Унесенная ветром
Шрифт:
Группа солдат в середине колонны покатилась со смеху. Поручик Басаргин направил коня, чтобы осадить разошедшихся весельчаков, но капитан Азаров его остановил:
— Пусть балагурят до Терека! А там уж…
— Генерала Дубельта слыхал? — между тем гордо вопрошал своего собеседника солдат Макар Власов. — То-то и оно, что не слыхал! Куда тебе, пустобреху! Генерал Дубельт Леонтий Васильевич — начальник Третьего отделения Его императорского величества канцелярии…
— Так это твой дядюшка, видать! — тут же отозвался Артамонов. — А ты его любимый племяш! Дядюшка тебя сюда и снарядил, людей посмотреть, себя показать да жирок нагулять.
— Я у Леонтия Васильевича и супруги его, Анны Николаевны, находился в услужении лакеем, в имении ихнем, в селе Рыскино Тверской губернии, — назидательно стал рассказывать Власов, уже не обращая внимания на подковырки Артамонова. — Какие господа, скажу я вам, братцы, хорошие! Вам бы таких! Бывало, Анна Николаевна выйдет на крыльцо к мужикам и спросит их: «А что? Каков наш барин?» А мужики ей отвечают: «Таких господ, матушка-барыня, да даже и таких людей на свете нет! Других господ ждут в деревню, у людей вся утроба от страха трясется, а наших господ ждешь, как ангелов с неба. Уж нас все-то спрашивают, какому вы богу молитесь, что вам счастья столько от господ?» Правда, сам генерал в деревню наезжал редко, он все больше письма Анне Николаевне слал. Раз как-то наказал доставить ему в Петербург две сотни рябчиков. Анна Николаевна, ангел-то наш, ему напомнила, что мужики рябчиков не разводят, а коли будут за ними но болотам и лесам гоняться, то сами с голода околеют. Вот какая барыня у нас! Нет чтобы вашего брата мужика заставить побегать за рябчиками, она же еще и заступалась…
— По всему видать, что повезло тебе, дядя Макар. А все оттого, что у тебя брови сросшиеся. Верная примета!
— А в людях генеральских, скажу я вам, и того лучше! Не в пример лучше житье! Вот сами посудите. Как-то Анна Николаевна затеяла торжественность организовать. Позвала всяких знаменитых господ в гости. А черный ход по случаю велела закрыть. Повар наш Пашка с парадного крыльца в дом захаживать не привык. Понес он горячий шоколад для господ и заблудился. Ходит по дому, орет, а шоколад остывает. Анна Николаевна только посмеялась, даже не заругалась…
— Что же это такое будет — шоклад этот? — заинтересовался шагавший слева солдат.
— А это навроде нашей горелой каши, — встрял опять Тимошка Артамонов, — только в тарелочке серебряной.
— Врешь ты, межа пустая! — обиделся Макар Власов за господское кушанье. — Дух такой от него, как от меда, только еще шибче! А вкусен он, шоколад, как…
— Да ты еще скажи, что пробовал? — возразил Тимошка.
— И скажу!
— Брешешь! Побожись!
— Вот те крест! Палец макнул!
— Который палец? — поинтересовался Артамонов.
— Вот энтот! — показал Макар.
— Ах, э-энтот! — разочарованно пропел насмешник.
Строй опять выдохнул смешинку, закашлялся, сбился с ноги.
— Цыц, черти! — прикрикнул на них капитан Азаров. — Сейчас вам татары насыпят в штаны, тогда вместе посмеемся!
Солдаты притихли, но Тимофей Артамонов скоро опять окликнул шагавшего впереди Власова:
— Что же тебя твои ангелы, дядя Макар, в рекруты сдали? Не за тот ли самый палец ты пострадал?
— Не, за другое, — ответил Власов. — Ведено мне было всем говорить, что хозяина нет дома. Я и говорил. А тут такой знатный барин подъезжает. Ну, я ему все честь по чести, как велено, мол, нет хозяина дома. А оказалось, что это сам граф Воронцов приезжал. Барыня-матушка Анна Николаевна очень разволновалась. Все не могла успокоиться. Меня вот и отправили в солдатушки.
