Уникум Потеряева
Шрифт:
И снова, как в то ослепительное мгновение, когда он лежал, распростершись в прахе, перед вонючим Чудом Вселенной, а советник плясом испрашивал разрешения на его смерть, в мозгу Мбумбы всплыл облик друга-индийца, сожителя по временам университета имени бвана Лумумбы. Друга, осенившего его когда-то знанием о тридцати семи компонентах духовного просветления. О прекрасный Видьядхар, где ты теперь?! И нет адреса в далекой Индии, куда можно послать весточку и получить ответ. Видьядхар Чаттопхатья, где ты? Помнится, отец его был заминдаром [17] в какой-то провинции. Может быть, любезный Видьядхар, стал ты теперь пандитом, ученым-брахманом? Однажды индиец показал сожителю свою детскую фотографию: возле священного животного — коровы — благоговейно взирая на нее, стоит чрезвычайно толстый индиец, закутанный в белое, с бородой и в чалме; за руку его держится и глядит на траву мальчик лет шести-семи в европейском костюме с бабочкой; взгляд грустный, рассеянный: словно он только что постиг суть четырех правильных усилий, и через них — всю тщету мирских вожделений. На дальнем плане — облезлая собака грызет большую кость:
17
Правителем.
Мбумбу побежал за деревню, разрыл ямку, куда закопал после набега президентской рати все сохранившиеся бумаги и документы, — и достал из полуистлевшего целлофана пакет конвертов. Когда-то на последнем собрании своей группы они решили избрать из своей среды человека, который помогал бы им не терять интернациональной связи, — им оказался, конечно, москвич, Толя Анатольев — добрый, всегда готовый помочь товарищу-однокурснику из жаркой, рвущейся из пут колониального ига Танзании (правящая партия — Чама Ча Мапиндузи, ден. единица — танзанийский шиллинг), или Никарагуа (столица — Манагуа, климат тропич. пассатный, ден. единица — кордоба), где отвратительное ЦРУ под прикрытием компании «Юнайтед Брэндс» уже занесло нож над маленьким, но трудолюбивым народом. Раз в месяц через главную деревню нгококоро пробегал почтальон с сумкою — и снова скрывался в саванне. Ему-то и отдал решившийся на побег Мбумбу письмо, чтобы унеслось оно в далекую Россию. Невдолге пришел и ответ: по-русски; круглый, аккуратный женский почерк.
«Дорогой тов. Мбумбу (не знаю отчества) Околеле!
Пишет Вам мама дорогого вашего друга и однокурсника Толи Анатольева. Его уже нет среди нас, и меня душат слезы. Расскажу все по порядку. Окончив университет, он с рвением взялся за работу. Ведь пора было наверстывать упущенное: как-никак, все пять студенческих лет он проходил в старших лейтенантах, задержали представление — каково это для сотрудника, считающего себя перспективным! Он поехал в Анголу, чтобы поставить там работу правовых органов. Но там вышла неприятность: его и еще несколько сослуживцев обвинили в том, что они партию оружия продали одновременно и той, и другой стороне. Но Толя мне объяснил, что это все неправда, их подставили кубинцы. К тому времени уже наступили другие времена, и их не судили, лишь уволили с прежней работы. Они организовали акционерное общество закрытого типа по восстановлению трамвайных путей. Но через месяц их взорвали вместе с „Мерседесом“, когда они ехали мыться в сауну. Сказывали, что они хотели отобрать у черных контроль над каким-то рынком. Но я не верю, эти черные сами совсем обнаглели. А какая, тов. Мбумбу (не знаю отчества), была у вас дружная группа, как хорошо веселились, когда собирались. Всех я не вспомнию, но порылась в бумагах у Толи и нашла адрес тов. Видьядхара (не знаю отчества) Чаттопхатья, который вы просили…».
