Уорлегган

Грэхем Уинстон

Они некоторое время поговорили. Джорджу явно не хотелось уходить и внимательно смотрел на Элизабет. Наконец, он сказал:

— Знаешь, чего бы я хотел?

— Нет.

— Я бы хотел, моя дорогая Элизабет, чтобы ты позволила мне принять все необходимые меры и устроить твою мать в Тренвите, снять с тебя это бремя.

— Я бы не могла тебе этого позволить.

— Почему? Ты такая хрупкая, Элизабет. Я боюсь за тебя. Никто не ждет, что лилия выдержит зимнюю бурю. Цветок нужно защищать. Тебя нужно защищать. А я могу предложить свою помощь только в этом.

Элизабет взглянула на него сквозь ресницы. Её лицо оставалось бледным отрешенным, но не враждебным.

— Ты искренне

добр. Но я сильней, чем кажусь. Сейчас — прямо сейчас — и возможно еще несколько последующих лет, мне придется быть сильной. Я сожалею об этом, ты даже не представляешь как, но так вышло. Надо принимать то, что преподносит нам жизнь.

— Но не то, что преподношу я, да? Это так?

— Я уже и так многое от тебя получила, — улыбнулась ему Элизабет.

— О, — махнул рукой Джордж, — это всего лишь мелочи для моего крестника, да и то ты брала неохотно, никогда не забывая про долги Фрэнсиса. Но ничего для себя. И ничего для твоей матери. Мне хотелось бы сделать что-нибудь для твоей матери.

Он и в прошлом всегда находил это самым кратчайшим путем, чтобы завоевать симпатию Элизабет, пошел по нему и сейчас.

— Ты же знаешь, как я ценю всё, что ты для нее сделал, Джордж. Твоя доброта вызывает у меня стыд, когда я тебе отказываю. Но твое предложение...

— Если ты не откажешь мне кое в чем, это всё бы решило, — сказал он.

— В чем? — спросила она и, поглядев на Джорджа, тотчас же всё поняла.

— В своей руке.

Она слегка отвернулась, внезапно ощутив, будто стоит на краю пропасти. Пропасти, о существовании которой она в глубине души давно знала, но отбрасывала эту мысль, потому что та выбивала из равновесия. В этой мысли не было никакой опасности, если не давать понять Джорджу, что такая опасность существует. И теперь внезапно равновесие нарушилось.

— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, — продолжил он, — позволь добавить только одно слово. Хотя мы никогда об этом не говорили, смею предположить, ты всегда знала, что я люблю тебя уже десять лет, с тех пор как мы впервые встретились. Всё это время я всячески тебе служил, выплатил половину карточных долгов Фрэнсиса моему кузену Сансону, не учитывал проценты по его долгам нашему банку, не предпринимал никаких ответных мер, когда он постоянно меня оскорблял. Всё это я мог бы с радостью сделать неоднократно, возможностей было предостаточно, как ты и сами знаешь. После смерти Фрэнсиса я делаю для тебя всё, что ты позволяешь, и буду продолжать в том же духе, не надеясь ничего получить взамен.

— Да, — сказала она. — И я весьма признательна. Весьма признательна.

— Но теперь я прошу тебя выйти за меня замуж. Как я сказал, я тебя люблю. Но не думаю, что ты любишь меня. Однако я считаю, что я тебе нравлюсь, и ты меня уважаешь, и я даже уверен, что со временем эта привязанность превратится в нечто большее, чем просто общие интересы, — он опустил плечи и посмотрел на Элизабет. Она больше не пыталась отодвинуться, и Джордж видел ее лицо. Ему показалось, что ее бледная кожа слегка покраснела. Это ему польстило, и он решил, что если поднажмет, то дело выгорит. — Я не могу предложить тебе известную фамилию, дорогая. Но могу предложить воспитание более щепетильное, поскольку оно насчитывает всего одно поколение. Что до материальной стороны...

— Прошу тебя, — сказала Элизабет.

