Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Князь, ты всегда был верен мне и Богдо-гэгену. Могу я положиться на тебя и твоих цэриков?
— Да, господин цин-ван.
— Надо пойти по следу мятежников и в удобный момент напасть на них.
— Но разве может один дивизион заставить повиноваться целую дивизию из четырёх полков? У нас и пулемётов нет.
— Может. Только для этого надо перебить заговорщиков из числа колчаковских офицеров. Сундуй-гун, ты должен повиноваться мне. Ты — ван, а я цин-ван.
— Слушаюсь, господин цин-ван.
— Веди монгольский дивизион по следам моего войска...
Цэрики повиновались приказу. Дивизион двинулся в ночи вслед ушедшей на восток мятежной Азиатской конной дивизии. Барон скакал впереди, за проводником. Он не видел и не слышал, как князь Сундуй-гун о чём-то разговаривал со своими воинами. Они то подъезжали к нему, то отъезжали, уступая место другим.
— Надо связать барона. Он ведёт нас к беде. Духи степей за нас.
— Ван. Мы сделаем так, как ты прикажешь. Но мы боимся кары духов.
— Не бойтесь. Мы не прольём ни капли его крови...
Так в считанный час против демона монгольских степей вызрел ещё один мятеж в его последнем войске. Но никто из цэриков даже и не помышлял об убийстве Цаган-Бурхана — их живого Цаган-Бурхана, Бога Войны.
Телохранители решили «сдать» его живым и невредимым противной стороне. Им было всё равно, кто это будет — или красные монголы Сухэ-Батора, или советские отряды, которые вели поиск белогвардейцев в приграничье. За белого генерала они могли получить прощенье. И безбоязненно вернуться к семьям.
Мятеж Азиатской конной дивизии, не пожелавшей идти вслед за своим командиром в призрачный Тибет, обернулся крахом всех жизненных помыслов Унгерна фон Штернберга, Теперь у него оставался один-единственный козырь — выпестованный им Монгольский дивизион.
Барон видел в цэриках Сундуй-гуна преданнейших телохранителей бостонных владык, на которых можно было положиться в самую трагическую минуту. Но ошибся. Во все времена на Востоке телохранители изменяли своим хозяевам. Даже тем, кого страшились и боготворили. Именно таким был для белых монголов последний цин-ван в многовековой истории Халхи. Бог Войны здешних степей.
После того как Унгерну изменило его войско, произошло то, чего он больше всего боялся в жизни. Он не погиб, как «белый рыцарь» в бою, как «восемнадцать поколений его предков», а живым попал во вражеский плен. Последнее он считал делом совершенно позорным. И никогда не думал, что так оборвётся его жизненный путь, который пролегал по тропе войны.
Глава двенадцатая
ПРОЛОГ ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Пленение барона Унгерна-Штернберга свершилось на правом берегу реки Эгин-Гол, неподалёку от монастыря Ахай-гун, у горы Урт. Было утро 22 августа 1921 года, и безоблачное небо при полном безветрии предвещало жаркий день.
Никто из непосредственных участников «второго мятежа» против барона — монголов, разумеется, — не мог оставить после себя письменных воспоминаний. Но в дивизионе князя Сундуй-гуна служило два безымянных русских офицера, рассказы которых послужили источником для бывших унгерновцев, которые брались за перо с целью увековечить себя и демона монгольских степей для истории. С задачей они справились успешно, хотя эти мемуары в российском Отечестве почти не известны.
Наиболее достоверной считается книга Н.М. Рибо (Рябухина). История барона Унгерна-Штернберга, рассказанная его штабным врачом». Он пишет о втором мятеже кратко:
«После напрасной попытки заставить нас вернуться, барон поскакал обратно к монгольскому дивизиону. Измученный, он прилёг в княжеской палатке, чтобы немного отдохнуть. Позже, с наступлением утра, монголы навалились на него спящего, связали и умчались на юг, оставив связанного барона в палатке. Спустя несколько часов его нашли красные разведчики...»
Алёшин, человек с несомненным литературным дарованием, картину последнего дня свободы барона Унгерна описывает более красочно и художественно. Его рассказ из книги «Азиатская одиссея» приведён писателем-историком Леонидом Юзефовичем:
«Монголы не посмели убить Цаган-Вурхана, своего Бога Войны. К тому же они твердо верили, что не в силах этого сделать: он не может быть убит. Разве они не получили только что верное тому доказательство? Не только русские казаки, но и целый полк бурят дал по барону несколько залпов, а каков результат? Их пули не причинили вреда Цаган-Бурхану.
Теперь несколько сотен монгольских всадников, простёршись на земле, обсуждали ситуацию. Наконец, к измученному барону выслали храбрейших. Приблизившись к Богу Войны, они вежливо связали его и оставили там, где он лежал. Затем все монголы галопом помчались в разные стороны, чтобы дух Цаган-Бурхана не знали кого преследовать...
О чём думал барон в ту одинокую ночь? Страшная боль от впивающихся в тело верёвок вместе с голодом, жаждой и холодом оживили, может быть, в его воспалённом мозгу воспоминания о тех, кого он сам заставлял так страдать. Смерть таилась во тьме, ибо окрестные леса кишели волками. Может быть, он вспоминал свору собственных волков, которых держал в Даурии и на растерзание которым бросал иных из своих пленников.
Извиваясь в жуках, он должен был пережить несколько смертей, пока не взошло солнце. Но вслед за утром наступил день, палящие лучи солнца безжалостно жгли его голову и извели тело невероятной жаждой. Я представляю, как вновь и вновь он впадал в бред, и тогда ему мерещилось, что его живьём сжигают в стоге сена, как он сам приказывал поступать с другими людьми...
Между тем небольшая группа красных разведчиков двигалась по долине. Вдалеке они увидели лежащего на земле человека. Он слабо стонал и ворочал головой из стороны в сторону, пытаясь избавиться от муравьёв, облепивших его лицо и поедавших его заживо. Красные подъехали ближе. Один из них спросил: