Упорядоченное (Сборник)

Кажется, было лето и был полдень, пахло соснами, хвоей и немного машинным маслом – это приятель Вадька хвастался новым великом, «старт-шоссе», пока его домой не загнали. Четвёртый класс позади, не хухры-мухры. Шалаш, что мы, четверо приятелей – я, Вадька, Наташка и Танька – строили весь июнь, опустел, Нату и Тату тоже позвали обедать, а я вот что-то задержался – ага,

– Не торопись, – солидно сказал пушистый кот рядом.

– Так бабушка же зовёт, – я не удивился говорящему коту.

– Зовёт. И надо спешить. Только дорога у нас с тобой дальняя.

– Дальняя? Улицу перейти!

– Не перейти, – наставительно пояснил кот, – а выйти сперва на Вторую Дачную, по ней до сквера Героев, повернуть на Первую Дачную, с неё на Осипенко, а с неё на Расковой, и уж только потом на Косую, а уж с Косой можно и к нам на Чкалова.

– Зачем? – удивился я. – Далеко так!

Коту я не удивлялся. Совершенно.

– Далеко, – согласился тот, не сводя с меня пристального взгляда. – Потому и спешить надо. Вкругаля пойдём. Посолонь… А то опоздаешь… – он сделал паузу. – К обеду опоздаешь, говорю.

– А, знаю, – засмеялся я. – Я Крапивина читал вчера. «Голубятню на жёлтой поляне». Вот ты мне теперь и снишься. Я сплю, и ты – из моего сна! Верно?

– «Голубятню», говоришь? – Кот почему-то отвёл глаза, задумался. – Гм, ну да, конечно. Я из твоего сна, а ты спишь. Ну, вставай, соня! Мне недосуг. Ещё дел по горло.

И мы пошли – я и пушистый кот. Прямо по Второй Дачной. Проехала мимо автолавка, белый автобусик с надписью «Latvija» над узкой щелью радиатора, свернула во Второй Дачный переулок, загудела призывно. Прополз медленно и солидно 408-ой «Москвич», о, а вот и «Победа» дяди Пети, соседа нашего.

Однако ушли мы с котом совсем недалеко.

– Эй, задрыга!

Я вздрогнул. Рыжий Пашка, из параллельного «б», первый хулиган четвёртых классов. И с ним ещё двое, вечная парочка – Синяк с Ремнём.

– Чё, в штаны наложил вчера? – ухмыльнулся Пашка. – Махаться один на один не вышел?

– А знаешь, что с теми бывает, кто трусит да крысит, через окно раздевалки сдрищивает? – осведомился Ремень.

Ремень – здоровенный, стриженый под ноль, учителя от него все стонут.

Кота рядом со мной они словно не замечали.

– Кто крысит, тому тёмную устраиваем! – загоготал Синяк. Из всей троицы он самый хилый, но самый вредный и отчаянный.

– А с тобой, задрыга, и тёмную много чести, – Пашка сплюнул. – Мы тебя и так, при свете!

В животе липкий комок страха, и потом покрылся лоб.

Я тогда сбежал от них, да, через окно раздевалки, хотя договорился с Танькой, что… что она меня подождёт.

После школы вместе до троллейбуса дойдём.

Но я испугался этой троицы, сбежал.

И Таня больше со мной уже не ходила и вообще долго не разговаривала.

Откуда тут взялись эти трое?! У нас каникулы! Учебный год уже месяц как кончился!

Я поглядел на кота, но тот сидел себе рядом, безмятежно умываясь.

– Кот!

– Какой кот? – удивился Пашка. – Ты мне зубы не заговаривай, задрыга! Говори, махаться будешь?

Махаться я не умею.

Не умею, но – встаю, как положено.

Пашка ухмыляется, широко размахивается, намереваясь заехать мне в ухо.

…Бабушка всегда говорила – не дерись, угодишь в милицию, в детскую комнату, из школы вылетишь, в 9-ый класс не возьмут, в ПТУ пойдешь!

Драться нельзя, я знаю. Хулигану как с гуся вода, а тебе «жизнь сломают», твердят взрослые.

…Но, пока Пашка замахивается, я чуть подшагиваю, и бью его прямой левой, с доворотом бёдер, прямо в большой веснушчатый нос.

Ой!

Я же так не умею!

Я никогда никого не бил в лицо!

Пашка спотыкается, ломается, складывается пополам и падает.

Прижимая ладонь к лицу, а между пальцев – алые струйки.

Синяк и Ремень пялятся на меня в немом изумлении.

– Бежим, – вдруг шипит мне кот. – Прыгай через него! Меж ними – и бежим!

И мы бежим.

Хотя за нами никто не гонится.

Мы пробежали квартал по Второй Дачной, и кот впереди меня вдруг резко сворачивает в переулок Островского.

Там Вадька живёт. В случае чего – к нему заскочим…

– Заскакивать не будем, круга дадим, – слышу я от кота. – Ничего, успеем…

И по-прежнему не удивляюсь. Ни своему умению, ни говорящему коту-поводырю.

Переулок Островского короткий, вон уже и Первая Дачная, над ней пыль – видно, только что грузовик протащился.

И за пылью я вдруг вижу её.

Таньку Махнину.

Ту самую. Она стоит и глядит прямо на меня, глядит растерянно как-то, словно домашку дома забыв. Хотя, конечно, она никогда ничего не забывала.

– Т-тань?

Они что, сговорились все? Сперва Пашка с Синяком да Ремнем, а теперь ещё и она.

Щеки у меня горят. Ой, ой, ой, до чего же стыдно…

Она меня ждала, а я струсил.

– Сашка, привет, – грустно говорит она мне. – Послушай, тут такое… помощь нужна…

Кот внимательно глядит на меня.

…Мы опоздаем, мы точно опоздаем, если пойдём за нею.