Университетские записки
Шрифт:
Я же никак не мог понять, почему все смеялись. Мельком оглядел себя – вроде бы с одеждой всё в порядке. И лишь когда садился за стол, увидел, что за мною идёт ещё кто-то. Поднял голову и увидел одногруппницу Настю. Только тут до меня дошла вся двусмысленность ситуации!
Мы стояли в дверном проёме вдвоём с Настей, и я громко заявил, что «мы проспали». Надо же было так «удачно» выразится! Покраснев, как вареный рак, я попытался пригнуться к столу, чтобы сделаться как можно менее заметным, а вся группа смеялась надо мною ещё громче! Хорошо ещё, что Настя не обиделась.
Через
–Вы тоже проспали? – чем вызвал в группе новую волну истерического смеха. После этого Жердев воздержался от обычных нотаций и разрешил вошедшим сесть на свои места.
Пара закончилась и мои добрые одногруппники разнесли весть о неловкой фразе по всему курсу. И до самого конца недели ко мне приставали все знакомые с просьбой рассказать, когда и с кем я проспал. А я был тогда человеком закомплексованным, от таких вопросов смущался, и послать тех, кто задавал такие вопросы, куда подальше, ещё не догадывался. К счастью, всё это скоро забылось.
Глава 5. Матан
Наш лектор по математическому анализу, Вячеслав Васильевич Фёдоров, очень не одобрял то, как студенты сокращали название его предмета. Видеть слово «МАТАН» на обложках тетрадей с конспектами было выше его сил. Как-то раз, не смотря на всю свою флегматичность, он даже выступил перед лекцией с коротким заявлением о том, что подобное сокращение неблагозвучно, некрасиво и некорректно, что если уж нам так хочется сократить наименование данного предмета, то лучше сделать это как-нибудь по-другому. Например, «Матем. Ан.».
Однако речь его была лишь гласом вопиющего в пустыне. Столь не нравившееся лектору слово давно стало укоренившимся в студенческой среде термином. Предмет – матан; преподаватель, ведущий семинары в группе, – матанщик; студент, хорошо разбирающийся в этой математической дисциплине, – матанист или матанюга.
В курсе лекций Фёдорова использовались буквы греческого алфавита. Особенно популярными сначала были (эпсилон) и (дельта). Многие формулировки включали в себя фразу «Для любого >0 найдётся такое >0, что…».
Мой одногруппник Валерка, тот самый, с которым мы разыгрывали общую тетрадь, как-то пошутил на эту тему, сформулировав универсальное решение всех задач на непрерывность или равномерную непрерывность функций, пародирующее доказательства из курса лекций по матану. Оно звучало так: «Фиксируем произвольное >0. Остальное – тривиально!»
Семинарские занятия по математическому анализу вёл у нас Николай Юрьевич Капустин, высокий коротко стриженый крепыш, чаще всего одевавшийся в модный джинсовый костюмчик. Войдя в аудиторию на самом первом занятии, он очень ехидно оглядел нашу группу, проследовал к своему столу, уселся и кинул взгляд на список студентов. После этого Капустин приступил к знакомству со 116-й группой. Из журнала читались фамилии, а называемые студенты и студентки должны были поднять руку, чтобы преподаватель мог их увидеть.
Вскоре Николай Юрьевич начал хохмить:
– Киселёва. А это случайно не ваш дедушка руководил коммунистами Белоруссии? Нет? Ну ладно.
– Шевченко. Гм… Помнится, был такой Аркадий Шевченко, который к американцам перебежал. Не слышали про такого? Ну ладно.
– Шепилова. Так. А вы, случаем, тому самому «примкнувшему к ним Шепилову» не родственница? Ну и ладно.
Мы не слишком понимали, почему Капустин так развлекается с фамилиями. Никто из нас тогда не знал, что дочка тогдашнего первого секретаря МГК КПСС Ельцина четыре года назад закончила ВМиК. Вероятно, в данном контексте шуточки Капустина выглядели действительно забавно.
Закончив с фамилиями, Капустин взял в руки наш синий учебник по математическому анализу, называемый студентами в обиходе «кирпич» за свой солидный объём. Полистав книгу, Николай Юрьевич заговорщицким тоном произнёс:
– А вы обращали внимание на инициалы третьего автора этого учебника?
На обложке значилось: Ильин В. А., Садовничий В. А., Сендов Бл. Х. Действительно, инициалы последнего звучали несколько странно. Капустин обвёл всех весёлым взглядом, а потом, выдержав хорошую театральную паузу, сказал:
– Благовест Христов. Он – болгарин, ректор Софийского университета. А вы что подумали?
Как-то Малыш, самый младший студент нашей группы, перед семинарским занятием по математическому анализу написал на доске большими буквами THE BEATLES. Малыш являлся в тот момент страстным битломаном и слушал подряд все альбомы любимой группы на кассетах.
Прозвенел звонок. В аудиторию вошёл Капустин. Он смерил надпись на доске ехидным взглядом, а потом начал говорить в своей обычной манере – медленно, как бы лениво, и таким снисходительным тоном, с хорошо заметными оттенками превосходства:
– Помнится, когда я был маленьким, папа мне привозил из Лондона разные пластинки. И «Битлз» тоже привозил. Хорошая музыка! Для детей и подростков. А потом я вырос. И «Битлз» уже больше не слушаю.
В другой раз моя одногруппница Сашенька Борщёва, которая тоже за словом в карман не лезла, после очередной капустинской эскапады на семинаре, где мы брали производные различных функций, уязвила преподавателя своей репликой:
– Николай Юрьевич! Это что же получается? Моя фамилия – это первая производная от вашей?
Все засмеялись, а наш семинарист отмолчался – не смог придумать достойного ответа своей студентке.
Капустин был матанщиком не только в нашей группе. Ещё он вёл семинары в 115-й, где учился Костя Г. Ребята в той группе подобрались на редкость эрудированные, с творческим огоньком в душе! Они развлекались тем, что в течение длительного срока писали перед семинаром мелом на доске фамилию любимого преподавателя, пользуясь всё новыми и новыми алфавитами.
Первый раз – латинскими буквами. В другой раз – греческими. Не помню, что использовалось выдумщиками перед третьим занятием, но народ из 115-й, шалости ради, не ленился регулярно обращаться к Большой советской энциклопедии. Использовалась даже откровенная экзотика, типа финикийского письма. Были задействованы и руны, и даже иероглифы. Капустин, видя этот балаган изо дня в день, тихо умирал со смеху, но 115-й группе ничего не говорил. Видимо ждал, когда у затейников иссякнет фантазия.