Унесенные бездной
Шрифт:
Контр-адмирал Виталий Федорин, командир дивизии тяжелых атомных подводных крейсеров стратегического назначения, учился вместе с Геннадием Лячиным в училище подплава:
– Геннадий окончил ракетный факультет на год раньше меня - в 1977 году... Море и подводные лодки - это для него было все. Как, наверное, и для большинства выпускников нашего училища. Не из-за денег мы шли в подводники. Да и какие там они, флотские деньги! Для нас, мальчишек, в словах "подводное плавание", "море" было столько романтики! Помню, как мы, ещё будучи курсантами, завидовали по-хорошему, когда сразу три наших выпускника получили звания Героев Советского Союза за испытание новой военной техники. Сто раз смотрели фильм "Командир счастливой "щуки"...
Гена всегда вникал во все проблемы членов экипажа, невзирая на звания - будь то
Капитан 1-го ранга Лячин был одним из самых опытных командиров АПЛ в России. Экипаж "Курска" был признан лучшим среди российских подводников.
Почему смерть всегда забирает самых лучших?
Глава седьмая
СЕКРЕТНЫЙ ПОХОД "КУРСКА"
– А дальний поход у них был в прошлом (1999-м.
– Н.Ч.) году - это шедевр!
– восклицает бывший заместитель командира АПЛ "Псков" капитан 1-го ранга Виктор Суродин. Он знал Лячина ещё с того времени, когда их подводные лодки "Курск" и "Псков" строились в Северодвинске.
– Они дошли незамеченными до Средиземного моря - по Баренцеву, потом по Северному, через Фареро-Исландский рубеж с его суперчувствительными гидроакустическими станциями SOSUS, дальше в Атлантику и в Гибралтар. Их засекли уже на пути домой. Российская лодка, тем паче такого класса, в этот район не заходила давно. Когда выяснилось такое, по тревоге поднялся весь 6-й флот США. На контроперацию "противник" потратил десятки миллионов долларов, но "Курск" выполнил ВСЕ (!) боевые задачи и вернулся домой...
Да, поход "Курска" в Средиземное море в 1999 году вызвал глухое раздражение Пентагона. Это был поход особого рода. Помимо демонстрации флага в тех водах, куда Россию традиционно и старательно не допускали все последние двести лет, он давал понять, что Российский флот скорее жив, чем мертв, несмотря на почти десятилетнее систематическое его умерщвление.
"Курск" прошел той самой "тропой Холодной войны, какой почти сорок лет ходили советские подводные лодки - от берегов Кольского полуострова через Норвежское море и далее между Британией и Исландией в Центральную Атлантику со скрытным проходом сквозь гибралтарскую щель в Великое Море Заката, как называли древние лазурный простор меж трех континентов Европы, Азии и Африки.
Разумеется, это был акт большой политики, поскольку Америка с Англией вели активную воздушную войну против Сербии (не забудем, что в Первую мировую войну Россию заставили вступить именно под флагом защиты сербских братьев от австро-германской экспансии).
Россия, как обессиленная затравленная медведица, смогла лишь оскалить свои ядерные клыки. Клыками были ракеты "Курска", доставленные Лячиным и его экипажем в зону международного конфликта.
Каких-нибудь десять лет назад такие походы - с Севера в Средиземное море через противолодочные рубежи, развернутые НАТО на пути к Гибралтару, были обыденном делом. Теперь же это стало предприятием особого риска и особой чести. И то, что "Курск" совершил такой поход, или, как говорят военные моряки, боевую службу, говорит и о высокой технической готовности корабля, и о морской выучке экипажа. И то и другое в условиях пристеночного существования флота - весьма и весьма непросто, архисложно, как говаривал один из вождей государства. Вот почему за некогда ординарный поход в "Средиземку" командир "Курска" был представлен к Золотой Звезде Героя России и получил её - увы, посмертно.
"После "автономки" меня принял для доклада Владимир Путин, рассказывал потом Геннадий Лячин корреспонденту "Курской правды". Владимир Владимирович внимательно выслушал короткий доклад о походе, задал несколько вопросов и высказал удовлетворение миссией экипажа атомного подводного крейсера "Курск" в Атлантике и Средиземноморье. Высокая оценка дана также главкомом ВМФ и Министерством обороны России.
Главный же вывод был таким: Россия не утратила возможности в целях собственной безопасности и своих национальных интересов обеспечивать свое активное военное присутствие во всех точках Мирового океана и по-прежнему её атомный подводный флот является надежным ракетно-ядерным щитом нашей великой морской державы".
