Унесенная ветром
Шрифт:
А ее взгляд оставался вопрошающим.
— Ты, наверное, тоже на «Рок-альтернативу»?! А почему одна?! Я вообще-то тоже один! Друзья укатили без меня! Ты, наверное, тоже с подругами разминулась. Это обычное дело на этих фестивалях. Тут потом фиг друг друга найдешь в этой толпе… Может, вместе пойдем искать, а?! Твоих и моих! Или вообще — не нужно их! А?!
Ему еще многое нужно было сказать ей. Старики с телегами замолчали, прислушиваясь к его странным речам. Может, даже решили, что он обкурился. Старики всех молодых считают наркоманами.
Они не такие, конечно, были. Они в поездах не знакомились. И наркотиков не употребляли.
Мухе было на них наплевать. Ему на все сейчас было наплевать. Главное — чтобы она прислушалась, заинтересовалась.
Ему много нужно было сказать ей. О том, как долго он искал такую, как она. Сколько ее фотографий хранится у него дома! То есть не ее, конечно, но такой же, как она, хорошей девушки с темными глазами. Одри Тоту, фильм «Амели»…
— Смотрела, наверное?! Я, конечно, не такой дурак, чтобы в актрису влюбляться, тут важен характер…
Музыки было не слышно даже вблизи — значит, негромко включена, должна она слышать, что он говорит. Непременно должна.
А что она там в самом деле слушает? Может, рок-н-ролл? А может, сладкую муру, типа Орбакайте с Киркором? Или… Или воздушный парижский вальсок Яна Тирсена…
Пам-пам-па-рам-па…
За окном мелькали грязные придорожные кусты… По параллельной шоссейке тащились куда-то машины.
А девчонка снова стрельнула глазами. Кажется, заинтересовалась.
Старперы на следующей остановке стали готовить свои телеги на выход. Место освободилось. Алешка прыг — и пересел еще ближе, почти касался теперь ее бедра.
Наушники его раздражали. Может, вынет хотя бы один — послушать, что он говорит. Он ведь о важном говорит, не просто клеится.
Алешка дотронулся до ее руки на пультике.
Девчонка вздрогнула.
И в ее паническом взгляде он почему-то вдруг почувствовал такую бездну ненависти, какая может быть только между биологически несовместимыми космическими мирами антиматерий…
Он почти испугался этого взгляда, совсем не похожего на тот, что он ожидал сейчас увидеть.
Но не отступил.
— Послушай! Выключи на минутку, а? Мне сказать тебе кое-что нужно!
Она продолжала смотреть на него с тем же странным выражением.
И не двигалась. Неужели, в самом деле не слышит его?!
Тогда он решительно потянул за проводок одного из наушников.
Он тянул…
Он тянул, а она глядела на него двумя черными безднами несовместимого с ним космического пространства…
И не сопротивлялась.
Через секунду наушник оказался у него в руке, но звука слышно не было. Видно, все-таки выключила свой музон. Муха нервно сглотнул. Не умел он вот так с ходу с незнакомками…
Решил сразу в омут с головой. «Девушка, вы верите в любовь с первого взгляда?!» Вот что хотел спросить. Не успел договорить:
— Девушка, вы… Скажи, ты… ты веришь в любовь…
Глаза ее вспыхнули, вселяя надежду…
Глава 1
…Казак на пагубные волны
Вперяет взор сторожевой:
Нередко их знакомый ропот
Таил коней татарских топот
Перед тревогой боевой…
Пехотный батальон входил в казачью станицу. Вы ошибаетесь, если думаете, что это можно сравнить с въездом гусарского эскадрона на постой в провинциальный российский городок. Красавицы-казачки не надевают для встречи солдат праздничных нарядов, не бросают усатому капитану цветы, срывая с его хмурого служивого лица юнкерскую улыбку, не дарят правофланговому высокому красавцу многообещающие взгляды.
Станичные девки стоят у дороги и, как заведенные, сплевывают шелуху семечек прямо перед собой. Молодые казачки всем своим видом хотят показать полнейшее равнодушие и даже легкое презрение к солдатне. Только старики на завалинке вдруг заспорили, вспоминая, в каком чине был Ермолов, и за что его государь домой отослал.
— Эй, станичница, мякитишки-то отряхни! — кричит Артамонов, конопатый солдатик, ротный балагур и запевала, плотной казачке. — Гляди, всю красоту свою заплевала! Смотреть тошно!
— А ты не смотри, черт рябой! — кричит девка, все-таки лениво стряхивая с высокой груди шелуху. — Сам-то — плюнуть не на что! Вот и займалишь…
Артамонов непременно бы солоно ответил ей, если бы вдруг в воздухе не запахло кашей. Солдаты потянулись к походной кухне, на ходу развязывая кисеты, мешая к кухонному дыму табачный.
— Что ж ты, Пахом, кашу не караулишь? — ворчат солдаты. — Подгорела, кажись! Что ж не мешал?
— Да мешал я, братцы! Бог свидетель, мешал! — оправдывался кашевар. — Это все энта ведьма кашу сглазила. Глядите, глаз какой черный! А я мешал…
У плетня стояла статная казачка с глазами, черными как агаты, и с усмешкой смотрела на мужицкую стряпню.
— Ну давай своей каши подгорелой, сглаженной, — говорил Артамонов, подставляя котелок. — Не жалей, Пахом, клади с верхом!
Солдаты, вполне удовлетворенные объяснением кашевара, оживились, застучали котелками, загоготали, кивая на черноглазую. Жестами они приглашали ее отведать их простой солдатской еды.
— Агашка! — раздался с ближайшего двора строгий женский голос. — Что встала, дылда?! Тебя куда послали? Весь век тебя ожидать?
Казачка вспыхнула, встрепенулась, и всем сразу стало видно, что она совсем еще молоденькая девка. Но особую щегольскую казацкую походку она уже усвоила. Несколько нервную, порывистую, выбивающую чувяками пылевые облачка из земли.
Агашка была дочкой хорунжего Тимофея Рудых, самого богатого казака в станице. Несколько казацких семей прозрачно намекали дядьке Тимофею, что невеста уже созрела, как наливное яблочко. Но хорунжий только отшучивался и ворчал на жениховствующих с притворной сердитостью. А в эти летние дни вдруг и сам увидел: «И вправду, невеста! Ишь прет, как вьюнок. Не удержишь! Пущай пока погуляет чуток. Вот соберем урожай, тогда поглядим…»