Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
С другой стороны, годы, проведенные Путиным в Кремле, не прошли даром ни для него, ни для его команды. Постепенно привыкая к правилам политической игры и меняя их под себя, новый президент начинал чувствовать себя все более уверенно. К тому же постоянная пропаганда, рассказывавшая о величии национального лидера, начинала давать эффект: чем меньше ей доверяло население, тем больше в нее верили сам лидер и его сподвижники.
Первые три года правления Путина были не слишком богаты событиями. Администрация президента и другие органы власти понемногу пополнялись ленинградскими земляками и друзьями Путина. Особое предпочтение оказывалось бывшим коллегам по органам госбезопасности. Петербуржцы заняли и влиятельные посты в правительстве. Однако само правительство до поры не принимало сколько-нибудь важных решений, стихийно дрейфуя в том же направлении,
Продолжалась чеченская война, превратившаяся в рутинное и бессмысленное, но, в сущности, уже привычное убийство. Время от времени происходили террористические акты: за них никто не брал на себя ответственность, но странным образом они неизменно содействовали укреплению авторитета власти и рейтинга президента, в очередной раз обещавших гражданам защиту и безопасность. Терроризм был оправданием для продолжения войны, а война гарантировала продолжение терроризма.
Лексика националистической оппозиции теперь вполне подходила для самого Кремля. Переустройство политического пространства началось уже в 1999 г., когда была создана партия «Единство», которая объединила большую часть государственных чиновников. После победы Путина она слилась с остатками «Отечества», представлявшего другую фракцию бюрократии. Идеологической разницы между ними не было, спор был лишь о том, чьи выдвиженцы займут ключевые места в руководстве. Консолидировав под именем «Единой России» партию власти, кремлевские политтехнологи взялись за оппозицию. Критика в Думе никогда не была серьезной проблемой для власти. Оппозиция была насквозь коррумпирована, получение депутатами и целыми фракциями взяток за «правильное» голосование являлось обычной практикой, обсуждавшейся газетами, а продажа мест в партийных списках превратилась в основной способ финансирования избирательной кампании. Однако в Кремле сочли, что даже такая оппозиция становится излишней. Если администрация Ельцина добивалась своих целей хитроумными манипуляциями, которые лишь в последний момент подкреплялись прямыми угрозами, то новая команда, оказавшаяся у руля управления, предпочитала действовать простейшими методами. Было бы глубоко неверно утверждать, будто новое руководство страны пыталось ликвидировать многопартийность либо уничтожить оппозицию. Напротив, и многопартийность, и оппозиция, и многообразие форм «гражданского общества» должны были найти свое место в системе управляемой демократии. Оппозицию, как и проправительственных депутатов, надо было построить и руководить ими из единого центра.
Овладевшие страной кланы, лишив две трети населения собственности и социальных гарантий, не могли испытывать особого доверия к демократии. Однако не желали они и установления открытой диктатуры. Соперничающие кланы нуждались в гарантиях друг против друга. А такие гарантии могли быть обеспечены только в условиях, когда сохранялось некоторое подобие буржуазной законности. Как показал последующий опыт, путинский режим, предоставив такие гарантии на словах, оказался не связан какими-либо обязательствами на практике. Почувствовав вкус власти, люди из окружения президента решили овладеть также и собственностью. Из арбитра, обещавшего держать все олигархические кланы на равном удалении, кремлевская команда сама начала превращаться в очередной клан. Огромные политические ресурсы, которыми к тому времени овладела кремлевская группировка, были использованы для нового раунда передела экономической власти и перераспределения финансовых потоков. Но произошло подобное лишь к концу первого президентского срока Путина. А связанное с этим нарушение политического равновесия оказалось гибельным для всей системы управляемой демократии.
У системы управляемой демократии были собственные правила. Те, кто не вписывался в них, должны были пострадать. Первым делом начались гонения на Коммунистическую партию. Этот удар был совершенно неожиданным для лидеров КПРФ, которые, привлеченные на первых порах националистической риторикой нового президента и его происхождением из органов госбезопасности, надеялись наладить конструктивное сотрудничество. Вместо этого депутатов КПРФ в Думе изолировали. «Единая Россия» захватила все комитеты в Думе, пообещав президенту набрать (с помощью неизменно послушного Центризбиркома) на выборах 2003 г. большинство голосов, тем самым ускорив и удешевив прохождение законов через парламент.
