Унтер-офицер Истомин. Красно-белые волны в Царицыне и окрест
Шрифт:
Один из парней зашёл с левой стороны. Носович нащупал браунинг, но решил пока не доставать. По-генеральски посмотрел ему в глаза:
– Назад, молодь! – Парень неожиданно повиновался и Носович решил развить успех. В корпусе читал на клиросе за дьячка и пел в церковном хоре. – Как звать?
– Васькой.
– Жид я, говоришь… А знаешь ли ты, Васька, тропарь благоверных князей Василия и Константина Ярославских? “Возвысившеся на добродетель, к желанию крайнему, и достигосте к Небесней высоте, благовернии велицыи князи Василие и Константине, и безстрастным житием украсисте души своя, пощением же изрядно победисте бесовския полки и воспримете чистую совесть, в молитвах яко безплотнии пребысте, возсиясте в мире, аки солнце, преславнии, молите спастися душам нашим.” Тропарь на обретение мощей князей сих знаешь? “Ваше отечество хвалится обагрением кровей ваших, Церковь же Божия радуется приемши телеса ваша, людие, песненный лик составльше, духовною цевницею вопиют: ликуй, Василие, радуйся, Константине, Ярославлю славо и всей России радосте.” Ну! Кто из нас жид пархатый?!
– Подь отсель, нехристь поганая! – закричала на Ваську бабушка. – Идём к нам в покои, господин офицер.
Всю ночь Носович прислушивался к каждому шороху, стараясь не заснуть. Но утром Васька неожиданно подобрел, за чаем рассказал, как объехать Прилуки двумя верстами. Носович видел, как без единого выстрела германский полублиндированный поезд прибыл на вокзал, а усиленные дозоры пехоты занимали город. Бросив последний, печальный взгляд, по бездорожью направился на восток.
Днём не потеплело и Мала шла по колоти шагом. В полдень отдыхали в поле на насте. К вечеру добрались до лесника, ужинали варёной картошкой и свежим молоком. Носович поделился консервами. Отменно выспавшись у полуоткрытого окна, выехал чуть свет, оставив леснику чай и сахар.
До Сум оставалось сто вёрст. До полуденного привала решил ехать просёлочными дорогами, потом по большаку, чтобы не пропустить развилку на Сумы и Лебедин. Едва пустил Малу крупной рысью по утоптанной обочине, как вдруг показался всадник в солдатской форме без погон. Тоже шёл рысью, неуклюже подпрыгивая в седле, за спиной болталась винтовка пехотного образца.
– Эй, пехота, веди в штаб! – крикнул Носович.
Пустили лошадей шагом. Боковым зрением осматривал незнакомца. Ничего подозрительного, но тот отчего-то нервничал.
“Штаб” находился в деревне. Разведотряд человек пятнадцать-двадцать из разных родов войск, без погон. Распоряжались матросы, развязано отдавая приказы. Командир отряда, бывший студент-фармацевт Вейсман, вежливо поздоровался, предложил присесть и поставил стакан чая.
– Немцы заняли Киев, уже в Прилуках. Пробираюсь в Сумы, хочу вступить в новую армию.
– Как настроено население?
– Устали от грабежей революционных банд. Надеются, немцы восстановят порядок.
Вейсман посмотрел в угол комнаты, где на табурете сидел матрос-балтиец с маузером между коленей.
– Много офицеров, как Вы, пробираются на восток?
– Не знаю. Надеюсь, много.
– А генерал-то в Сумы прямым курсом! – нагловато произнёс матрос. – Сколько офицерья посекли, а всё прут да прут!
– Не могу отпустить Вас в Сумы, – будто извиняясь, произнёс Вейсман. – Поедете с нами в Лебедин.
Носовичу показалось подозрительным, но обращение было вежливым и его даже не обыскали:
– Не откажусь. Заодно помогу с обороной.