Мбумбу покумекал, покачал головою, сидя на корточках: разве Толя был офицер? Почему же он тогда не ходил в форме? И — разве дозволяется такое: учиться на дневном отделении и одновременно находиться на военной службе? Если это так, то Россия — страна поистине неограниченных возможностей, и надо ехать туда поскорее! Хотя, с другой стороны… взрывать за восстановление трамвайных путей — не слишком ли сурово? Даже у них в Угугу, где ходят два трамвая, за это дело не наказывают столь беспощадно. Но и это, может быть, тоже хорошо: повышает уровень исполнительской дисциплины. Мозги, проржавевшие уже в той части, где гнездились усвоенные право и экономика, скрипнули с проворотом.
И письмо от заветного друга-индуса немало удивило его: Видьядхар отнюдь не стал пандитом, ученым-брахманом, не избрал и иной путь служения разуму, — а начальствовал над полицией целого уезда! Он и карточку прислал: в чалме, мундире с какими-то регалиями, белых штанах, в руке — огромная сабля, вид совершенно зверский. Ай-яй!.. Учились-учились, тонкие добродушные ребята, слушали лекции, отвечали на семинарах, рассуждали о гуманности, — хоп! — один едет в Анголу, где кровь льется рекою, в другом видна готовность немедленно кого-нибудь зарубить. Только вывороченные губы выдают прежнего грешника и сластолюбца. Но, может быть, индус только хотел выглядеть таким кровожадным: ведь выслал же он старому другу посылкою книги по староиндийской философии. И напомнил о некой личности, и подкинул адресок…
Тогда в общежитие к Чаттопхатья заглядывал один паренек из русской провинции: по рассказам индуса, он работал в медицинском вузе и играл где-то в оркестре. Парень учился заочно в консерватории, и, приезжая, вел долгие беседы о смысле йоги — только начинал ее постигать. Часами говорили они о сложных йогических прииемах, лежащих в основе поз тела — асана, ритмического дыхания — пранаяма, сосредоточения — дхарама, как достичь спасительного знания — пання, связаного с освобождением — вимутти, цитировали «Махапариниббана-сутту», благоговейно поминали Того, кто, вкусив малую толику поднесенного благочестивой женщиной риса, сидел в позе лотоса под деревом пиппала на берегу Нераньджьяра, ожидая Великого Просветления. Мбумбу тоже участвовал в тех беседах, но не весьма активно: его мировоззрение в те годы колебалось где-то между внедряемым в университете Вечным Учением Светлого Будущего и боем барабанов, дымом костров, над которыми кружатся духи кекоморо, а внизу взывают к подвластным силам вопящие заклинания колдуны, нгоку. Но нгоку не могли даже спасти самих себя: то их терзали звери на охоте, то убивали соплеменники за не приносящие результатов молебны, за посетившие землю бедствия…
Город Емелинск, улица 4-я Торфобрикетная, 16, кв. 86. Antоn B. Afignatoff. Кстати, в письме Чаттопхатья
Итак, Россия. Это страна великанов духа: царь Иван, царь Николай, Толстой, Ленин, Троцкий, Сахаров, Afignаtoff… Однако — вот вопрос: как туда попасть, как в ней появиться? Не может же он, сын вождя — а нгококоро могущественное племя! — заявиться в этот Емелинск обкновенным частным лицом, не имеющим никакого значения! Самое верное было бы — появиться там на собственном самолете. О-о!.. И ведь что интересно: такой самолет у нгококоро действительно был!..
