Упрямица
Шрифт:
Мерседес видела, что он колеблется. У нее самой в душе происходила борьба. Какая-то часть ее сознания взывала то ли к Богу, то ли к дьяволу, чтобы Лусеро отступил, но другая – желала обратного. Тогда она убила бы его и разом получила бы долгожданную свободу.
Он ухмыльнулся, непристойно, похабно:
– Из-за такой сучки, как ты, не стоит рисковать получить пулю в лоб.
Лусеро повернулся к двери, издевательски помахал рукой на прощание.
– Пойду поищу Сенси. Она обрадуется мне и примет в свою кроватку. Раскроет объятия… ну и ножки
Дверь за ним захлопнулась. Мерседес, вся дрожа, опустилась на стул возле туалетного столика. Рука ее, сжимающая пистолет, побелела от напряжения. В эту мертвую хватку она вложила всю обуревающую ее ярость.
«Ублюдок, зачатый ублюдком… инцест…»
Дитя их любви – плод кровосмесительной связи. С точки зрения церкви свояк – это все равно что брат.
Должна ли она была догадаться сразу? Сходство обоих мужчин с доном Ансельмо было несомненным.
– Да, я догадывалась смутно, но и… отказывалась взглянуть в лицо правде. Я грешна, и нет мне прощения, – шептала она обреченно.
Мерседес закрепила дверь между спальнями ножкой стула. Засов надежно защищал дверь из холла. Открыть ее снаружи ключом было невозможно.
Когда Ник вышиб дверь и вошел… она также направила на него пистолет. Но в ту ночь она знала, что с ее стороны это лишь пустая угроза. Она не смогла бы выстрелить в него, как бы вызывающе грубо он ни вел себя. Лусеро она бы без колебаний убила. И что самое страшное – ей хотелось совершить это убийство!
«Боже, помоги мне! Как мне поступить?»
Даже узнав, что представляет собой Николас Форчун, она продолжала любить его.
23
– Вакеро празднуют уход Базена из Мехико. Ты их накажешь? – спросила Лусеро Инносенсия.
Он закинул руки за голову и прикрыл глаза. Они оба нежились в огромной постели в хозяйской спальне гасиенды. Инносенсия восседала, обнаженная, среди смятых простыней и подушек, распустив по плечам и груди угольно-черные волосы. Темные ее соски призывно выглядывали сквозь этот роскошный покров, дарованный ей природой. Любовница чего-то желала добиться от Лусеро, это ясно, но зачем ей понадобилось соваться в политику?
– Какое мне дело? – лениво произнес он.
– Но они же хуаристы! А ты четыре года сражался за императора, – возмутилась она. – Ты дон Лусеро Альварадо, а не какой-то гринго-самозванец, шпионящий в пользу врагов императора.
– Император, удравший из столицы и засевший в Куэретаро, теперь ждет, словно глупый баран, когда Эскобедо схватит его и отведет на бойню, – благодушно пояснил ситуацию Лусеро. – Почему тебя так занимает, что делают чертовы лентяи-пеоны?
– Я говорю не о тех, кто копается в земле, а о твоем ближнем окружении. О старом Хиларио и его дружке Грегорио. Они связаны с бунтовщиками, я в этом уверена.
– Даже если бы я захотел с ними возиться, то, моя лапочка, ничего бы не смог сделать. Здесь, в Гран-Сангре, единственный, кто лоялен к императору, – это моя дражайшая супруга. Если я попытаюсь помешать их диким планам, то разделю судьбу несчастного Максимилиана. До твоего далекого от политики маленького умишка еще не дошло, что мы проиграли войну. Конец близок. Я уверен, что в ближайшие месяцы проклятый коротышка-индеец въедет в столицу. А затем пеоны натянут поводья и повернут правительственную колымагу туда, куда им нужно. И приберут все к своим загребущим рукам. – Лусеро поморщился от досады и отвращения.
Глаза Инносенсии расширились от изумления. Потом она презрительно поджала губы:
– Ты боишься собственных слуг?
Он рассердился:
– Не распускай язык, Сенси! Плевал я на слуг. А ты не суйся не в свои дела…
– Я хочу, чтобы Хиларио и Грегорио высекли кнутом! – выкрикнула она. – Я подслушала их разговор… насчет тебя, меня и… патроны.
– Могу вообразить, как они отзывались о том, что ты изгнала законную жену из моей постели и заняла ее место, – насмешливо процедил Лусеро.
– Они называли меня дешевой шлюхой! И про тебя говорили оскорбительные вещи. И о том, как было хорошо в Гран-Сангре, когда поместьем управлял пришлый гринго.
Он издал смешок:
– Но ты ведь счастлива, что его здесь больше нет? Мой братец проявил себя гораздо большим хозяином, чем я. Представить не могу! Ник – патриот, борец за свободу Мексики. О Боже! Какая чушь!
– Я рада, что он смылся, а вернулся ты. Он сходил с ума по твоей тощей ведьме и предпочел ее мне.
Лусеро провел пальцами по аппетитным частям ее тела:
– Сейчас она не так уж тоща.
В его воображении возникла соблазнительная фигура Мерседес, пламя в ее глазах. Как он хотел овладеть ею, но она проявила характер, дала ему окончательную отставку. Никакие уловки, западни и хитрости не помогли. Она не дала ему возможности воспользоваться законным правом мужа. Она всегда была при оружии, все последние недели, а слуги были ей преданы. Лусеро не сомневался, что если не Мерседес застрелит его, то это сделает за нее кто-то из них.
Какой очаровательной стервой она стала! Впрочем, Лусе не очень сожалел о потере. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на переживания. Сенси его вполне устраивала. Все же мысль о том, что ребенок Ника шевелится в животе его супруги, неожиданно для Лусеро свербила его, как заноза. Об этом не хотелось думать, но почему-то все время думалось. Его лоб пересекла морщинка. Он угрюмо нахмурился:
– Все-таки интересно, как она теперь повела бы себя в постели?
Инносенсия игриво хлопнула его по руке:
– Ты бы не получил удовольствия, уверяю тебя. Забудь о ней, просто не замечай ее… как не замечаешь слуг.
– Всех слуг, кроме тебя, моя дорогуша, – соизволил сделать ей комплимент Лусеро. – Скажи, а ты знала, что он – не я, до того как подслушала его разговор с гринго в конюшне?
Он пронизал ее взглядом, и Инносенсия немного смутилась.
– Конечно, я догадывалась, – солгала она. – Но остальные… или они совсем слепые, или им было все равно.