Умри
Шрифт:
Её обитель посетил лишь старый Портье, уведомив её, что первая встреча с психологом состоится через четверть часа. Что ж, у нее еще оставалась уйма времени на третий заключительный оргазм и прочтение нескольких страниц книги Рю Мураками со всеми его оттенками голубого.
***
Девушка с сигаретой в зубах курила, лёжа на кровати. Густые клубы дыма просачивались сквозь потрескавшиеся губы, устремляясь к потолку. Она думала о своей угасающей женственности. Дома она старалась не смотреться в зеркала. В этом вшивом отеле же прямо в душевой висело ростовое полотно. Когда она разделась, отражение притянуло её взор.
Да. Такую не станет трахать и намертво захмелевший смельчак. А ведь когда-то, в прошлой жизни она имела свою привлекательность. Высокие каблучки, лёгкие сарафанчики и тонкие сигареты на длинном мундштуке. Чувство собственного достоинства не позволяло спать с первым встречным, но засевшая глубоко внутри стерва любила пожирать мужские сердца, громко чавкая и улыбаясь окровавленными губами. Её умоляли, запугивали, игнорировали. Собственно использовали все топорные приёмы ограниченных мужских потуг. Она не ждала принца на белом БМВ. И если бы он существовал, то и ему пришлось несладко. Сука, сука, сука. Она не лесбиянка, не фригидна. Её просто не интересовало такое времяпрепровождение.
Несколько раз она поддавалась настойчивости ухажёров. Причём с каждым она испытывала головокружительный секс. Они были нежны. Местами доминировали над ней, но в пределах её позволения. На её коже по всему телу оставались ожоги от страстных поцелуев. Вкусы, запахи и стоны смешивались в невероятный животный коктейль. Всё о чём она могла молить в те мгновения – чтобы как можно быстрее она достигла оргазма и наоборот, не хотела, чтобы это заканчивалось.
Как только её голова падала на подушку, раскидывая волосы в разные стороны, всё заканчивалось. Пропадал интерес к тому, кто задыхается рядом, да и к сексу в целом. Уйдя молча она доезжала до ближайшего бара и напивалась до беспамятства.
Вскоре прекратились и мужчины и бары. Людные места стали для неё пустыми и ядовитыми. Она любила лежать в темноте с бутылкой в руке и не думать ни о чём. Тьма вокруг неё, тьма в сердце. Допив бутылку и докурив последнюю сигарету, она умирает, свернувшись калачиком в холодной постели. Умирает, чтобы завтра снова ненавидело её.
Трудно понять этот мир, когда он нем как рыба. Кому какое дело до плача за стеной и полного отсутствия признаков жизни. Кому какое дело, если умрёт кто-то другой.
Её зовут Никто. Это всё, что стоит о ней знать, перед тем, как…
Глава 4
Все шестеро разместились на высоких стульях, образуя полукруг. Расстояние между ними составляло два метра. На каждую из них сверху падал яркий столб света. За его пределами больше ничего не было видно. Тишина стояла громкая и, кроме неё не существовал ни единый звук. Девушки молча переглядывались. Кто-то улыбался, предвкушая начало сеанса, а кто-то настороженно жевал нижнюю губу или грыз ногти. Связывало их одно: вопреки отрицаниям или наигранной жалости к себе, всем без исключения требовалась квалифицированная помощь.
– Стрёмное местечко, – вдруг заговорила Пацанка. – Шарашит по нервам, будь здоров.
– Из света рождается
Пару минут все сидели, проглотив языки. Каждый вглядывался во тьму, опасаясь различить в ней свои самые жуткие страхи. Некоторые готовы были поклясться, что из тьмы нечто таращится на них, ждёт.
– Ха-ха-ха, – неожиданно прыснула Пацанка. – Хорош заливать. Я этих грёбаных историй наслушалась в пионерлагере. И то про автобус с чёрными-чёрными шторками гораздо страшнее и изобретательнее. Вот слепой вообще похеру твоя тьма. – Ткнув пальцем в Василису, она осознала, что надавила на больную мозоль. Но отступить она не могла. Не для того она нацепила на себя такой стальной образ, чтобы в подобных моментах пятиться назад. Всё это пройденный этап. Она дала себе обещание, что никогда больше не сдастся, какими бы тяжёлыми и грязными инструментами она ни пользовалась. – Скажи, подруга, есть черти и вурдалаки в твоей тьме?
Василиса ничего не ответила. Её плечи встрепенулись. Скрестив руки на груди, она зажалась от внешних раздражителей в свой привычный кокон.
– Нет там никаких чертей, – вмешалась девушка в красных кедах. – Она не может видеть их лишь потому, что у неё нет зрения. Иначе одну нечисть она точно бы увидела недалеко от себя.
– Ты на что намекаешь, сука?
Девушка в платье шумно вздохнула:
– Как дети малые. Видимо, вы пропустили момент построения цивилизованного мира. Ни внятной манеры общения ни принципов. В естественном отборе вы бы точно не выжили.
– Откуда ты вечно достаёшь свои пять копеек, – подключилась к балагану девушка с сигаретой. – Неужели из своей копилки вытряхиваешь. А она у тебя принимает оплату картой?
– Притушила бы ты язычок своей вонючей сигареткой. С ролью пепельницы он справился бы на ура.
Смесь рваных фраз и въедливой брани окутал мелодичный голос, льющийся изо рта Василисы:
Ай-бай у кота колыбелька золота
А у дитятка мово и получше того
Ай-бай у кота и подушечка бела
А у дитятка мово и белее того…
Голос доносился ото всюду, сделавшись незыблемой составляющей всего живого. Несмотря на его точную мелодию, от песни веяло страхом и апатией. Облитая жёлтым светом незрячая Василиса походила на мертвеца сошедшего с потрескавшейся чёрно-белой фотографии викторианской эпохи.
… Ай-бай да люли
Хоть сегодня умри
Поплачем повоем
В могилу зароем…
Палач одним ударом с хрустом перерубает голову живому человеку. Попавший в плен солдат теряет палец за пальцем, храня тайну за полувыбитыми зубами. Мясник с тупой пилой в руках чавкает по сухожильям и рваному мясу истерзанной ноги связанной жертвы. В головах присутствующих роились исключительно подобные образы, подкормленные этим пением.