Универмаг
Шрифт:
– Понимаешь, — бормотал Фиртич, — знакомить тебя с женой... Неловко как-то...
– Господи, Костя, да ты живешь в каменном веке, честное слово. Ты дикарь, Костя. Еще полчаса общения — и я вытурю тебя отсюда.
И Фиртич понял — вытурит, не врет. Он следил за выражением ее глаз. Анна словно что-то разглядела в Фиртиче и теперь брезгливо отбросила его прочь. Фиртич физически ощутил перемену в их отношениях, будто опустили шлагбаум.
Встрепенулся телефон, пробуя голос, и через секунду зазвенел настойчиво
– Гарусов... Проверяет... Пусть думает, что меня нет дома. А то еще явится. Придется тебе, Костя, в форточку сигать ради интересов дела. — Анна засмеялась злым рваным смехом. Сейчас она играла Фиртичем. Подбрасывала вверх и отступала, не пытаясь поймать...
Телефон все надрывался, проникая свиристящим жалом в тревожный уют ночной комнаты. Казалось, он впивается в мозг Фиртича, вызывая жгучее презрение к самому себе. Унижение изнуряло его как болезнь. Фиртич решительно встал, сделал два быстрых шага к телефону.
На какое-то мгновение Анна опередила Фиртича: рывком сдернула с рычагов трубку и прижала ладонь к дырочкам микрофона.
– Вот ты какой, Фиртич, — шептала Анна. — Вот ты какой... Нет, ты не трус. — Она покачала головой, убрала мешающий локон и прижала трубку к уху. — Да?! — проговорила она и через паузу добавила раздраженно: — Ты?! Что тебе надо? Не твое дело, за собой следи... Будто мы не виделись сегодня в баре... Ладно, позвони позже. — Не простившись, Анна повесила трубку. Поправила что-то на телефонном столике и вернулась к креслу. — Мой бывший муж.
– Вы разошлись?
– Да. Чай будешь или кофе?
– Кофе, — механически подхватил Фиртич последнее слово.
Анна ушла на кухню.
Фиртич пошел вслед за ней. Остановился, привалившись к дверному косяку. Яркий свет склеивал ресницы. Цветные коробки яркими бабочками слетались на настенные полки: «Сахар», «Перец», «Соль»... Кафельные квадраты оклеены старинными автомобильчиками. Малиновый светильник над столом. И еще эти голубые занавеси с крупными пунцовыми розами.
– А ты, Костя, значит, не трус. Я-то думала, трус, поэтому и не хочешь знакомить меня с женой. Оказывается, ты просто презираешь меня...
– Почему ты сердишься? — В голосе Фиртича звучало непритворное недоумение.
Анна обернулась. Темные брови гневно спрямились.
– Ты противен мне сейчас. Гарусов лучше тебя. Он несчастный, измученный человек. Да, он близок со мной, но он боготворит меня. Не понимаешь? Мы с ним на равных...
– Послушай, Анна, — вяло попытался перебить Фиртич.
– Да, я такая! — выкрикнула Анна. — Но именно с моей помощью ты хочешь достичь успеха. Стать большим директором, может, и управляющим. Или министром! Ты, не кто другой!
Фиртич чувствовал, как накатом поднимается ярость. Руки и плечи наливаются свинцом, воздух с трудом проникает в грудь. Малиновый светильник двоился то детским шариком, то лицом Анны, швыряющей в него обжигающие слова. Он не чувствовал себя виноватым перед ней, он не ведал о ее существовании, когда разговаривал с директором ресторана...
Шагнув вперед, Фиртич ухватил руками плечи Анны, приблизил свое лицо и произнес внятно, распиная каждое слово:
– Я не знаю, кто нанимал тебя до сих пор. Но я не стану знакомить каждую шлюху со своей женой, ясно тебе?!
Анна вся подалась к нему.
– Может, ты еще скажешь, что любишь жену?! Нет, Костя, ты любишь только себя. Ты из-за своего дурацкого Универмага готов влезть в любое...
Анна села, точно упала, на стоящий рядом табурет. Прикрыла глаза, подперла кулаками скулы. Лицо ее удлинилось, потеряло привлекательность, выглядело усталым и нездоровым.
– Послушай, Костя, — слабым голосом произнесла она. — Тебе очень нужен этот... Гарусов?
И Фиртич сел на такой же табурет с другого конца стола. И тоже сжал кулаками скулы. Со стороны они сейчас чем-то были похожи.
– Мне никто не нужен, Анна... Лично мне — никто. В том-то и дело... Я хочу честно делать свое дело... Но я запутался. И назад уже не повернуть.
Анна подняла мокрое лицо и вздохнула.
– Будем кофе пить, Костя...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Слесарная мастерская Универмага разместилась в конце двора, рядом с котельной. Стены, углы, даже потолок мастерской ощерились ржавыми трубами, коленами, втулками и прочей дребеденью...
Прихватив с подоконника фарфоровую кружку, слесарь-водопроводчик Леон вышел из мастерской. Фонари оттопыривали вокруг столбов неширокие желтые подолы, они почти сливались с тускнеющим асфальтом двора, провожая Леона до самой проходной. За щербатым столом играли в шашки ключник Степан Лукич и вахтер, лысый мужчина с орденскими планками на лацкане пиджака. Напарница вахтера, тетка в гимнастерке, стояла у титана и наполняла стакан кипятком. Он кивнула Леону и сдвинула стакан, уступая корявый поддон. Леон поблагодарил и подставил чашку под краник.
– За фука беру! — оповестил Степан Лукич, снимая с доски шашку.
– Ах ты боже мой, проморгал! — сокрушался вахтер, щелкая пальцем по лысине. — Хромой-хромой, а зоркий...
Важные часы за стеклянной дверцей лениво показывали половину одиннадцатого. Серый тощий кот дремал на стуле возле титана. В мятой алюминиевой кастрюле топорщил иглы кактус. Рядом на подоконнике лежали надорванная пачка сахара и бублик...
Женщина извлекла из тумбочки маленький заварной чайник и потянулась к водопроводчику.