Унесенные магией
Шрифт:
И так все следующие три дня. Завтрак, тренировка, обед, тренировка, ужин, сон, завтрак… Иногда, правда, такой режим прерывался очередной игрой в прятки со стражей. Они приходили еще пять раз. В последний раз, в конце четвертого дня нашей жизни в роте, к лагерю нагрянул уже целый отряд. Причем во главе с начальником городской стражи. Шума было много. Не знаю точно, что сказал начальник городской стражи, но ответный ор Седого долетал, наверное, до самого города. Насколько я понял, там все же прозвучало обвинение в укрывательстве преступников. Ответ же нашего капитана я приводить не буду — он состоял практически из одних нецензурных слов. Вкратце —
Наконец настал день, когда пришло время роте возвращаться в баронства. Еще накануне вечером мы узнали эту новость. Ламил закончил занятия гораздо раньше обычного и оповестил нас, что приказчики барона Весп наконец-то решили все вопросы и караван сформирован. А потом началась суета. Повсюду бегали наемники, собирая и упаковывая все вещи, кроме палаток. Мне, Молину и Баину упаковывать было нечего. Все наши вещи — одежда, что на нас, и деньги в кармане. Но в полной мере насладиться отдыхом тоже не получилось. Вместе с остальными ребятами нашего десятка мы грузили на подводы учебные щиты, копья и даже изорванные мешки, на которых отрабатывались удары. Впрочем, много времени это не заняло. Наш десяток ведь был только сформирован и еще не успел обрасти имуществом, как другие, уже успевшие прослужить довольно долго.
Едва рассвело, на дороге, ведущей из Агила, показалось облако пыли. Рота уже успела снять и упаковать палатки. Солдаты стояли, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и наблюдали за приближением каравана. Наконец из-за холма вынырнула первая повозка. Всего их оказалось десять. Здоровенные деревянные повозки, под тентами которых угадывались острые углы ящиков, тащили четверки лошадей. Я, конечно, небольшой знаток, но, по-моему, эти лошади покрупнее обычных. Вот караван поравнялся с нами, и, заняв свои места, мы двинулись в путь.
Наша рота, как самая молодая, плелась в хвосте каравана. Удовольствие, скажу вам, ниже среднего. Колеса, копыта, сотни ног… Я даже не представлял раньше, что в мире существует столько пыли. Вокруг, кажется, сплошное облако, которое затянуло весь мир и затмило само солнце. Пыль под ногами, пыль в воздухе, пыль на одежде, пыль на коже, пыль во рту… Такое ощущение, что даже я сам набит пылью. Только повязанный вокруг нижней части лица платок, который дал мне подошедший перед самым выходом Лосик, позволяет кое-как дышать. Хотя, может, лучше относительно быстрая смерть от удушья, чем растянутые на целый день муки? А не пойти ли по обочине? Я посмотрел влево — там тянется стена густого кустарника, в которой зияют редкие промежутки. Не получится…
Идем уже почти целую стражу. Если вначале наш поход казался обычной прогулкой, то сейчас… Вода во фляге закончилась часа три назад. Ламил, крепко выругавшись, бросил нам с Молином кожаный бурдюк с водой и предупредил, что это все, на что мы сегодня можем рассчитывать. Солнце печет так, что кажется, будто меня медленно поджаривают на огне. Ног уже не чувствую. И это очень хорошо, что не чувствую. Еще час назад они гудели так, будто кто-то мне их переломал. Но мне еще повезло. А вот кому не повезло, так это Баину. Вот он еле плетется, отстав от каравана почти на десяток шагов.
— Господин десятник!
Идущий впереди Ламил, кажущийся серым от покрывшей его пыли, оборачивается.
— Баин отстает!
Ламил остановился и подождал, пока Баин доплетется до него. О чем они говорят — не слышно. Уже давно не слышно ничего, кроме скрипа плохо смазанного колеса и топота ног по утоптанной дороге. Я оглядываюсь как раз в тот момент, когда Ламил отвешивает Баину крепкий подзатыльник и, взяв его за руку, тянет вперед. Дальше Баин едет на повозке, а я с черной завистью смотрю на него.
— Еще около звона… — Стон сразу же пожалел о том, что раскрыл рот. Тут же его согнуло в приступе сухого кашля.
Я остановился и протянул товарищу практически пустой бурдюк. Стон отпил несколько глотков и благодарно глянул на меня:
— Скоро застава Крази.
Дальше мы идем молча до самой заставы. Здесь наконец-то объявлен привал. У меня не хватает сил даже осмотреться — я отошел на обочину и с тихим стоном упал на землю. Более или менее интересовать меня окружающая действительность начала только через десяток мгновений. Я приподнял голову — вокруг деревья, впереди стоят повозки каравана… На обочине, с той стороны дороги, с которой я лежу, стоит небольшой деревянный домик, у которого о чем-то горячо спорят один из приказчиков барона Весп и какой-то тип в кольчуге.
— Сейчас о плате за проезд договорятся, и двинем дальше. — Надо мной, протягивая кусок хлеба и полный бурдюк воды, склонился Крин.
— Спасибо, — прокаркал я, жадно хватая подношение. В первую очередь, конечно, воду.
— Ноги не натер? — осведомился Крин. — А то товарищ твой, Баин по-моему, стер чуть не до кости. Идти еще дня три не сможет.
Я покачал головой. Стыдно, но вода меня сейчас интересует гораздо больше, чем здоровье друга. Крин кивнул и исчез. Я сделал еще глоток и протянул наполовину опустевший бурдюк кому-то лежащему рядом. Сочту раздавшееся тут же бульканье благодарностью.
— Хватит валятся! — Судя по голосу, наш десятник совсем не устал. Будто и не шел с нами, глотая пыль, а ехал себе в одной из повозок и любовался видами природы. — Двигаем дальше!
Дальнейший путь отличался от предыдущего только тем, что по имперским землям мы шли без оружия. Если до границы Крази вооружены были лишь несколько дежурных, то, когда мы пересекли эту границу, оружие раздали всем. Пришлось тащить еще и проклятый щит с проклятым копьем. Еще одним изменением, произошедшим с нашей ротой, был взвившийся в небо флаг. Почему на имперских землях флага у нас не было? Скажу честно: эльф его знает! Мне было совсем не до того, чтобы интересоваться подобными вопросами. Просто сразу, как только мы оказались в баронствах, впереди поднялось на флагштоке небольшое треугольное черное полотнище с изображением белой волчьей головы.
К вечеру я уже чувствовал себя больше мертвым, чем живым. Одно радует — наконец-то наступило то время, когда солнце перестает печь раскаленным железом и на землю опускается вечерняя прохлада. На ночь мы остановились у какой-то маленькой деревушки, не более чем на десяток дворов. Еще одно испытание, ожидавшее нас, — разбивка лагеря — отняло остаток сил, и я даже не заметил, как отключился. Не разбудил меня даже шум, всю ночь не смолкавший в лагере; как и говорил Клони, лишь только на поле рядом с деревней выросли палатки наемников, тут же появились и женщины, и мужчины. Последние предлагали наемникам различные товары, от еды и выпивки до тех же женщин — своих жен и дочерей. Но я обо всем этом узнал только утром, после того как сапог Ламила прогнал сон.