Упавшие зерна. Бегущие ландыши

Горнунг Лев Владимирович

Все это кончилось в 1918 году. Начались повальные аресты «бывших», буквально не оставившие дома никого из мужчин. Одни были арестованы, другие бежали от тюрьмы и расстрела, естественно, на юг. Даже старому философу и бывшему члену Государственного Совета князю Евгению Трубецкому по поддельным документам пришлось бежать на Украину.

Из мемуаров Сергея Трубецкого мы узнаем, что оба брата Анастасии Васильевны в это время участвовали в провалившейся попытке освободить в Сибири из под ареста императора и его семью. Никто из участников этого кустарного заговора (среди них родные и двоюродные братья Стази – Александр и Владимир Петрово-Соловово,

Николай Лермонтов, Александр и Владимир Трубецкие) тогда не попал в поле зрения ЧК, но позже почти все они, в разные годы и по другим поводам, были расстреляны. Особенно тяжело Стазя переживала гибель родного и двоюродного братьев. К последнему она питала сильную девичью привязанность, что отразилось в ее стихах тех лет.

Если мужчины в семье Анастасии Васильевны и в ее окружении все время находились под дулом расстрельного нагана, то на долю женщин, помимо переживаний за арестованных мужей, братьев и детей, пришлись еще страх оказаться в заложниках и волнения из-за постоянных ночных обысков. Об одном из таких обысков в щербатовском доме пишет и Сергей Трубецкой: «Отдельные обыскивающие что-то присваивали себе, в частности из очень редкой тогда провизии, но в общем краж было мало, а в наших интересах было их не замечать»⁶.

Об обысках тех лет Анастасия Васильевна вспоминала и четверть века спустя даже с большей горечью, чем о своих арестах, допросах и тюрьмах. Как она рассказывала мне, в щербатовском и других домах, куда в более поздние годы жизнь заводила Анастасию Васильевну, проводившие обыски, не стесняясь, прятали по карманам золотые крестики, колечки, серебряные ложечки. Однажды в подобной ситуации мать Анастасии так упорно, молча смотрела на чекиста, руководившего обыском, что он все-таки переложил взятое им кольцо из кармана обратно в ящичек туалетного стола. Через некоторое время Петрово-Соловово увидели в газетах фотографию этого человека. Им оказался приехавший из провинции Генрих Ягода, только еще начинавший свою кровавую карьеру в московской Чрезвычайке.

Самые ранние из известных нам стихов Анастасии Васильевны приходятся на те тяжелые годы. Но молодость, не растерянный еще природный оптимизм и, конечно, никогда не ослабевавшая вера в Бога делают большинство стихотворений Анастасии Васильевны того периода светлыми, гуманными, добрыми. Таков вообще был склад ее характера, позволявший преодолевать самые тяжелые невзгоды, с лихвой обрушивавшиеся на нее. Об этом ярко и емко написал в предисловии к посмертному машинописному сборнику стихов Анастасии её муж. Думается, без этих строк нельзя правильно воссоздать образ поэтессы:

«Натура ее была с детства и до конца жизни мечтательная, романтическая, увлекающаяся. Она пронесла через всю жизнь необыкновенную чистоту сердца, порыв, тонкость чувств, мудрость суждений и жизнерадостность. В молодости она познала мучительную жажду большой любви и страдания одиночества. Женственная и поэтическая ее душа таила в себе для трудных дней твердую волю, силу духа и высокое религиозное чувство.

Она была доброй и отзывчивой до предела, страдала за людей, за всех обездоленных и оскорбленных. Она любила животных и особенно, до безумия, собак, этих преданных друзей человека. Кроме поэзии она страстно любила музыку. То и другое чувствовала в нашей русской природе, в шуме леса, в просторе степей, в пении птиц, в красоте и запахе цветов».

В большинстве ранних стихотворений Анастасии Васильевны она просто и искренне радуется красоте окружающей природы. Таких строк, как «Весна меня в сердце ужалила, / Напоила медовым вином…», «Принимаю жизнь с улыбкой…», особенно много в стихах, написанных до 1922 года.

В 1922 году возникает и сохраняется на долгие годы тема разлуки:

Мы прощались долго в сумрачной передней,У крыльца коляска больше часа ждет,Молча отдала я поцелуй последний…

Память о разлуке («Тебя мгновенно скрыл изгиб дороги») сменяется мотивом смирения. Сначала как стон звучит: «Святая Мать, в часы тревоги / Мне душу сохрани!», а затем успокоенно («Смирение»):

Так с этой жизнью расставаясь,Ее печальной не зови,Припомни, снова улыбаясь,Блаженство первое любви…

Прекрасны строки другого замечательного стихотворения 1923 года («Любовь не знает оскорбленья»): «Судьбу свою благодари / За те часы, когда любила».

После нескольких лет тяжелых душевных и физических страданий, после потери любимых людей жизнь ненадолго как бы пошла навстречу Анастасии Васильевне. В 1924 году она летом отдыхает на Кавказе. В родившихся там стихах звучит восхищение красотою моря и гор. В августе 1925 года она в Коктебеле, в сонме окружающих Максимилиана Волошина молодых талантов. Удачно складывается и литературная карьера Анастасии Васильевны. Одна за другой в разных издательствах выходит около двадцати ее книг для детей⁷, одну из них даже переводят за границей.

Появляются новые друзья из числа молодых московских поэтов и художников. Особенно близко Анастасия Васильевна сходится с иллюстрировавшей ее книжки Марией Шервинской – первой женой поэта и переводчика античной поэзии С.В. Шервинского. Дружба с семьей Шервинских продолжалась долгие годы, и с ней прямо связано одно из самых значительных событий в жизни поэтессы – ее позднее замужество в 1937 году, после того как Анастасия Васильевна прошла через свои самые суровые жизненные испытания.

Первый длительный арест в конце 1920-х годов закончился для нее «поражением в правах» и ссылкой в Воронеж. Там она некоторое время преподавала французский и немецкий языки в школах, кое-как обеспечивая себе пропитание и угол. После нового ареста по какому-то пустяковому доносу она получила бессрочную ссылку с этапированием в Среднюю Азию. Ей удалось осесть в Ташкенте, где надзор за ней был слабее. Летом 1936 года она даже сумела тайно приехать в Подмосковье, чтобы отдохнуть в Старках на берегу Москвы-реки на даче Шервинских.

Здесь и произошло ее знакомство с давним другом Шервинских, поэтом и переводчиком поэзии Львом Владимировичем Горнунгом. У них сразу возникло чувство глубокой взаимной симпатии. Чувство это подпитывалось не только общей для обоих любовью к поэзии, природе, животным, но и одинаковым отношением к окружающей действительности, глубокой религиозностью. В начале следующего года Лев приезжает в Ташкент. Там они регистрируют свой брак, и Анастасии Васильевне удается получить паспорт на фамилию мужа. После этого они вместе уезжают в Москву.