.
— Не знаю ни о какой взрывчатке. Я работал на электростанции. Можете спросить у начальника…
— Не у Морозова ли? — Моль усмехнулся. — Нашли себе достойного свидетеля! Вот что, Кармин, кончайте играть в незнайку! От скорости, с которой вы расскажете все, зависит ваша жизнь. — Моль говорил быстро, но еще быстрее переводил Гельд. Кармину казалось, что он говорит с Молем без переводчика. Может быть, эффект этот усиливал стук машинки в ушах, заглушавший тихую лающую речь Моля.
— Где Токин? — Гельд подошел к Кармину вплотную. — Куда спрятался предавший вас трус?
— А почему я должен знать, где он? Токин мне не родственник.
— Послушай ты, свинья! Когда я говорю, что мы все знаем, я не шучу. Не понимаешь? Может, тебе разъяснить при помощи этого? — Он сунул стволом парабеллума в лицо Кармина, и Александр почувствовал, как острый угол мушки резанул щеку. Но он не отстранился.
— Я не знаю, где Токин. Мы редко виделись с ним в последнее время. До войны играли в одной команде…
— Спортивные мемуары нас не интересуют. Расскажите, во что вы играли последние месяцы?
— Зима! Какая же игра? — опять прикинулся дурачком Кармин. — Работать не успевали.
— А вечеринки проводить каждую неделю успевали? Может быть, ты красотку Черняеву не знаешь? Или эту ленинградскую куклу, которая жила с Токиным? Ну же, ну же, отвечай! И не надо так долго думать, может расколоться голова! — Гельд замахнулся парабеллумом, Кармин зажмурил глаза и невольно поднял руки, чтобы прикрыть лицо, но окрик Моля остановил удар. Гельд выругался и отошел к солдату, писавшему на машинке. — Так дело не пойдет, — начал он переводить речь Моля. — Ты будешь говорить правду? Это первый вопрос, на который я хочу получить честный ответ.