Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали
Шрифт:
Эффективность в добывающей промышленности тоже падала, и дефицит инвестиций в середине 1990-х здесь тоже сказывался. Росли потери сырья, измерявшиеся миллионами тонн «пролитой» нефти и газа, ушедшего на «отопление неба». В таких условиях, в краткосрочной перспективе наращивать экспорт можно было двумя способами — увеличить производство или сократить спрос на внутреннем рынке. Первый способ требовал огромных капиталовложений, второй не стоил практически ничего. Легко догадаться, какой был сделан выбор. Именно второй период «реформ», начавшийся в 1994 г., стал временем одновременно укрепления рубля и роста экспорта. На первый взгляд это кажется противоречием, ведь удорожание рубля должно было ударить по экспортерам. Но это было время, когда мировая капиталистическая экономика находилась на подъеме. Цены на нефть, газ, цветные металлы росли в любом случае. Более того, они росли быстрее, чем цены на промышленные изделия. Зато дорогой рубль помогал подавить отечественную промышленность. Ее продукция оказывалась неконкурентоспособны даже на внутреннем рынке. Производство сокращалось. Ресурсы высвобождались для экспорта. А на вырученные деньги ввозились импортные потребительские товары. Дорогой рубль сделал импорт дешевым. Экспортеры вкладывали свои деньги и в импортные операции, в банковский сектор и в сферу услуг, наживая дополнительную прибыль. А в Москве и Санкт-Петербурге рос и процветал новый средний класс, потребляющий эти товары, обслуживающий новых господ. Олигархии нужны были грамотные менеджеры и хорошие парикмахеры, специалисты по ремонту «мерседесов» и лояльные идеологи, надежные охранники и ангажированные журналисты. Все они в свою очередь становились клиентами друг у друга. Улицы Москвы заполнились тысячами превосходных западных автомобилей, расцвели бутики, а курорты Средиземноморья заполнились русскими туристами. В то время как в провинции большинство семей было вынуждено отказаться от подписки на ежедневные общенациональные газеты, бурный рост переживал рынок элитных «глянцевых» журналов. Телевидение показывало новейшие голливудские ленты, оплаченные за счет рекламы импортных товаров.
Подобное процветание, однако, наблюдалось лишь в нескольких городах ставших центром системы. Что касается периферии, то там царили запустение и нищета. В Москве оказалось сконцентрировано около 80% финансового капитала, около 12% приходилось на долю Петербурга и лишь 8% на всю остальную страну. Но и этот оставшийся капитал, как легко догадаться, был распределен крайне неравномерно. В 1998 г. 21,7% населения страны по официальным данным имели доходы ниже прожиточного минимума. Зато 10% населения, по большей части находившиеся в столице и крупных деловых центрах, получали около трети всех денежных доходов.
Экспорт сырья и захват государственного имущества приносили немалые доходы новым элитам. Этого капитала было явно недостаточно для крупномасштабных инвестиционных проектов, но слишком много для личного потребления. В то время как предприятия страдали от недостатка инвестиций, собственники столкнулись с кризисом перенакопления капитала. Огромные средства олигархов и новых русских были сконцентрированы в банках. Это были своеобразные банки, неохотно оказывавшие услуги клиентам, но скупающие недвижимость и средства массовой информации, нанимающие бывших сотрудников разведки в «аналитические службы» и финансирующие политиков. Банков было много, ибо каждый олигарх и даже предприниматель средней руки стремился иметь свой собственный. Банки прежде всего хранили капитал своих хозяев. Но куда его пристроить? Как обеспечить его возрастание?
Тем временем правительство отчаянно боролось с нарастающим финансовым кризисом. Дохода от госсобственности больше не было, а налоги не поступали. Серьезные налоги можно было взять лишь с небольшого числа экспортеров, которые не могли скрыть прибыль, но и эти компании не торопились платить. Они обладали политическим влиянием, предпочитая расходовать деньги на подкуп чиновников и пропаганду. Они оправдывали свое нежелание платить налоги тем, что им, в свою очередь, много задолжали предприятия, работающие на внутреннем рынке. Правительство пыталось компенсировать дефицит бюджета за счет увеличения налогов, в результате чего, как и следовало ожидать, платить стали еще меньше. Короче, деньги в бюджет не поступали.
Эксперты Международного валютного фонда настаивали, что решать проблему бюджетного дефицита за счет эмиссии бумажных денег — недопустимо. Но, согласно тем же экономистам, деньги можно было просто взять взаймы. На самом деле рост государственного долга представляет собой лишь законсервированную или отложенную инфляцию, но именно такое решение выгодно финансовым институтам. Парадоксальным образом интересы западных биржевых спекулянтов, российского правительства и банкиров-олигархов совпали. С конца 1994 г. стабильность рубля поддерживалась за счет постоянно возрастающих государственных заимствований. Краткосрочные государственные ценные бумаги (ГКО) выпускались в рублях и обеспечивали баснословные проценты их держателям. Это должно было сделать рубль более привлекательным по сравнению с долларом, гарантировать банкам надежное и прибыльное вложение капитала и обеспечить постоянный приток денег в казну. ГКО действительно пользовались феноменальным успехом среди инвесторов. В Россию хлынули миллионы долларов западного спекулятивного капитала. Проблема в том, что одновременно инвестиции в промышленность, и без того ничтожные, фактически прекратились, а кредит стал недоступен не только для мелкого, но и для среднего бизнеса. Ни одно предприятие на финансовом рынке не могло конкурировать с правительством.