— О, я знаю, что ты не выйдешь замуж ради моих денег или имущества. Если бы ты так поступила, то не была бы тем человеком, которого я знаю. Но рискнув тебе это предложить, я хочу сообщить обо всем, что могу предложить.

Она поджала губы, чуть более напряженно, словно подготовившись вновь возразить. За окном буйствовали переросшие деревья и

кусты, склоняемые ветром.

— Когда я женюсь, — продолжал Джордж, — отец обещал, что отдаст мне Кардью. Это означает, что я приведу жену в дом, в десять раз больший, чем Тренвит, совершенно новый, с двадцатью слугами и парком в пятьсот акров. Ты и сама видела. Если ты выйдешь за меня, Тренвит починят и реконструируют, мы будем держать его как второй дом, где могли бы жить твои родители с соответствующим штатом прислуги, а мы могли бы посещать их так часто, как тебе будет угодно. У меня уже есть собственный экипаж, ты тоже могла бы иметь свой, если захочешь, даже два или шесть, если пожелаешь. Я могу отвезти тебя в Лондон и Бат и представить тамошнему обществу. Местное общество мне уже кажется слегка провинциальным. Я дам образование Джеффри Чарльзу. Как мой сын он будет жить в других условиях. Я — наследник капитала Уорлегганов. Им станет и Джеффри. Мы еще молоды, Элизабет, и можем достигнуть всего, что пожелаем. Десять лет ты прожила в клетке. Позволь мне повернуть ключ в замке.

— «Опять берет его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их и говорит ему: все это дам тебе...»

Эти строки Элизабет услышала в прошлое воскресенье в церкви Сола, где она с Джеффри Чарльзом в одиночестве сидела на семейной скамейке.

Она взяла со стола свою сумочку и потеребила ее, не зная, чего на самом деле хочет. Она молчала и ждала. Освещение в комнате уже было скудным, таким же плохим, как истрепанная мебель, но блики в зеркале над кушеткой заливали тяжеловатое и напряженное лицо Джорджа. Элизабет понимала, что с каждым мгновением он все больше рассчитывает на утвердительный ответ.

К собственному удивлению, она почувствовала, что утвердительный ответ вполне возможен. Словно бы жизнь загипнотизировала ее, заставив принять то, что еще совсем недавно казалось невозможным. Однако ей хватило критической отстраненности, чтобы отметить некоторую неуместность его предложения, хотя разум говорил ей, что ни в едином своем слове он не преувеличивал и не лгал.

Он мог всё это предложить. Он, Джордж Уорлегган, который стал теперь ей так близок, знал, что слишком тесные отношения могут привести к недооценке его достижений и обаяния. Но все же он по-прежнему оставался могущественным, процветающим и грозным, с хорошей ли стороны или с плохой, по-прежнему молодым, привлекательным, известным, одним из немногих, с кем с годами считались всё больше. Все, кроме одного человека, главной проблемы Джорджа.

— Элизабет, — сказал он. — Могу я предположить, что...

Она жестом остановила его, и внезапно ее лицо озарилось, что так редко с ней случалось.

— Нет, прошу тебя. Не хочу, чтобы ты думал...

Но произнося отказ, она вдруг запнулась. Ее мать находилась наверху, капризная калека, а отец не мог принять ни одного решения и беспрерывно причитал. Элизабет прискакала сюда под дождем, а сегодня или завтра ей придется вернуться в Тренвит, который поприветствует хозяйку холодом, мраком и всеми неразрешенными проблемами. И впереди годы одиночества и ухода за больными. А с другой стороны лежали тепло и свет, сочувствие и забота.

— Ох, Джордж, — сказала она, приложив ладони к вспыхнувшему лицу. — Не знаю, что и сказать.

Он тут же оказался рядом, нежно обняв рукой за плечи, осознавая, что добился победы, на которую и не надеялся, но понимая, что всё пока еще висит на волоске.

— Пока не говори больше ничего, — поспешил сказать он. — Прошу, ни слова больше.

— Я так подавлена. Пожалуйста, не проси сейчас ответа.

— Я ничего не прошу. Лишь позволь тебе помочь.

— Но если ты поможешь...