Универмаг

Штемлер Илья Петрович

– Привет артистам! — воскликнул Серега.Блинов?! — обернулся актер.

По его кислому тону было ясно, что ему не очень-то хотелось встретить здесь знакомого. Неспроста же он воротил скулу к окну.

– Что, брат, проголодался? — наседал Блинов.

– Да вот, понимаешь, день рождения грядет. Надо, понимаешь.

– Нафаршироваться, — подхватил Блинов, мучительно стараясь вспомнить имя актера.

Понятное дело: рядом с ним эта знаменитость — нищий студент. Все же Блинову льстило знакомство. Актер в городе считался человеком прогрессивных убеждений, а Блинов уважал прогрессивные взгляды с детства, когда клянчил у заморских туристов жвачную резинку. Это потом уже, с

появлением денег, у Сереги появилась гордость.

– А что привезли? — поинтересовался Блинов.

– Бес его знает, — демократично ответил актер. — Сысой сказал стоять.

– Постоим, — согласился Блинов. — Курить будешь? — Он откинул полу шубы, достал коробку «Кента».

Актер милостиво протянул руку. Закурили.

– Давно стоишь? — спросил Блинов.

– Минут тридцать, — вздохнул актер и повел головой в сторону коридорчика. — Это еще ничего. А то они так орали, точно наш главреж.

– А что, орет главный?

– Орет. На репетициях. Попробуй помолчи. Вместе со шляпой съедят. Артисты народ прожорливый.

– Я вижу. — Блинов кивнул на сумку, стоящую у ног актера.

Крики в коридорчике стихли. Видно, скоро появится и Сысой.

– Шуба у тебя знатная, Блинов, — сказал актер.

– Волчище. Матерый, — согласился Блинов. — А у тебя что, Англия? Вроде бы туда ездили, в газетах писали... Ну и как там?

Актер сбил пепел в расколотое блюдце.

– Да как тебе сказать, Блинов. Всем все до фени. Полное равнодушие... У нас вот хотя бы у Сысоя концерт послушаешь. А там — молчат. Как пришибленные. Соберутся в своем гардене, помитингуют молча о какой-нибудь муре и разойдутся. Черт их знает, молчуны какие-то.

– Да. Скучно им, — согласился Блинов. — Сысоя на них нет.

И тут, легок на помине, явился Сысой — лысый, небритый, в белом засаленном халате. Позади него топал сапожищами мужик в армяке.

– Договорились, е-мое! — Сысой протянул ему руку, заросшую шерстью. Короткие, точно обрубленные, пальцы держали три рубля.

– Договорились! — Шофер принял деньги и хлопнул ладонью о ладонь Сысоя, словно пальнул из ружья.

Сысой проводил шофера и обернулся к гостям.

– Ну что? Сысой, Сысой... Всем Сысой! А что Сысою?

– Ладно, не куражься. — В тоне актера звучала грубовато-дружеская интонация. — Контрамарку тебе принес. На премьеру. Второй ряд.

Актер вынул белый фирменный листочек, положил на стол.

– На черта мне твои контрамарки? Я в театры век не ходил и ходить не буду. В театры знаешь кто ходит? Кто жизни чужой завидует. Кому своего не хватает. А у меня свой театр... С утра санитар пришел, нюхал все. Я ему завернул пакет — ушел. Потом явился инспектор из торга. Все крутил мне насчет какой-то бабы, что кассиром у меня работала: дескать, я ее вынудил уволиться. Завернул ему пакет — ушел. Потом явились пожарники. Двое. Тары-бары насчет тары. Завернул — ушли... Так полный день стою заворачиваю подарки, как Дед Мороз... А ты мне —в театр. Ты, милый, пришли сюда писателя. Такую комедию сварганим — театр разнесут, ей-богу. А то все пишут про нас, карикатуры строчат, соревнуются. Их бы сюда, на наше место, художников этих... Хотите послушать? Время есть?

Актер замялся. Но отказать завмагу не решился. Сысой сунул голову в темную дверь и крикнул:

– Вера! Нет меня! На базе! — И, ворча, отошел от двери. — Всем заведующий нужен. Как что — заведующего подавай, жалобу писать будут...

