Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Между тем инфляция и обесценивание рубля не особенно пугали правящую верхушку. Практически во всех странах, где проводились неолиберальные меры, первым следствием борьбы за финансовую стабилизацию оказывался именно рост инфляции. Обесценивание рубля было необходимо для успеха приватизации. Вместе с рублем падала цена основных фондов, перераспределявшихся в пользу новых русских. На этапе финансовой стабилизации произошло новое перераспределение — от мелких и бестолковых контор новых русских к крупным империям олигархов.
Произошло то, что предсказывал один из героев романа В. Пелевина «Generation П»: «Пройдет год или два, и все будет выглядеть иначе. Вместо всякой пузатой мелочи, которая кредитуется по пустякам, люди будут брать миллионы баксов. Вместо джипов, которые бьют о фонари, будут замки во Франции и острова на Тихом океане. Вместо вольных стрелков будут серьезные конторы. Но суть происходящего в этой стране всегда будет той же самой» [199] .
Представители возникавшей элиты отличались от новых русских не только размерами состояния. Гораздо важнее была их органическая связь с властью. Олигархи, писал обозреватель московского делового журнала, это капиталисты, которые «целиком и полностью зависят от государства». Стратегическими инвесторами они быть не способны, ибо у них «нет ни своих денег, ни приличной кредитной истории» [200] . Если на первом этапе приватизации государство теоретически отказывалось от собственности, то на втором огосударствление происходило по-новому, и не за счет национализации, а за счет сращивания государственной бюрократии с олигархическим капиталом. Показательно, что в 1999 г. именно партнер Березовского по AVVA Александр Волошин стал главой администрации президента. Впрочем, как отмечает известный журналист Олег Лурье, Волошин, в свою очередь, даже оказавшись на важных государственных постах «не забывал и коммерции» [201] . Короче, деловые и политические интересы элит переплелись самым тесным образом.
199
Пелевин В. Generation П. М.: Вагриус, 1999. С. 22.
200
Власть. 17.08.1999. № 32. С. 29.
201
Лурье О. Украденная Россия. М., 2002. С. 195. В книге Лурье можно найти жизнеописания и других деятелей ельцинско-путинского режима — Б. Березовского, Р. Абрамовича, М. Касьянова и т. д.
Подобное развитие событий вполне типично для периферийного капитализма и логично для российской политической экономии. Раздел собственности открывал грандиозные возможности для бюрократического произвола, а советские предприятия были изначально организованы таким образом, что без государства им не выжить. Экономическая эффективность в качестве критерия успеха приватизации была отвергнута в тот самый момент, когда было решено отказаться от продажи собственности по рыночным ценам. В данном случае логика «строительства капитализма» победила логику капиталистической рациональности. Понятно, что процессом должны были управлять бюрократы, и они управляли им в собственных интересах. В итоге бурный рост управленческого аппарата происходил на фоне сокращения роли государства в экономике. При Леониде Брежневе, в знаменитую эпоху застоя, управленческий аппарат в СССР составлял около 12 млн человек. После того как Михаил Горбачев затеял борьбу с бюрократией, аппарат вырос до 18 млн сотрудников. При Борисе Ельцине в одной лишь «независимой России» число государственных чиновников оказалось больше, чем при Горбачеве во всем Советском Союзе.
Легко догадаться, что раздел собственности в таких масштабах не может не сопровождаться бурным ростом коррупции и других видов преступности. Задним числом либеральные экономисты, особенно западные, жаловались, что успеху реформ препятствовала всеобщая криминализация общества, рост мафии и тотальное неуважение к закону. Специфика русского капитализма, однако, была не в широком распространении коррупции, а в ее неэффективности с точки зрения экономического развития. Crony capitalism («капитализм круговой поруки») и олигархия господствовали во многих «периферийных» странах. Однако если в Восточной Азии подобные формы капитализма оказались совместимы с промышленным ростом и технологическим развитием, то в России все сложилось иначе. Олигархия возникла не в ходе модернизации, а, напротив, в процессе разложения советской системы. Она создала свои капиталы не за счет строительства новых предприятий, а за счет перераспределения собственности. Иными словами, если олигархический капитализм в Азии был выразителем своего рода «пассивной революции», то в России — социальным продуктом реставрации.
Коррупция стала единственным рациональным критерием для принятия решений. Однако старая номенклатура, многое получив от раздела собственности, все же вынуждена была потесниться. Заводы, недвижимость и месторождения полезных ископаемых уходили в руки шустрых менеджеров, которых на первых порах партийные и государственные чиновники подобрали на роль доверенных лиц. На практике именно эти менеджеры присвоили себе львиную долю собственности, хотя и старая номенклатура не осталась в накладе.