— Теперь уж барыня успокоилась, знамо дело, — кивнул головой посерьезневший Артамонов.
— Жаловаться на судьбу нечего, — подытожил свой рассказ Макар Власов, — службу надо было знать. Графа Воронцова, шутка ли сказать, не узнал!
— А ты его раньше-то видал, графа этого?
— Не видал! Так и что из того, что не видал?! Узнать все равно был должен!
Артамонов посмотрел на сутулую спину Макара, облепленную комарами. Хотел шлепнуть покрепче, да передумал. Смахнул кровососов и сказал:
— Ты, дядя Макар, теперича графа Воронцова можешь забыть. А вот если ты чечена в кустах не узнаешь, тогда тебя так же у ворот встречать будут, как и ты у господских. А слыхали вы, братцы, историю про барина и мужика? Сказывать, что ли? А коли сказывать, так махорочкой угостите… Вот спасибочки!
И замолчал. Минут пять шли молча, солдаты ждали-ждали и не выдержали:
— Что же ты, Тимошка, не сказываешь?
— Про чо?
— Про чо! Да про мужика и барина.
— Про какого такого барина? Который мужичка махоркой угостил? Так что тут сказывать, если вы это лучше меня знаете? Вон как отсыпали, от души.
— Вот брехун! Опять всех запряг, а сам сидит — ножки свесил.
— Да ладно, братцы! Пошутил я. Разве я вас когда обманывал? Вот история какая. Жил один барин. Хорошо жил, из мужика повытягивал жил, только вот пошло его имение с молотка, а его самого собирались в долговую яму посадить. Куда деваться? Вот встречает он мужика. Мужик идет и плачет. Барин спрашивает: «Что с тобой, мужик?» А мужик отвечает: «Горе у меня большое. Царь призывает!» Барин удивляется, мол, важный какой мужик, раз его сам царь к себе призывает. А барин был страсть какой хитрый. Хитрее всех. Думает: «Обману мужика». Говорит ему тогда: «Хочешь заместо меня барином стать?» А мужичок отвечает: «А мне какая с того корысть?» Тот ему: «Почет тебе будет и уважение. Если что не по тебе, ты тут же по морде. А еще дам тебе тысячу рублей, на черный день припасенных. Место скажу, где зарыл их. Согласен?». «Согласен», — говорит мужик. «Тогда давай меняться, ты называйся мной, а я тобой назовусь». Думал барин, как призовут его к царю, так он все милости государевы в миг получит. Так они и порешили. Назвался мужик барином, его схватили и в долговую тюрьму посадили. Назвался барин мужиком, его призвали к царю, то есть в солдаты взяли на службу царскую. Барина на кавказской войне застрелили, а мужика выпустили из тюрьмы. Он деньги откопал, да и зажил хорошо.
— Неужто на кавказской войне барина убило? — спросил кто-то из солдат.
— Знамо дело, на кавказской, — подтвердил Артамонов.
— Знаю вот, что брешет, а слушать приятно, — сказал старый солдат Коростылев, подмигивая Макару Власову.
Офицеры же ехали молча. Только уже на той стороне Терека прапорщик Ташков вдруг сказал:
— Мне вчера пришло письмо из дома, господа. Жуковский умер…
— Жуковский? Василий Андреевич? — переспросил капитан Азаров. — Ах, ты! Еще один русский поэт! Я ведь был знаком с Василием Андреевичем, господа. Впрочем, с Михаилом Юрьевичем тоже…
Басаргин, словно его окликнули, вдруг повернулся к офицерам и прочитал:
Что же, что в очах Людмилы?Камней ряд, кресты, могилы,И среди них божий храм.Конь несется по гробам;Стены звонкий вторят топот;И в траве чуть слышный шепот,Как усопших тихий глас…— Оставьте, поручик, — перебил его капитан Азаров, — не будем предаваться скорби. Война — дело веселых усачей. А Василия Андреевича нашего после набега помянем, как водится. Всех приглашаю после дела к себе! А теперь с богом!