Сысой придвинул табурет и сел. Блинов и актер опустились на чисто вымытую лавку. Блинов надеялся, что Сысой назовет актера по имени, но, видно, и Сысой запамятовал, как кличут актера.

– Будете? «Пепся-кола», едри ее. — Сысой водрузил

на стол три бутылки. — Вот вы думаете, что Пантелеев — жулик. Между прочим, моя фамилия Пантелеев... А почему ко мне инспектор заявился? Да потому, что я ее, суку, кассиршу ту, взашей выгнал. И поделом — наглела с покупателем. А мне чужого не надо, я и так богатый. Только не за счет покупателя — государственные инструкции дозволяют. Взгляните во двор. Хоть одну щепку мою во дворе найдешь? Горсть муки не просыплю. Мне эта естественная убыль самому нужна, усыпки-утруски не допущу. Не платить же мне грузчикам из своего кармана, верно? И девчонок своих не заставлю, и так на их руки смотреть мужику совестно: ящики ворочают, кидают. Потом детей не донашивают, с мужьями разводятся...

Из коридора в подсобку вошли двое парней. Сигареты стыдливо тлели в согнутых ладонях. Пантелеев метнул в парней нетерпеливый взгляд.

– Все, шеф, — произнес высокий, в берете.

– Все, шеф, — подтвердил другой, в синем халате.

– А холодильник? — уточнил завмаг.

– Под завязку, — ответили разом оба. — Плати, Сысой. Жажда мучит.

Пантелеев достал из кармана два рубля, положил на край стола.

– Присовокупи, — проговорил первый. — Тонны покидали.

– В глазах темно, — подтвердил второй.

Пантелеев пошуровал в недрах халата, извлек полтинник, присовокупил. Первый парень, щурясь от табачного дыма, сгреб деньги ладонью и вежливо приподнял берет.

– Гуляйте, гуляйте, алиментщики, — махнул рукой Пантелеев.

– Мы, шеф, огурец прихватили. Не обессудь, — признался тот, что в синем халате, и вытащил мятый рыжий огурчик. — А то никак, сам понимаешь.

Пантелеев еще раз милостиво махнул рукой. Парни вышли.

– Работнички, — вздохнул завмаг. — Кого только не подберешь.

– В штате? — поинтересовался Блинов.Еще чего. По безлюдному фонду я могу платить четырнадцать копеек в день.

– Сколько? — переспросил актер.

– Четырнадцать копеек, — повторил Пантелеев. — Норма. Да ну их к бесу, не хочу говорить. — Он взял бутылку, крутанул и, запрокинув голову, сделал несколько глотков. — А другие нормы? Разве не смех? Заезд под разгрузку фургона — девять минут. Выгрузка ста килограммов мяса — полторы минуты. Но надо не только разгрузить, но и принять товар, оформить бумаги. Шофера орут, им ехать надо. Экспедиторы тебя за подол хватают — подписывай накладные. Рубли и трехи так и летят. Такса: помог шофер товар разгрузить — треха ему и обед. Вот и крутимся. Кто за счет естественной убыли, кто за счет покупателя. А в сущности, все друг дружку объегориваем... Какой дурак примет, скажем, горячие сосиски к вечеру, под конец работы? Да хоть задавись! К утру остынут — и двадцати килограммов веса как не бывало. А норма убыли на тонну всего десять килограмм. Так я лучше подожду, пока они мне их холодными привезут, и вся убыль моя — на расчет с грузчиками. И со слесаришкой, и с электриком по холодильникам. Всем из своего кармана платим... Я уж не говорю о том, что покупатель какой пошел. Раз доцента застукал. Кофе, подлец, в портфель спрятал. Не знаю, говорит, бес попутал...

Цинковая дверь приоткрылась, и в щели показалось худое лицо с впавшими щеками, в потертом заячьем малахае. Красные глаза, порыскав по подсобке, уперлись в завмага.

– Хозяин, ножи точить не желаешь?

– Подожди во дворе, с людьми разговариваю!

Точильщик деликатно прикрыл дверь.

– Вот. Считайте, пятерку приговорил. Такую чепуху, как заточку ножей, организовать не могут... Сидит прорва народу. Отделов разных три этажа. Все круглые, сытые. Прогрессивку получают... Вот что загадка для меня: за что они прогрессивку получают? А?