Унтер-офицер Истомин. Красно-белые волны в Царицыне и окрест
Шрифт:
– Пять тысяч рублей и особый пропуск до Москвы.
– Достойно.
Носовича привезли в канцелярию тюрьмы.
– Рад за Вас! – обрадовался Гуревич. – Немцы в 75 верстах, но главковерх обещал не пустить в город. Так что милости прошу ко мне с ночёвкой. Отоспитесь перед отъездом, поедите домашнего, поговорим душевно.
Через двое суток, надев старую солдатскую шинель и взяв потёртый чемоданчик, Носович отправился на вокзал. Там случайно встретил старого сослуживца – полковника лейб-гвардейской конной артиллерии Чебышева. Обнялись.
– Как тебя жизнь закрутила, – посочувствовал Чебышев, выслушав рассказ Носовича. – Я сюда командирован по особому поручению главного артиллерийского управления.
– Революционерам служишь?!
– Не торопись осудить. На станции Мерефа занимаюсь артиллерийским имуществом. Слышал про Добровольческую армию? Да, служу революционерам, но по заданию московского отделения. Присоединяйся. В Москве можешь жить у меня. Разделишь комнату с полковником Страдецким, начальник нашего штаба. Кстати, ты узнал голос в Лебедине? Рад, что нет, – Чебышев многозначительно улыбнулся. – Подожди здесь, оформлю тебе место в моём командировочном вагоне.
Москва. Апрель 1918.
Носович поселился в квартире полковника Чебышева на Большой Дорогомиловской, 20 и в тот же день отправился на Александровский вокзал в генштаб большевиков. Его встретил сокурсник по академии генштаба генерал-майор Сулейман:
– О тебе уже знают! Интересовался сам Троцкий.
– Как собираетесь остановить германское наступление?
– Слишком слабы для этого.
– Союзники помогут.
– Союзники империи, а её уже нет. Немцы недвусмысленно дали нам понять, что не потерпят помощи южнорусским республикам.
– Но офицеры готовы вам помочь!
– Лучше гуляйте по Москве. – Сулейман цинично улыбнулся. – Граните тротуары.
Бывший генерал Бонч-Бруевич принял Носовича в штабном вагоне:
– С Германией вопрос решён. Ни мира, ни войны. Организуем пассивные завесы для предотвращения дальнейшего продвижения. Помните генерала Снесарева? Рассматриваем его кандидатуру на должность командующего такой завесой. Пойдёте начальником штаба?
– Я за восстановление фронта и активную оборону.
– Тогда могу предложить должность военного руководителя Мурманского полуострова.
– Дайте время подумать.
В тамбуре курил французский офицер.
– Получили высокое назначение?
– Не уверен.
– Приходите к нам в военную миссию. Денежный переулок, 17. Рядом с германской. Иронично, не правда ли?
Носович шёл по Денежному переулку.
– Усадьба Берга, дом 5, немцы. Через пять зданий французы. В Москве – соседи, на фронте – враги.
Принял начальник отдела разведки полковник Корбель, великолепно говоривший по-русски.
– Хочу воевать с Германией до победы, которую у нас с вами украли революционеры. Но в России не к кому присоединиться. Отправьте во Францию.
– Зачем нам ещё один генерал? К тому же не француз! Вы слишком молоды для командира бригады, однако верность союзническому долгу достойна уважения. Посоветуюсь с начальником миссии.
Вернулся с генералом Лавернем.
– Согласен с полковником, нет смысла отправлять Вас во Францию
– Тогда предлагаю такой план действий. Состою в московском отделении Добровольческой армии. Бонч-Бруевич предложил должность военного руководителя Мурманского полуострова. Создам там подпольную организацию, подчиню округ и двинусь на Петроград, а вы скоординируете действия белых армий для взятия Москвы. К концу года покончим с революционной сволочью, восстановим фронт и дойдём, наконец, до Босфора.
– Мы уже работаем по Мурманску. Наш посол месье Нуланс содействует назначению генерала Звягинцева. Но не расстраивайтесь, там мало что произойдёт.
– Тогда помогите попасть в самое пекло.
– Царицын! Устроим начальником штаба Северо-кавказского военного округа.
– Саратовская губерния?! Глухомань, полнейший тыл!
Москва. Май 1918.
– Вставай к стенке! – голос комиссара пронзил меня пулей. Нет, тремя пулями: в голову, в сердце и в живот. Наверно, именно туда попадут эти трое, ещё вчера засевавшие поля где-нибудь под Рязанью, а теперь мобилизованные для борьбы с контрреволюцией. – Одной контрой сейчас станет меньше!
Комиссар выпрямился во весь огромный рост, широко расставил ноги, скрипнув сапогами, заложил руки за спину и, смерив меня презрительным взглядом, подал знак. Стволы винтовок нацелились в голову, в грудь и в живот. Всё правильно… Комиссар прошёлся вдоль шеренги, глядя в пол.
– Унтер-офицер кавалерии! Служил царю, награды получал, германский плен! Теперь решил служить революции?! Думал, поверим?! Не разгадаем твоё империалистическое нутро?!
Мой вид представлял жалкое зрелище: небритый, босой, из одежды только подштанники. Два месяца в казематах не прошли бесследно.
– Товарищ, комиссар…
– Гражданин комиссар!
– Гражданин комиссар, я говорил на допросах. На фронте, в плену проникся революцией. Ваши товарищи открыли мне глаза на империалистическую сущность войны.
Комиссар смерил меня взглядом полным презрения.
– Заряжай! Именем революции и трудового народа…
– Отставить! – в каземат вошёл невысокий человек в пенсне, фуражке со звездой и в такой же, как у комиссара, кожаной куртке, перепоясанной ремнями. Жидковатая бородка, из-под фуражки виднеется густая чёрная шевелюра. – Отставить, товарищи!
– Отставить! – повторил приказ комиссар и вытянулся перед вошедшим. – Товарищ Председатель Реввоенсовета, приводим в исполнение приговор. Царский золотопогонник!
Я почувствовал, что его самоуверенность улетучилась как пар из кипящего чайника.
– Какой он вам золотопогонник?! То старшие офицеры и генералы, а этот – унтер, – председатель держал в руке мои бумаги. – Отсутствуют некоторые документы, – обратился ко мне.
Я пожал плечами.
– Социальное происхождение?
– Отец из обедневших дворян. Мать – казачка.