«Единая Россия», ставшая парламентским инструментом Кремля, на первый взгляд представляла собой очередную наспех сколоченную «партию власти» (как «Выбор России» в 1993 г. и «Наш дом — Россия» в 1995 г.). В «Единую Россию» слили почти принудительно думские фракции «Единство», «Отечество» и «Регионы России». Уже после выборов туда же прибились и остальные «центристские» депутаты, оставшиеся без фракций. Однако на сей раз, несмотря на спешку, конструкция получилась достаточно эффективная и по-своему прочная. Объединение всех группировок в одной партии объективно отражало новую фазу в развитии режима, когда различные группировки бюрократии и бизнеса консолидируются вокруг президента.
Пропаганда «Единой России» производила, на первый взгляд, странное впечатление. На партийных плакатах возник целый сонм исторических деятелей — правых и левых, революционеров и консерваторов, либералов и государственников, националистов и западников. Лики царского премьера Петра Столыпина и диссидента Андрея Сахарова чередовались с портретами Сталина. Все это многообразие венчали цитаты из В. В. Путина.
Политическая эстетика, используемая «Единой Россией» возникла не на пустом месте. Первым шагом было организованное Юрием Лужковым помпезное празднование 850-летия Москвы в 1997 г. Именно тогда вся отечественная история предстала перед изумленной публикой в виде череды бесконфликтно сменявших друг друга начальников.
И все же решающую роль в формировании новой идеологии власти сыграли не столичные чиновники, а теоретики из оппозиционной газеты «Завтра» и проникшиеся их идеями лидеры компартии. Именно они провозгласили «красно-белый союз». Православные фундаменталисты, добившиеся причисления к лику святых царя Николая II, прозванного «кровавым», должны были объединиться в одной колонне с политическими наследниками красных комиссаров, расстрелявших царя и его семью. Разногласия предлагалось отбросить во имя «державности». Надо иметь сильную власть, и не важно — под какими флагами, в чьих интересах. Главное, она должна быть сильной и страшной.
Сермяжный постмодернизм «красно-белого союза», таким образом, не лишен был объединяющей основы. За что бы ни сражались «красные» и «белые», и те и другие являлись властью. И те и другие были авторитарны, и те и другие, в конечном счете, формировали бюрократию и опирались на нее. Поддерживалось в советском опыте все то, что роднило его с царизмом, с империей, все, что в нем было консервативного, реакционного. И отвергалось все, что опиралось на традицию революции, освободительной борьбы, прогресса. Это была советская традиция, очищенная от коммунистической идеологии, лозунгов классового противостояния и демократических идеалов первых ленинских лет. «Сталинизм без социализма» — так характеризовал кредо Путина один из западных журналистов [327] . «Единая Россия» — партия бывших советских бюрократов, восторженно поддержавших капитализм, оказалась, по существу, наиболее последовательным воплощением «красно-белого союза».
327
The Times. 30.10.2003.
Реформаторы начала 1990-х сплошь были выходцами из семей старой советской элиты. Разрушая все, что было создано за предшествующие десятилетия, они не переставали гордиться своими предками, расстреливавшими царских генералов или участвовавших в сталинских репрессиях. И это логично. Если бы не революция с ее «красным террором», не возглавляли бы потомки «пролетарских выдвиженцев» государственные учреждения новой капиталистической России. Не было бы советской индустриализации, нечего было бы приватизировать. Миллионы людей должны были умирать и убивать друг друга для того, чтобы новые хозяева могли насладиться жизнью.
Хотя именно оппозиция сформулировала принципы «красно-белого союза», принципы эти, увы, оказались непригодны для оппозиционной деятельности. Зато они идеально подошли для партии власти.
«Красно-белая» идеология могла вдохновлять участников оппозиционных митингов лишь в то недолгое время начала 1990-х гг., когда оппозиция была консервативна, а власть выглядела «радикальной» и проводила в стране перемены. Но теперь, когда перемены завершились, новый порядок сложился и власть заинтересована в стабильности, она с удовольствием заимствовала идеи и образы, старательно подготовленные оппозицией. Сами бюрократы идеи рождать неспособны.