Глава восьмая Из оправданий на Страшном суде президент Я - президент, и ничто человеческое мне не чуждо. А шапка Мономаха и в самом деле тяжела. Я устал, как трансформатор, на который подали слишком высокое напряжение. Я взял небольшой тайм-аут и позволил себе передышку в Сочи. Когда мне доложили о неполадках с атомной подводной лодкой на Севере, я, конечно же, сразу вспомнил о Чернобыле. Не дай нам бог подобной катастрофы! Но меня уверили, что Чернобыля не будет, что реакторы заглушены. Сразу отлегло от сердца... Да, только потом я спросил о людях... Но ведь никто не произнес слова "катастрофа". Если на корабле - "неполадки", то это технические проблемы. Конечно, и при "неполадках" возможны жертвы. Но мы живем в огромной и обветшавшей стране, каждый день мне докладывают о пожарах, авариях, чрезвычайных происшествиях. К этим скорбным сводкам невольно привыкаешь. Но этот доклад царапнул душу - я только что был на Северном флоте, я выходил в море на атомной подводной лодке и даже рискнул погрузиться на ней. Я сделал это вовсе не из любопытства, хотя, как сыну моряка-подводника, мне было интересно узнать, что ощущал отец, уходя под воду. Я видел, с какой надеждой смотрели на меня моряки; побывать на корабле, сказать воодушевляющие слова и уйти - этого было мало. Они чего только не наслушались за последние десять лет. Нужен был поступок, хоть небольшое, но действие - выйти с ними в море. Меня отговаривали советники и охрана, нельзя рисковать первым лицом государства, ведь любой выход в море, тем более на подводной лодке, - это риск. О, как я сейчас понимаю, сколь правы они были! Но я настоял на своем. Мы вышли и погрузились.
Никто из моих предшественников на высшем посту государства никогда этого не делал. Я обязан был это сделать, ибо вселить веру в этих людей, убедить их в необходимости служения России можно было только таким образом. Они поверили в меня, а я в них... И вдруг как гром среди ясного неба "Курск"!
Как и все мы, я не хотел верить в самое худшее. Тем более что первые доклады внушали некоторый оптимизм. Теперь мне пеняют, что я должен был немедленно прервать отдых и лететь к месту происшествия. Повторюсь, Россия огромная страна, каждый день в ней происходят какие-то бедствия. Не президентское это дело - срываться с места по каждому, пусть и очень трагичному, случаю и лететь - сегодня на Крайний Север, завтра на юг, послезавтра на Дальний Восток... Для этого есть МЧС и специалисты. Но кто мог подумать, что эта трагедия растянется на томительные недели?! Что она заставит вздрогнуть весь мир?
Я и сейчас убежден, что мне не надо было лететь в Видяево в самые первые дни беды. Там шла напряженнейшая работа специалистов, и мое появление несомненно осложнило бы её, отвлекло от спасательных работ командующего флотом. Другое дело, немедленное возвращение в Москву... Оно вряд ли реально способствовало бы успеху. Это был скорее ритуальный акт, чем деловой шаг. Он уберег бы меня от нападок моих противников. Но я промедлил, ожидая в Сочи хоть каких-нибудь обнадеживающих новостей. Когда я понял, что их не будет, я велел готовить самолет к полету в Москву...
Нечаянное послесловие:
"Капитан 3-го ранга Андрей Милютин (командир дивизиона живучести на "Курске".
– Н.Ч.) в свою последнюю весну стоял перед выбором: продлить контракт или распрощаться с флотом, - сообщает питерский собкор "Трибуны" Ирина Кедрова.
– Ведь офицерского жалованья еле-еле хватает, чтобы прокормить маленькую дочку. Но когда выбрали нового президента, решил остаться, и не он один. Моряки возлагают на Путина большие надежды, ждут от него "царского благословения". "У государства две руки - флот и армия". За свой выбор Андрей и его друзья заплатили жизнью. За ложь, оскорбившую их гибель, тоже придется платить".
КОМАНДУЮЩИЙ ФЛОТОМ
Знал бы кто, в каком состоянии я принял флот. Но я его принял, потому что надеялся и надеюсь привести его в должный вид.
Я знаю, что такое быть оплаканным своими родителями...
Если бы только удалось осушить шахту аварийного люка! Наши спасатели несомненно бы вошли в отсек и, была бы там хоть одна живая душа, вывели бы её к солнцу.
Но чутьем подводника, интуицией, всем своим корабельным опытом я знал, точнее, догадывался - в живых на третьи, а может, уже и на вторые сутки после такого взрыва никого не было. Но я не имел права руководствоваться этим чутьем. Я положил себе: пока не будут вскрыты люки выходной шахты, не сметь думать и говорить, что живых на "Курске" нет.