МЫ ЛЮДИ БОЛЬШОГО ПОЛЕТА
авиаэтюд
Одно время у обитателей африканского континента появилась такая мода: иметь собственную авиацию. Хотя бы по самолету на племя. Чем больше машина — тем могущественнее считался вождь, тем больше был его вес, тем громче звучало слово. За расходами не стояли, если надо — вымаривали деревни, убивали людей за шкуры и бивни, шустрые посланцы сновали по городским офисам; шуршали банкноты, мелькали чеки, оформлялись бумаги… Тогда скидывали вовсе колониальный гнет и дружили с Советским Союзом; выяснялось попутно, что и самолеты выгоднее покупать в этой стране: они там все большие, маленьких вообще почти не делают, и продажа идет по сходным ценам, можно договориться. Дядька Мбумбу, тогдашний вождь нгококоро, быстро собрал деньги, заплатил сколько надо и кому надо, и задал вопрос агентам страны-продавца: что дальше? Был ответ: подбирайте экипаж. Что за экипаж? Какой экипаж? Это водители? В племени были двое, умеющие водить машину, — но они не знали даже элементарного счета, и когда хотели обозначить число семь, то показывали сначала три пальца, а потом два раза по два. Представителям племени объяснили, что такие не годятся, нужны те, кто умеет писать и знает хотя бы четыре действия арифметики. Стали шерстить племенную знать: жрецов, колдунов, деревенских старост, кузнецов, тоже входящих в элиту. Ведь было непросто все уладить и соблюсти! Командиром экипажа не изберешь сына какого-нибудь сельского старосты, или кузнеца: все должно идти строго по иерархии. У самого вождя сыновей не было, — решено было остановиться на сыне главного жреца, окончившем миссионерскую школу. Вторым пилотом утвердили сына колдуна племени. Штурманом — внука главного знахаря. Бортмехаником — парнишку из потомственных кузнецов. Но нужен был еще наземный экипаж: техник, моторист, электрик, приборист, специалист по радиоаппаратуре. Где набрать народу на эти профессии — ведь предстояло изучать хитрые и мудреные науки! Если постараться, можно было выкупить из столичной тюрьмы несколько белых людей из браконьеров, наемников, просто бандитов с большой дороги, сформировать наземный экипаж и послать учиться, но здесь были свои тонкости, и даже риск: они, во-первых, и не подумают выполнять какие-либо приказания представителей коренного населения; во-вторых — люди эти настолько алчны, хитры и всегда готовы к решительным действиям — где гарантия, что самолет долетит в то место, где ему надлежит быть, а не окажется загнан в любую страну мира по сходной цене: летчиков элементарно перебьют, выправят другие документы… да кто будет их проверять, эти документы, где-нибудь в районах, контролируемых наркокартелями латиноамериканцев или Золотого Треугольника! По южную сторону экватора возможна совсем иная логика развития событий, чем по северную, — при внешне совершенно сходных обстоятельствах. Поэтому мудрый вождь нгококоро не стал излишне ломать голову, а повелел составить наземный экипаж из двух известных ему аборигенов, умевших подчинить себе автомобиль, — и шестерых воинов, известных своею отвагой. На вопрос — почему восемь, когда нужно пять? — бвана хитро отвечал: «Когда двое не могут утащить в деревню тушу буйвола — что они делают? Зовут еще двоих. Не могут унести четверо — зовут еще. Пусть у наших посланников сразу будет запас людей».
Но до поры до времени все шло без запинок: оформили документы на въезд-выезд, справили будущим труженикам пятого океана приличную, по европейским меркам, одежду, научили пользоваться ложкой и вилкой, провели инструктаж, как вести себя в очередях, и — на скрипучем, кашляющем ДС-3, еще с давних колонизаторских времен связывающем Угугу с внешним миром посланцы отбыли в страну цивилизации. Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Оказались они, голубчики, на территории некоего Центра летной подготовки. Там уже по гостиницам-общежитиям жили многие представители Черного Континента, все больше из родоплеменной знати; низшее сословие совмещало изучение сложной техники и систем с рабским услужением своим господам. Уроженцы нгококоро ничем не отличались от других: сидели на занятиях, работали на технике, клеили местных девушек в магазинах, парках, на остановках, скучали по тростниковой мфуду, за неимением ее употребляли напитки местного разлива, — а напившись, судорожно дергались в национальных плясках. В классах нгококорцы сидели смиренно, сосредоточенно глядя на преподавателей; кто умел, записывал за переводчиком. Технический состав далеко в обслуживании своего Ан-24 так и не пошел: знали, куда и сколько надо залить перед полетом масла и топлива; умели убирать колодки из-под колес; знали, как открывать и закрывать кое-какие лючки. Могли перед полетом не снять струбцины с рулей: мол, заболела у кого-то рука, или нога, или не нашлось стремянки достаточной высоты. В общем, всю их работу приходилось строжайше дублировать штатным людям Центра.