Унесенные бездной
Шрифт:
"Еще я узнала, - делилась своими впечатлениями Василькова, - что Юрий Николаевич весьма строг, воспитывая своих двух дочерей. Его рекомендации звучали для них приказами, которые никогда не обсуждались и выполнялись неукоснительно. Например, дома быть не позже восьми вечера.
Юрий Николаевич и его жена Лидия Васильевна сейчас живут вдвоем в крохотной двухкомнатной "хрущевке". А раньше здесь ютились вчетвером. Да ещё и Гена, провожая после школы Иру, частенько засиживался у них, слушая рассказы из флотской жизни.
А потом в своем дворе звал свою младшую сестру Таню:
– Петро-овна!
– и объяснял ей, что девочке положено быть дома в восемь. Ведь так было заведено в семье Глебовых!"
Бывалый подводник в степном, хоть и приволжском городе был для сына простого экскаваторщика фигурой экзотической и манящей. Стены его комнаты украшали флаги, настоящий штурвал, всюду, где позволяло скудное пространство, чернели макеты подводных лодок... Тут случилось все, как в романе "Два капитана": море, любимая девушка и её загадочный отец. "Судьбы свершился приговор": в семье Глебовых стало два капитана - Юрий Николаевич и ступивший на его стезю Геннадий.
Вскоре после выпускного бала паренек покинул родной город - уехал в Ленинград поступать в Высшее военно-морское училище подводного плавания. Родители очень сомневались, что сын туда поступит - уж очень высокий конкурс. А Юрий Николаевич, похоже, переживал больше всех - ведь юноша собирался повторить его судьбу.
– Удачи тебе и семь футов под килем!
– напутствовал он Геннадия.
– И помни: моряк - это не только красивая форма, города и страны. Это - тяжкий труд и отчаянный риск.
Вступительные экзамены Геннадий сдал на "отлично" и вскоре надел курсантскую бескозырку с золотыми литерами "ВВМУ ПП". Эта черно-золотая ленточка и сейчас хранится у его духовного отца - Юрия Николаевича Глебова...
Вот что писал в своем дневнике 18-летний курсант:
"Можно к старости стать профессором. Но я выбрал профессию - защищать свой народ и Родину. И поэтому говорю всем открыто я: "Подводный флот - мое призвание!!!"
Эти три восклицательных знака многого стоят. Только с таким кредо и можно было стать командиром лучшего в Российском флоте атомного подводного крейсера.
Завидую Елене Васильковой, которая держала в руках курсантский дневник Геннадия Лячина.
"Маленькая толстая тетрадь с нарисованной подводной лодкой на обложке. Гена вел его все пять лет учебы...
Четким убористым почерком намечен по пунктам "Личный план" на день, неделю, месяц. "Подготовиться к собранию". "Налечь на английский"...
И вдруг рядом такие неожиданные, такие романтические строки: "Пусть мы встретимся не скоро, пусть разлука и тоска!.." Это, видимо, он сочинял письмо Ире. Они часто в стихах переписывались.
Расписание экзаменов зимней сессии, а рядом оценки: начертательная геометрия - 5, высшая математика - 5, история КПСС - 4..."
...Судя по дневнику, курсант Лячин весьма тяготел к искусству. Во время увольнительных старательно ходил в театры и музеи - в Волгограде таких нет, надо успеть за пять училищных лет взять от Питера все. В одном только оперном театре (бывшей и снова воскресшей "Мариинке") прослушал едва ли не весь репертуар. И с привитой уже доскональностью помечал в своем "вахтенном журнале": "Арии, которые особенно тронули - "Скорбит душа" ("Борис Годунов"), "Ни сна, ни отдыха измученной душе" ("Князь Игорь"), "Мне все здесь на память приводит былое..." ("Русалка")".
"В конце списка, - свидетельствует журналистка, - какая-то странная запись: "Взлетаешь к небу и вдруг неожиданно камнем вниз..." О чем это он?
Не совсем спокойно, чувствуется, было на душе юного морехода. Что беспокоило?
А вот и разгадка на другой странице. Опять строчки в столбик, как заклинание:
Только ты пиши мне чаще,
Только помни обо мне!..
Опять обращение к ней, к светлоглазой девушке Ире, с косой ниже пояса, чья фотография наклеена на первой странице дневника... Спустя много лет Геннадий Лячин признается, чуть смущаясь, одному из журналистов: "Ирина - моя первая и единственная любовь..."
А в это время Ирина Глебова училась в Московском институте стали и сплавов. Они не только переписывались, но и встречались. То она к нему в Ленинград вырывалась, то он к ней в столицу.
А однажды, приехав в Волгоград на каникулы, заявили родителям: "Хотим пожениться". Ему было 20, ей - 21 год.
– Я тогда поставил им два условия: чтоб Гена на свадьбе был в форме и чтоб до окончания учебы у них не появились дети, - сказал Юрий Николаевич.
Приказ был выполнен".
Вот они на свадебном фото двадцатипятилетней давности: он - рослый, худощавый, буйноволосый - в белой форменке (на ней весьма почитаемый моряками жетон "За дальний поход" и знак "Отличник ВМФ"), она - в белом платье с газовой фатой, с букетом роз в левой руке, правая - отдана Геннадию, он надевает обручальное кольцо, то самое, которое Ирина Юрьевна носит и поныне, только теперь уже, увы, по-вдовьи...
Своего первенца лейтенант Лячин назвал в честь тестя - Глебом. Пусть не совсем его именем, но так, чтобы старая моряцкая фамилия, не исчезла, чтобы сын, Глеб Лячин, был не только кровной связью двух семейств, но и духовной. Не зря говорят, что в имени человека заключен и код его судьбы. Глеб Лячин стал моряком-подводником уже в третьем поколении.
В подводники курсанта Глеба Лячина посвящал сам отец да ещё на своем корабле, на "Курске". Редкое ныне отцовское счастье - иметь не просто продолжателя рода, но и наследника дела, преемника. Надо видеть улыбку, с какой он вручает сыну в центральном посту шуточное удостоверение, как по-мужски, по-дружески дает он ему морского "краба" - растопыренную пятерню для настоящего флотского рукопожатия. Потом они сфотографировались наверху - на мостике атомного крейсера - плечом к плечу, оба в черных подводницких пилотках, Глеб - в отцовской куртке-"канадке". За их широкими плечами - Баренцево море. То самое, что станет одному из них могилой, другому - купелью...
Когда я увидел этот фотоснимок, у меня мурашки по коже пробежали. Ведь Глеб в том походе вполне мог быть вместе с отцом. Не зря и слух такой прошел - отец и сын вместе принимают муки в затопленной подводной лодке. Но слух, по счастью, не подтвердился.
И от второго снимка мороз пробрал: Геннадий Лячин полулежит со скрещенными на груди руками, а над головой у него белый нимб, а за спиной ангельские крылья... Глаза закрыты. Полусидит в командирском кресле "Курска". Сразу не понял в чем дело, решил - экое кощунство! Кто же это так подшутил?