Бывшие комсомольские работники и представители советской партийно-хозяйственной бюрократии формировали костяк новой буржуазии, пополнявшейся выскочками из рядов интеллигенции и разбогатевшими мафиози. Методы, которыми пользовались ради обогащения, были не самые красивые, но все списывалось на «переходный период». В декабре 1996 г. московский еженедельник «Итоги» опубликовал восторженную биографию математика Бориса Березовского — в то время одного из самых могущественных предпринимателей страны, ставшего к тому же заместителем секретаря Совета безопасности России.
«Березовский создал акционерное общество «ЛогоВАЗ» и поначалу просто торговал «жигулями». Но скоро ему стало тесно. Амбиции математика уже не умещались в рамках ассортимента Волжского автомобильного завода. И даже приобретение статуса привилегированного дилера «мерседеса» и ряда других престижных марок автомобилей ненадолго развлекло его. Он задумал построить свой завод и наладить выпуск отечественного «народного автомобиля». Ради этого был основан Автомобильный всероссийский альянс (AVVA), и Березовский стал его генеральным директором.
«Народный автомобиль» требовал немалых денег, причем именно народных же, а не бюджетных. Недостатка в доверчивых вкладчиках тогда не ощущалось. Россиянам пообещали, что вложив свои трудовые накопления, они получат хорошие дивиденды и дешевый автомобиль в придачу. Народ выстроился в привычные очереди. Прошло три года. Завод, как утверждает автор этой затеи, строится в Финляндии, акционеры же AVVA пока не получили ничего. Теперь недруги обвиняют Березовского в создании банальной «финансовой пирамиды» и «обогащении за счет народа». Березовский огрызается: он, мол, и не обещал вкладчикам немедленной отдачи, а дело идет туго еще и потому, что их прежние взносы съела инфляция.
Впрочем, за это время интересы гендиректора AVVA успели перерасти рамки автомобильного бизнеса. В 1994 г. он стал первым заместителем председателя АО «Общественное российское телевидение», а «фактически — хозяином первого, “останкинского”, телевизионного канала» [202] .
Не правда ли, это поразительно похоже на гоголевские истории про церковь, которая «начала строиться, да сгорела» или казенное здание, которое не было завершено, хотя у организаторов строительства в другом конце города появились особняки гражданской архитектуры?
202
Итоги. 3.12.1996. С. 24.
Биографии большинства других лидеров постсоветского бизнеса не слишком сильно отличаются от истории Березовского. Главное было не только оказаться в нужном месте в нужное время, но и суметь наладить связи с нужными людьми из старой элиты.
Так появились олигархи — четыре десятка сверхбогатых мужчин, взявших под контроль большую часть экономики бывшей советской сверхдержавы. Появились бизнес-политические кланы, объединяющие чиновников, общественных деятелей и предпринимателей. Борьба за раздел собственности между этими кланами стала главным содержанием политической жизни, основной формой конкуренции. Тот же «политизированный капитал» взял под свой контроль большую часть средств массовой информации, как государственных, так и частных. Несмотря на все перипетии конца 1990-х и 2000-х гг., олигархическая структура экономики оставалась на протяжении всего этого периода неизменной. Исследование, проведенное в 2004 г., свидетельствовало, что «если в качестве критерия оценки брать объемы производства, то более одной трети промышленности России находится в руках 23 человек и производственно-финансовых групп. Им же «принадлежат» 16% трудовых ресурсов страны и 17% банковских активов» [203] . На самом деле концентрация ресурсов была даже большей. Либеральные исследователи забыли про значительное число компаний, формально находившихся (полностью или частично) в государственной собственности, но реально контролировавшихся тем же олигархическими группами.
203
Бизнес-журнал. Май. 2004. №8. С. 3.
Хотя собственность, по существу, захватывалась и распределялась внутри элит, какой-то официальный механизм приватизации был все же необходим, равно как и какие-то цены. Вот тут-то и выяснились преимущества обесцененного рубля. Стоимость основных фондов приватизируемых объектов была подсчитана по старым советским ценам и заморожена. Тем временем реальный рубль обесценился в 100, а к концу периода 1992— 1993 гг. — в 1000 раз. Гражданам страны были выданы нелепые бумажки — ваучеры, — которые надо было куда-то инвестировать. Рядовой гражданин не имел для этого никакой возможности. Официальная цена ваучера составляла 10 тыс. рублей, а реально он продавался за бутылку водки или за 3 тыс., что по курсу 1993 г. составило не более 3 долларов. Не удивительно, что ваучеры были скуплены инвестиционными фондами, которые были созданы при поддержке официальных структур и принадлежали будущим олигархам. В свою очередь ваучеры были обменены на акции приватизируемых предприятий. Большая часть объектов уходила за 1,5—2% от их реальной стоимости. Причем статистика показывает, что чем важнее был объект и чем больше потенциальная прибыль, тем дешевле он обходился будущему хозяину.