Универмаг
Шрифт:
Фиртич не стал дожидаться лифта и поспешил вниз по мраморным щербатым ступеням. На лестничной площадке какие-то люди перекладывали свертки из сумки в портфель. Владелец портфеля пугливо озирался. А хозяйка сумки была сосредоточенна и печальна: ей не хотелось расставаться со свертками. Явная спекулянтка... Универмаг содержал шестнадцать милиционеров, выплачивал им зарплату. Фиртич вновь вспомнил Лисовского. Тот недавно сделал представление о сокращении вдвое штата милиционеров: деньги нужны Универмагу на собственные нужды. А содержать за свой счет
С площадки второго этажа Фиртич шагнул в боковой коридор, куда выходила дверь гладильни. Остановился. Давно он сюда не заглядывал...
– Девочки! Директор! — выкрикнул высокий женский голос.
Разом обернулись несколько «девочек», младшей из которых было не менее пятидесяти. Яркие лампы прожекторно освещали просторное помещение. Черные угрюмые утюги на суконных столах выдыхали пар. В проходе дожидалось разгрузки несколько тележек с пальто. Вдоль стен висели костюмы, платья. Сплошняком, в несколько рядов, точно окорока в коптильне...
– Жалуются на вас, девочки... — улыбнулся Фиртич, но не договорил.
– Жалобщиков много! — перебил его все тот же высокий женский голос. — Сюда бы их, водой подышать.
Женщины оставили утюги и сбились вокруг Фиртича. Только одна продолжала сидеть на месте, грызя яблоко...
– Что это вы к нам, Константин Петрович? — храбро бросилась в разговор старушка с хитрющими глазами.
– Соскучился. Думаю, дай зайду, проведаю. Как вы здесь?
– Жить можно, — доверительно сообщила старушка. — Водой дышим.
Все засмеялись.
– У нас Никитична как рыба...
– Как мокрица, — поправила та, с яблоком.
– Ладно те, Клавка. Вот характер нудный, — оборвали ее. — Все ей не нравится, химчистке!
– А вам нравится! — окрысилась женщина. — Хотели жалиться директору? Вот он, жальтесь. А то все хорошо вам, жить можно!
Вскоре Фиртич узнал, что гладильщицы в прошлом месяце обслуживали ярмарку на Зеленом острове. По восемнадцать часов в сутки гладили, развешивали, подносили. Обещали им заплатить — не заплатили.
– А знаете, германские или румынские костюмы приходят мяты-перемяты. Точно из-под катка... Много пара дашь — плохо, мало — не берет. Вот и мучаешься, как слепая. Силы-то не те. И молодым не поднять.
– Дай где их взять, молодых-то? Бегут. Неинтересно им утюгом махать. Старухи и работают, на одну пенсию далеко не уедешь.
Минут пять он выслушивал претензии гладильщиц. И вешалов не хватает. И вентиляция не тянет, механики никак наладить не могут. И утюги старые, тяжелые. На той неделе случилось у одной короткое замыкание, искры капрон прожгли, а платить кто будет? Двойной зарплаты не хватит. Акт составили, а толку? Слышали, где-то есть такие манекены: натянешь костюм, нажмешь кнопку — его паром и распрямляет, гладить не надо...
– А у вас какие претензии? — Фиртич взглянул поверх голов на сидящую в стороне Клавку-«химчистку».
Та продолжала молча
– Ну ее, Константин Петрович... Порог бабий к ней подступил, вот и злится, халда!
Женщины прыснули.
– Да ладно вам, тетки! — строго осадила какая-то толстуха расшалившихся подруг. — Директора-то хоть постыдитесь.
– У вас туг вроде гражданской войны, — как можно мягче проговорил Фиртич.
Слова его взбудоражили толпу. Точно солью в пламя... Особенно яро злословила Никитична.
– Ты тоже хотела жалиться директору. Вот оно, начальство-то. Самое что ни есть высокое. Молчишь? Боишься! Выбросим твой бензин на лестницу, дыши там одна! А нам тут и воды хватает...
Женщина оставила яблоко, проворно соскочила с высокого табурета и ухватила ручку тележки, на которой кучей были свалены костюмы, платья, белье, платки...
– Никого я не боюсь! За такую зарплату я себе всегда работу найду, — приговаривала она. — Глядите! Это только за вчерашний день! — Она подобрала первый попавшийся пиджак. Кофейного цвета, с красивыми металлическими пуговицами, не из дешевых. — Вот! Вот!
Фиртич увидел обведенные мелом масляные пятна.
– А я чисть! У меня уже порошка не хватает. Бригадир кричит, что я химикаты домой таскаю, не напасешься, дескать. Конечно, раньше за год столько не приносили, сколько сейчас за день... Или вот, пожалуйста! — Женщина оставила пиджак и выхватила из кучи серое шерстяное платье, на рукаве которого четко отпечатался жирный след ладони. — Разве его очистишь?
– И чем вы это все объясняете?
– Чем, чем... А тем! Разрешили продавать пирожки на этажах, этим и объясняем. Говорят, приказ директора... С улицы они хоть друг об дружку руки вытирали. А тут... Сколько директоров видела, никто не разрешал в Универмаге продавать пирожки... Значит, кому-то выгодно!
Женщины обомлели. Не ожидали они от Клавки такой прыти. В последнее время к Фиртичу несколько раз обращались озабоченные сотрудники. Особенно негодовал Антонян. Однако ворох дорогой одежды, подлежащей уценке, произвел на директора впечатление.
– Я распоряжусь запретить торговлю пирожками у секций самообслуживания...
Фиртич вышел из гладильни, миновал коридор и по запасной лестнице собрался было спуститься в торговый зал северной линии. На площадке второго этажа ему навстречу с хохотом выскочила из боковой двери Рита и две девушки в рабочих халатах. Заметив директора, девушки оробели.
– А у нас обед, — нашлась одна из них, с темной челкой над широким лбом. Ее Фиртич помнил — Юля Дербенева из кожгалантереи.
– Пять минут смеха заменяет по калорийности сто грамм мяса, — осмелела и вторая девушка с бледным лицом.
– Надо будет вместо столовой соорудить комнату смеха, — подхватил Фиртич. — Комсомольский секретарь одобряет? — Он остановил взгляд на Рите.
Рита кивнула. И предложила поделиться опытом с городским трестом ресторанов и кафе. Такая будет экономия...