Унесенные водкой. О пьянстве русских писателей
Шрифт:
Вон ведь как пишет:
Москву давно трясет озноб.И время зло колотит гроб.Испепелив румянец россиянки.Во все глаза гляди, страна. —Идет незримая война,Уж на Арбате мечутся подранки.Душа устала от вранья,А в небе тучи воронья.Седлать коней, седлать конейВелела совесть.И повод врезался в ладонь.В огне сгорает белый конь.Давя копытом дьявольскую помесь.Или вот:
Убит Есенин и убит Шукшин!Рубцов, Вампилов, Толя Передреев!Россия, Русь лишается вершин,И потому петля на нашей шее.За страну, за народ заступался, а вот Джона, схватившего за горло и народ, и его самого, — не видит. Не знает поэт, не понимает, что уж давно поселился на нашей земле Джон Ячменное зерно, и коварно, и верно служит он всем мучителям и утеснителям народа.
Что же, скажет читатель, у современных литераторов нет того чувства патриотизма, которое отличало Достоевского, Добролюбова, Некрасова, или они, выходцы из народа, меньше любят свой народ, чем любил его граф Толстой? Нет, конечно. Однако факт налицо, и нам лишь следует искать причины этого явления.
Одна причина старая, ее знали и видели давно: со времен Вергилия и Овидия многие мастера слова полагают, что вино и писательский труд неотделимы друг от друга. Повторю знаменитую фразу Эрнеста Хемингуэя: «Вы — пьяница, однако ничуть не больший пьяница, чем Джойс и все другие хорошие писатели».
В молодости страсть к вину усугубляется отсутствием мудрости и опыта, естественным стремлением к самостоятельности и нежеланием слушать старших. Когда же опыт и мудрость приходят, и является понимание пагубы спиртного, бывает уже поздно: Джон Ячменное зерно — лучший из ваших друзей, и вы уже не в состоянии оттолкнуть его.
Вторая причина: доступность алкоголя, все более нарастающее его предложение. За период 1900–1969 голов в пятнадцати ведущих капиталистических странах алкоголизм возрос в 25 раз, а неврозы в 29 раз.
Наше правительство вовсе перестало воспитывать народ в трезвенническом духе. Перед Первой мировой войной в России издавалось свыше 10 антиалкогольных журналов, много брошюр, листков и других печатных изданий, работали четыре постоянных антиалкогольных музея, действовало много обществ трезвости, — били во все колокола патриоты-писатели, журналисты, ученые. В результате такого массированного наступления царь Николай II вынужден был в 1914 году ввести «сухой закон». И он просуществовал у нас до 1925 года. По данным В. М. Бехтерева, в психиатрические больницы поступило душевнобольных в 1913 году — 10210 человек, в 1914–6300, в 1915 — 911, а в 1916 — 0!
Интересно, сколько человек ныне поступает ежегодно в психиатрические больницы?
Поразительно и еще одно обстоятельство: нынешние биографы, критики, литературоведы, исследуя творчество писателя, не видят и упорно не желают видеть этой проблемы, никогда не скажут: а какую роль сыграл алкоголь в его жизни и творчестве. Пьянство — дело нечистое, вроде венерической болезни. Но ведь со всякой болезнью человек идет к врачу, а вот с этой… Лучше о ней помолчать.
Почему и мне-то нелегко писать на эту тему. Знаю: многие из моих знакомых и друзей-литераторов в недоумении пожмут плечами: чтой-то мол, Иван, с крыши, что ли, съехал? Какая муха его укусила? Пусть каждый для себя решает: пить или не пить. И сколько пить, когда пить и с кем пить. Дело это личное, сугубо личное.
Но в том-то и дело, мои дорогие друзья, — пьянство писателей — дело общественное, государственное. И жаль, что об этом у нас не принято говорить.
Раньше я, как и теперь многие, не считал своих друзей пьяницами, но теперь считаю. И не поклеп возвожу на них, а предъявляю счет тем, кто спаивает наш народ, кто отменил введенный царем Николаем «сухой закон» в России, в течение семидесяти лет увеличил в двадцать раз производство алкоголя в нашей стране, поставив ее на первое место в мире по производству, продаже и потреблению алкоголя.
Рекорд вселенского позора!
Никакие войны, эпидемии, репрессии вместе взятые не нанесли нам такого урона, который мы понесли от алкоголя.
Историк! Пришло твое время. Вычисли имена героев алкогольного геноцида — покажи их людям! Ведь до сих пор их имена усердно скрываются в тумане пустопорожних демагогических баталий, — а иные, наиболее ловкие и речистые отравители миллионов, компрачикосы, уродующие младенцев, ездят на черных «Волгах», живут на дачах за высокими заборами, сидят в министерских и иных высоких креслах!
Их бы — на свет! Пора бы и разглядеть физиономии мастеров-каменщиков, рядом с которыми и Гитлер, и Сталин выглядели бы кроткими овечками.
Ах, нет! Не встрепенется, не поднимет головы писатель, историк — радетель и заступник народа. Холодно и равнодушно смотрит он на то, как море спиртного, изливаясь в мозг и душу людей, «скотинит и зверит» их и сводит раньше времени в могилу, обездоливая семьи, обескровливая, ослабляя государство.
И когда уж настанет он, день нашего прозрения!
Строга и справедлива бывает статистика, и единственную кафедру статистики — она в Москве, в Плехановском институте, — возглавляет мой давний приятель профессор Борис Иванович Искаков, — один из лидеров трезвеннического движения, смелый, благородный человек! Но он со своей кафедрой, считая доходы и расходы, проходит мимо одной важнейшей величины: утраты чести и благородства людьми, потребляющими алкоголь.
В наше время Америка не дала миру ни Драйзера, ни Джека Лондона, в Англии не родился Байрон, во Франции нет ни Флобера, ни Стендаля, ни Мопассана… Россия ждет не дождется Пушкина…
Но, может быть, и здесь не в последнюю очередь виноват алкоголь? Пьем-то мы в двадцать раз больше, чем пили во времена Пушкина. Волга — вон какая ширь и махина, а и то дрогнула, помутнела от стоков, а мозг-то наш — малость какая! — а и на него потоки ядов обрушены. И как еще держится, бедняга? Изнемогает в корчах, судорогах, — и уж многое понимать перестал, не может выдать на-гора ни «Войны и мира», ни «Евгения Онегина», — подчас понять не может: где правое, а где левое, — и всякого проходимца готов над собой поставить. Многое уж утратил, а — ничего, в основе своей устоял. И еще машину умную соорудить может и в космос взлететь… Держится, родимый, хотя уж и с большим трудом! Не совладали с лукавым и глумливым, коварным насмешником Джоном Ячменное зерно. Но верю: придет время, придет оно, желанное, соберемся с силушкой — и Джона одолеем.