Между тем, чем больше становился долг, чем глубже был спад в промышленности, тем слабее были позиции рубля. Поддерживая завышенный курс, правительство вынуждено было постоянно повышать проценты по ГКО. Государственный долг рос по принципу пирамиды. По существу ГКО пришло на место МММ. Но если в игры Мавроди играли мелкие вкладчики, то вложениями в ГКО занимался крупный капитал, в том числе и международный.
Новые кредиты были необходимы не для решения экономических проблем, а для обслуживания прежнего долга. На протяжении 1990-х гг. лавинообразно рос и внешний долг. Унаследованные от Советского Союза долги не были выплачены и постоянно реструктурировались. А тем временем Москва прибегала ко все новым и новым заимствованиям. «С 1990 г. Россия не платила долги, которые, напротив, продолжали расти, в то время как Лондонский и Парижский клубы кредиторов щедро давали отсрочки, требуя политические проценты вместо экономических, заплатить по которым Россия была не в состоянии, — пишет итальянский журналист Джульетто Кьеза. — Внешний долг, в 1990 г. уже достигший внушительной суммы в 87 млрд долларов, к концу 1996 г. вырос до 128—135 млрд, к которым надо еще прибавить 66 млрд внутреннего долга. В этих условиях невозможно всерьез говорить о национальном суверенитете» [211] .
211
Кьеза Дж. Цит. соч.. С. 172.
К началу 1998 г. было очевидно, что до трети государственного бюджета пойдет на выплату долгов. На период 1999—2000 гг. прогнозировалось, что обслуживание долга будет съедать до двух третей бюджета. Учетные ставки достигали от 20 до 60% годовых. После того как в конце 1997 г. разразился азиатский финансовый кризис и западные инвесторы стали проявлять нервозность, процентные ставки еще больше взлетели вверх. К весне 1998 г. правительство довело процентные ставки до 200% годовых. На поддержание курса рубля Центральный банк весной 1998 г. тратил около 500 млн долларов в день. В это же время врачи и учителя месяцами не получали зарплату, а предприятия, лишенные наличных денег, вынуждены были выживать за счет бартера. Стали стремительно сокращаться золото-валютные резервы Центрального банка. В 1996 г. они достигали 40 млрд долларов, но к весне 1998-го сократились до 17— 18 млрд. Несмотря на новые кредиты, предоставленные МВФ, к концу лета резервы сократились до 13 млрд. Западные и российские валютные спекулянты подсчитывали прибыли, но система уже была обречена. Весенний кризис 1998 г. был последним предупреждением. И хотя на стене уже были начертаны огненные письмена, пиршество финансового капитала продолжалось.
Разумеется, катастрофа не наступила бы так быстро, если бы мировой капитализм в целом не начал входить в фазу кризиса. В отличие от времени экономического роста, в период кризиса цены на сырье и энергоресурсы падают быстрее, чем цены на промышленную продукцию. Цены на продукцию российских экспортеров сырья и энергии в 1997—1998 гг. падали столь стремительно, что предприятия не успевали приспособиться к новой ситуации. Нефть подешевела на 34%, медь на 34%, никель на 25%.
Газпром и нефтяные компании, ранее не особенно страдавшие из-за чрезмерно дорогого рубля, неожиданно почувствовали себя припертыми к стенке. Российские бизнесмены проиграли не только абсолютно, но и относительно. У них было меньше валюты, а импорт стал дороже. Экономический крах стал лишь вопросом времени.
Почувствовав неладное, кремлевское руководство пошло привычным бюрократическим путем: политические и экономические проблемы пытались решать с помощью кадровых перестановок. Многоопытного бюрократа Виктора Черномырдина, тесно связанного с Газпромом, сменил молодой Сергей Кириенко, не скрывавший близости с московскими банкирами. Иными словами, была подтверждена решимость власти удерживать курс рубля любой ценой. Но для этого уже не было ни ресурсов, ни времени.
Известный журналист Олег Давыдов, напоминая о ранних этапах карьеры будущего премьер-министра в советском комсомоле, назвал его «виртуальным комсомольцем». Как и положено комсомольскому деятелю советского периода, Кириенко сочетал дисциплинированность и лояльность по отношению к «старшим товарищам» с полнейшей безответственностью. «Впоследствии он много и путано объяснял, чего он хотел и чего не смог. Но главного — почему он даже не попытался сразу принять те антикризисные меры (девальвация и т. д.), которые, по его же словам, были необходимы, — он так и не объяснил. Все только твердил, что от весенней девальвации все бы очень пострадали. Как будто никто не пострадал от осеннего дефолта... Впрочем, разбираться в том, чем было скоротечное премьерство Кириенко, — чьей-то попыткой оттянуть неизбежное или операцией по спасению милых какому-то сердцу финансовых структур? — дело правоохранительных органов и историков экономики» [212] . Что же касается личных мотивов премьера, то их исследование, по мнению Давыдова, стоило бы предоставить психоаналитикам.
212
фигуры и лица (приложение к «Независимой газете»). 18.11.1999. N° 18. С. 2.
Частичная стабилизация экономики, достигнутая при Черномырдине, породила новое социальное расслоение. Важным отличием 1996—1999 гг. от предыдущего периода было появление в России некого подобия нового среднего класса. Это были уже не «халявщики», собиравшиеся вокруг МММ. Возникшая в крупных городах новая социальная группа несла на себе явный отпечаток специфики периферийного капитализма. Теоретически к «среднему классу» следовало бы отнести мелких предпринимателей, но с ними все как раз обстояло неважно. В 1998 г. социологи отмечали, что многие из мелких предпринимателей «едва сводят концы с концами и по своему уровню жизни не могут быть отнесены к среднему слою» [213] .
213
Свободная мысль. 1998. № 7. С. 31.