До Лебедина было сорок вёрст. Ехали спокойно, без разговоров. Но вдруг Носович заметил, что постоянно находится по середине отряда. Охраняют? Арест? Нет, не обыскали. По мягкой песчаной дороге въехали в сосновый лес. Носович вспомнил, что рядом, не более чем в двух верстах находится Михайловка – имение графа Каптиста. Мала, будто предчувствуя последний шанс на спасение, дала четыре лансады, оттолкнувшись задними ногами и приземлившись на передние.
– Товарищи, смотрите в оба за этим чёртовым жлобом! – нервно крикнул балтиец и Носовича окружили плотнее.
Жлоб! Революционные банды так называют офицеров… Нет… Носович вновь отогнал подозрения. А “товарищи” стали присматриваться к Мале.
– Хороша кобылка? Быстро скачет?
– Хороша, но ничего особенного, – осторожно ответил Носович и вдруг понял: Мала – единственное спасение. Пришпорить, скрыться в лесу, дать круг и в Михайловку. Но отряд неожиданно повернул именно туда. Лошадей поставили в роскошные графские денники и без стука вошли в дом. Прислуга встретила молча, накрыли стол.
– Они тут не в первый раз, – понял Носович.
– Выйдите, – строже, чем прежде попросил Вейсман, когда генерал допивал чай. – Совещание у нас.
– Бежать! Где Мала? – Носович быстро осмотрел двор. – Охрану не выставили. За мной соглядатая не послали. Бежать? Нет, паникую.
Вдруг во двор выбежала старушка-домоправительница и, став у стены дома, чтобы не было видно из окон, позвала пальцем:
– Господин офицер, хватайте лошадь и бегите. Говорят, Вы шпион. Телефонировали в Лебедин. Там расстреляют. Боже мой, сколько господ офицеров постреляли! Что делается! Бегите!
Носович пошёл к лошади, переложил бумаги из кобуры седла за ларь с овсом и… решил остаться, ибо в голове не укладывалась мысль, что можно расстрелять человека, готового защищать Отечество.
Сели на лошадей. Его снова плотно окружили. Опять мелькнула мысль скрыться в лесу. А дальше? Протелефонируют в Сумы, расставят посты и он попадётся очередному вейсману с матроснёй на клячах!
Затемно подъехали к штабу Лебединского отряда. Высокий, широкоплечий матрос лет двадцати пяти с копной чёрных волос под бескозыркой и георгиевскими ленточками до ягодиц лениво расставлял караулы, подкрепляя приказы площадной бранью. По бокам маузер и шашка, за спиной карабин, в правой руке браунинг на ремешке, в левой нагайка. Безразлично выслушал доклад Вейсмана и указал на стул. Пришлось ждать более часа. Вдруг дверь кабинета широко распахнулась, ударив ручкой в стену. Матрос заорал:
– Кто такой?! Чего сидишь?! Молчать! Расстреляю! В каталажку к жлобам!
– Морфинист, – понял Носович.
В общей камере уездного участка было десять юношей, арестованных после неудачного восстания в городе два дня назад. Подросток лет пятнадцати плакал, содрогаясь всем телом:
– Завтра меня расстреляют! Непременно расстреляют! Вас, слава Богу, выпустят, а меня расстреляют. Да, расстреляют. Но я же не виноват! Не участвовал, был в имении у приятеля. Тут все такие. Утром непременно скажите я не виноват.
Носович не ответил, присел на край лавки, прислонился к стене и, подняв воротник, заснул, утомлённый четырьмя днями пути. Проснулся ночью от боли в спине и шее. Юноши по-детски сопели. За дверью после попойки громоподобно храпел караул. Носович осмотрел замки. Сломать легко, браунинг на месте. Бежать немедленно! Посмотрел на юношей. Без них никак, всё равно что бросить свой полк, а с ними тоже невозможно, подстрелят. Помолившись о чудесном спасении Святому Георгию и Божьей Матери, снова крепко заснул. Проснулся от крика матроса: