Unknown
Шрифт:
Лицо де Ре мгновенно стало непроницаемым.
– Личное на то и личное, сударь, чтобы держать это при себе, – уже совсем не любезно выговорил он. – А что до низости… В наши дни граница между ней и честью давно стала похожа на линию на песке. И достославный английский король совсем растёр её в те дни, когда приказал перебить пленных под Азенкуром, а затем подвесил в железной клетке нашего пресветлого рыцаря Жуанвилля. Теперь всякий проводит эту границу сам для себя, и там, где ему удобно. С господином же Ла Тремуем её лучше вообще не проводить, чтобы не остаться
– И тем не менее, вы не ответили. Ваш-то интерес каков?
– Ла Тремуй мне просто не нравится, – сухо ответил де Ре.
Вскоре оруженосец пригласил их в зал, где уже суетились слуги с огромными подносами, расставляя приготовленные в замковой кухне яства – поджаренную дичь, половину кабаньей туши, ещё сочащуюся сквозь темную корочку, растопленным жиром и дымком жаровни, овощи, запечённые в вине с пряными травами, соусники с густыми, как сметана, подливками, и топлёно-белые, росистые круги сыра. Когда де Ре и Ришемон вошли, всё это как раз заканчивали расставлять между кувшинами с вином нескольких сортов, которыми славились подвалы Сабля.
Почти тут же появились и рыцари из свиты Ришемона во главе с дю Шастелем и командиры отрядов де Ре, давно изголодавшиеся в ожидании обеда. Запахи еды разволновали всех. Даже Ришемона, всё ещё озабоченно вертевшего шеей. Впрочем, подумал он, дела делами, а вкусно поесть не помешает. «Под хмельком и разговоримся».
Рыцари, весело переговариваясь, окружили стол, растянувшийся на две трети зала. Тяжёлые кубки наполнились вином, руки с кинжалами потянулись к подносам с дичью, а дремавшие по углам псы задвигали носами не хуже своих хозяев и, подскочив с резвостью голодных хищников, побежали к столу, уверенные в своей доле от этого пиршества.
Среди прислуживавших пажей Ришемон сразу заметил бледного худенького юношу, более похожего на девочку. Тяжёлым взглядом коннетабль провожал пажа по всему залу, внимательно присматривался к каждому жесту и прислушивался к каждому слову. Не ускользнуло от его внимания и то, что так же точно следит за мальчишкой и барон. Хмельное вино ударило в рыцарскую голову, напрочь выметая всякую изощрённость – «он воин, я воин, так чего нам, как бабам с намёками да с подскоками?… Спросил – ответил, вот всё!». Поэтому, когда паж вышел, Ришемон смачно сплюнул себе под ноги, ладонью отпихнул пса, тянущего морду между ним и де Ре, и спросил, пригнувшись к барону как можно ближе:
– Ходят слухи, что вы пригрели тут какого-то мальчишку, раненного под Парижем. Не того ли, что сейчас вышел?
Де Ре неторопливо дожевал.
– Вам что за печаль? – спросил он грубовато.
– Лицо знакомое. У Девы пажонок был похожий.
– Ну и что?
Ришемон хмельно прищурился.
– Разное говорят, барон… а подозревают одно. Но я не из тех, кто подозревает. Я-то знаю, вы просто так ничего не делаете, а с мальчишкой этим очень уж носитесь, как говорят. Впрочем, я и сам только что видел… слишком заботливо, сударь! Слишком… Здесь есть что-то, что я должен знать, если вопрос о
Де Ре, с явной неохотой посмотрел Ришемону в глаза.
– В этом месте, мессир, граница между низостью и честью мной давно прочерчена. Желаете перешагнуть – доставайте меч.
Кубок в руке Ришемона мелко задрожал.
Вспыльчивость бретонского герцога была всем известна, и ради пустой интрижки де Ре никогда бы себе не позволил говорить в таком тоне. Тем более с гостем, в союзе с которым заинтересован. Но он говорил и смотрел так, словно имел на это право. А право в подобных случаях даётся одним – хранением чужой тайны.
– Не думайте, барон, что в своём удалении я ничего не знаю. – сипло зашептал Ришемон, давя в себе гнев. – Нравится делать вид, что развлекаетесь – ваше дело. Но примите во внимание, что во всяком месте, где располагается со своим двором наш король, всегда очень тонкие стены, и через них многое слышно… А у меня есть люди, которым я плачу за хороший слух… Поверьте, в опале времени для раздумий достаточно… Герцогиня что-то припрятала в рукаве, верно? И, я так полагаю, эта девица то самое припрятанное и есть, и у вас она оказалась не случайно!
Барон засмеялся, но Ришемона было уже не остановить. Бросив собаке кусок со своего блюда, чтобы не мешала, он почти вплотную придвинулся к де Ре.
– Я не простачок, сударь, использовать себя вслепую больше не дам! Слухи, слухи… Разные бродят слухи, де Ре. А её светлость способна на такое, о чём и не подумаешь. Взять, хотя бы, господина дю Шастель. Люди, как он, службу просто так не бросают… Я же готов закрыть глаза на многое, если цель того стоит, но цель должна быть ясна! Поэтому, уже открыто, спрашиваю вас снова: кто эта девчонка? Ещё один бастард Изабо, или, на сей раз, самого папы, или византийского кесаря, дожа, или покойного короля, спаси Господь его душу!?
Де Ре потянулся за вином.
– Правды хотите? – тихо произнёс он. – Тогда я тоже спрошу. Готовы ли вы, Ришемон, узнать ту правду, которой так добиваетесь? И, что будете с ней делать, когда узнаете? Грехов-то у вас хватает, как мне кажется…
– Не ваше дело!
– Тогда скажите, верите ли вы во второе пришествие? В то самое, когда придётся отвечать уже не мне… И даже не королю и не папе?
От удивления лицо коннетабля поглупело.
– Вы шутите, надеюсь? Ведь это ересь, упаси Господь!
Де Ре глянул насмешливо.
– А кто вам сказал, что самая отъявленная ересь не может быть истиной? Или той правдой, которой вы так добивались. В тёмной норе светом покажется и фальшивый отблеск, а разговоры о безграничном свете наверху прозвучат сказкой… или ересью, если угодно. Но попробуйте вылезти на солнце – там либо ослепнуть, либо уверовать.
От винного дурмана в голове Ришемона почти ничего не осталось. Коннетабль уже и вправду не знал, стоит ли ему выяснять что-то ещё.
– Герцогиня сошла с ума… – произнёс он медленно. – Но, боюсь, такую шутку вам даже дьявол не простит.