Unknown
Шрифт:
Сабль
(зима-весна 1430 года)
К зиме Клод совсем поправилась. Рана заживала быстро, и зажила бы ещё раньше, не разбереди её долгий и путаный переезд от Сен-Дени до Буржа. Положение усугубила простуда, подхваченная по дороге, и это новое недомогание, совершенно лишившее девушку сил, далось тяжело. Лекарь, неотлучно дежурил у постели Клод, сообщал де Ре о её состоянии почти ежедневно, и особую озабоченность проявлял по поводу кошмаров, которые явно мучили девушку в её беспамятстве.
– Кричит
Тут Де Ре знал чем помочь.
В свою очередь, он регулярно сообщал мадам Иоланде обо всём, что происходило с Клод, и в ответ получал от неё письма, в которых без конца повторялось одно и то же: лечить, беречь, ничем не волновать и ни в коем случае не пускать к Жанне пока герцогиня не скажет, что это можно сделать. А после того, как де Ре написал о сетованиях лекаря, с очередным письмом прибыл ещё и заветный ларец со снадобьями и целая бадья крупного шиповника.
Очнулась девушка дня за два до того, как господин де Бюель сообщил о своих притязаниях на Сабль. Точнее, она просто проснулась утром, как просыпается обычный человек, несколько минут наблюдала за дремлющим в уголке лекарем, а когда он зашевелился и стал вертеться, давя блох и почёсываясь, слабым голосом попросила пить.
Тем же днём к ней пришёл и де Ре.
– Я поправлюсь быстро, сударь, – сказала ему Клод. – Не откладывайте из-за меня отъезд.
– Какой отъезд? – удивился барон.
– А разве вы никуда не собираетесь?
Он не собирался. Но разговор этот живо припомнился спустя два дня, когда прочитав письмо от поверенного господина де Бюеля, де Ре велел оруженосцу немедленно собирать отряд и мчаться в Сабль организовывать оборону.
– Откуда ты знала? – спросил он у Клод чуть позже. – Тебе были какие-то видения?
– Не помню, – пожала плечами девушка. – В болезни и сне своя жизнь.
Вопреки опасениям, которые вызывал переезд в Сабль, физические силы Клод только укрепились. Но угнетённость духа, замеченная де Ре ещё в Сен-Дени, никак не проходила.
Девушка уже не смотрела на мир и людей, как прежде, с открытым интересом, пониманием и расположенностью. Как-то незаметно появилась у неё манера глядеть исподлобья. Без испуга и злобы, но со странным отчуждением, как бывает, когда, увидев что-то страшное, боишься посмотреть снова, чтобы опять это не увидеть, но при этом знаешь, что повсюду теперь, куда бы ни глянул, увидишь именно то, чего боишься.
Выполнять обязанности пажа в замке Сабль её никто не заставлял, одако, не желая проводить дни в безделье, Клод сама занималась и чисткой лошадей, и досмотром оружия и доспехов, и прислуживанием
– Примелькавшись, я стану более невидимой, чем припрятанная в каких-нибудь покоях.
Несколько дней она с интересом наблюдала за тем, как поднимали на внешнюю стену весьма приличную кулеврину, которую де Ре притащил с собой, потом пыталась помогать её устанавливать – подносила верёвки для крепежей и воду, когда работники об этом просили. Однако скоро болезненная усталость взяла своё. С очередным ведром в руках девушка подскользнулась, упала, расплескав всю воду, и была отослана прочь.
– Иди ка ты, паренёк, в часовню, – посоветовала старуха, чистившая овощи на пороге кухни. – Может, причетнику чего надо помочь. А нет, так и помолишься, чтобы Господь сил тебе подбавил. Глянь, бледный и худой-то какой…
Часовня при замке была обетная, в честь святого Дионисия. Маленькая и тёмная, с мрачноватой безголовой скульптурой, подсвеченной сквозь стёклышки закопчённого витража, с одной стороны золотом, с другой пурпуром, она не вызывала желания задерживаться здесь дольше положенного. Никто и никогда не приходил сюда чтобы любоваться отделкой или изображениями. Молились тут в положенные дни и часы в основном женщины и те обитатели Сабля, для которых праведная жизнь служила более вывеской перед прочими, нежели потребностью.
Часовню построили ещё при сире де Краоне, который приходился де Ре дедом и был знаменит на всю округу отъявленной ересью. Он-то и распорядился, чтобы алтарь был скромен, а стены голы, и раскошелился лишь на скульптуру и витраж. «Святому без разницы молятся ему на обычных досках или на подушках, – говорил нечестивец. – А ежели он вздумает явиться сюда каким-нибудь призраком, то в обиде тоже не будет. Голова у него отрублена, как и положено, на окне всё житие прописано, и в сердце моём он всегда найдёт благодарность за свою святую помощь42».
В чём помог еретику святой Дионисий так и осталось их общей тайной. Но, видимо, на скромность своей часовни этот святой епископ действительно не был в обиде. Клод, когда вошла, так и застыла на пороге, очарованная висящей в воздухе дымкой из солнечных лучей, которая, словно рой разноцветных крошечных существ, пробившихся сквозь грубо спаянные витражные стёкла, висела над алтарём. Трудно было придумать украшение достойнее!
Девушка протянула руку к лучам, и её бледные пальцы тотчас окрасили отблески золотисто-оранжевого стекла.
– Как красиво!
Она не сразу заметила причетника, который сидел на полу и молча наблюдал за ней из-за фигуры святого. В руках старик держал сильно сточенный нож и дощечку. Он что-то вырезал на ней до прихода Клод, но теперь прервался и, пользуясь своей невидимостью, какое-то время наблюдал. Потом хмуро спросил:
– Ты чего это? Девица, а в мужскую одежду вырядилась?
Клод вздрогнула. Быстро убрала за спину руку, словно касалась ею только что чего-то запретного, и, не зная, что отвечать и, как себя теперь вести, смотрела на причетника с растерянной настороженностью.