Упрямица
Шрифт:
– Я найду Хиларио. Он знает, как справиться с этим делом.
К тому времени, как тайные хуаристы – Хиларио и Грегорио Санчес – явились в дом, Мерседес уже восседала за хозяйским столом в библиотеке и набрасывала на листе бумаги список распоряжений на время ее отсутствия.
Она протянула подписанный ею документ слугам.
– Передайте это падре Сальвадору. Я оставляю Розалию на его попечение, а на ваше – все домашнее хозяйство.
– Но вы, сеньора, не можете ехать… Скоро вы должны родить…
– Если Ник
Ей уже нечего было скрывать. Прелюбодеяние с братом законного супруга меркло перед лицом грядущей трагедии.
– Как мне найти гринго по имени Маккуин? Вся надежда на него.
– Мы постараемся, донья Мерседес, – заверил Хиларио. – Я поскачу в Сан-Рамос и оттуда телеграфирую в Чиуауа. Мы вытащим этого американца хоть из-под земли.
Грегорио вставил свое слово:
– Я думаю, что Инносенсия знает, где сейчас дон Лусеро. Она выдала мне, что его разыскивает правительство Хуареса. Я постараюсь найти и поставить к стенке настоящего Эль Диабло.
– Но кто этот Маккуин? Ты знаешь его, Хиларио? – в отчаянии спросила Мерседес.
– Как все гринго – он тихая сволочь. Он обещает много, а платит мало. Он душил петлей вашего мужа, – мрачно сказал Хиларио.
– Так пусть разрежет петлю! – вскричала Мерседес.
Через час Мерседес была уже одета и готова к отъезду. Она не желала, чтобы прощание состоялось на глазах у прислуги. Заботы о Розалии были доверены священнику.
Он и подошел к ней в холле, показав бумагу, переданную ему Ангелиной.
– Я хочу знать, куда вы направились, дочь моя?
– В Дуранго. Там в тюрьме отец моего ребенка ожидает смертной казни за преступления, совершенные не им, а Лусеро. Я раскрою судьям всю правду.
Он отшатнулся:
– Вы признаетесь в смертном грехе?
– Смертный грех ничто, если смерть угрожает любимому человеку. Я беру всю вину на себя. Ваша совесть чиста, падре. Вы ведь до сих пор пребывали в неведении.
Он печально склонил голову:
– Я был слеп, но донья София давно призналась мне на исповеди. Я молчал – в этом мой великий грех, но тот, двойник… Он хороший человек.
Падре Сальвадор с усилием выдавил из себя признание.
– Так вы все знали?
– А как же иначе! Но у него черты и взгляд Альварадо. Это и ввело меня поначалу в заблуждение.
– Тогда что же мне делать?
– Мы оба погрязли в грехе. Но Господь… он справедлив. Невинные не должны страдать.
Николас мерил шагами тесную камеру, стараясь не стукаться головой о низкий, затянутый паутиной потолок. Тюрьма была выстроена в первые годы испанского владычества над Мексикой, и, вероятно, с тех пор никто не думал выгонять из смрадных каменных мешков пауков и ползучих гадов. В нее сажали не благородных преступников-креолов, а пеонов, которых не считали людьми. По стенам сочилась вода, а в первую же ночь он спугнул крыс, принявшихся грызть его ноги. После этого Ник уже не снимал сапог.
Он потерял счет дням. Окошко наверху было настолько густо зарешечено и вдобавок покрыто пылью, что солнце не проникало сквозь стекло.
Золотые часы он отдал стражнику, чтобы тот отправил весточку Мерседес. Дошло ли письмо до нее? И если дошло, каков будет ее отклик?
Доказывать арестовавшим его хуаристам, что он не Эль Диабло, кого они ищут, было бессмысленно. В его тайну посвящены лишь сам Хуарес, находящийся уже далеко, и бесцветный мистер Маккуин. Где эта бледная личность, обещавшая ему все блага рая после выполнения задания?
Ник потерял надежду на встречу с ним. Его, Ника, расстреляют и похоронят в безвестной могиле, а женщина, любимая им, проклянет его. И ребенок! Их дитя… Он полюбил его еще до рождения… Что будет с ним?
«Где же Маккуин? Я предсказывал Максимилиану Габсбургу расстрел, а сам скоро встану у стенки…»
Замок на двери, ржавый и мерзкий, как вся эта тюрьма, вдруг отомкнулся в неположенный час, и шуршание юбок заполнило камеру волшебным шумом.
– У тебя есть полчаса, потом я вернусь, – произнес стражник и запер дверь за собой.
Ник услышал, как Мерседес робко поблагодарила его, но он был не в силах поверить, что это не сон, что она здесь, с ним, в этом каземате.
– Ты не должна была приходить сюда, – сказал Ник.
– Почему? Раз ты здесь, то и я с тобой…
Ее такая красивая изящная рука вытянулась вперед во мраке и нежно тронула его лицо.
– Что они сделали с тобой?
Он зарос щетиной, исхудал, и огонек в его волчьих глазах померк.
«О Пресвятая Дева! Как ты могла позволить так поступить с ним?»
– Не приближайся ко мне, – остановил ее Ник. – От меня дурно пахнет. Я не мылся несколько недель.
– Ты говоришь глупости, – сказала она, и слезы потекли по ее лицу. – Хоть ты грязный, хоть чистый – мне все равно, главное, что ты жив…
– Где Маккуин? – с нетерпением спросил Ник.
– Не знаю… И никто не знает.
– О Боже! – Он осторожно коснулся пальцами ее округленного живота. – Ты носишь ребенка, а сколько всего выпало на твою долю!
– Ты скоро подержишь его на руках… – Мерседес пыталась улыбнуться, но ей не очень это удалось. Она лишь надеялась, что из-за царящего полумрака он не увидит ее жалкую гримасу.
Ника осенила догадка:
– Ты виделась с Лусеро?
– Да… Он месяц провел в Гран-Сангре. – Мерседес сама предварила его следующий вопрос: – Я не позволила ему даже коснуться меня!
– Так ты теперь знаешь всю правду обо мне?
– Конечно! И я люблю тебя, Ник! И все в доме ждут твоего возвращения… Когда я тебя освобожу, – добавила она.
– Не очень-то надейся на это. Им так хочется меня расстрелять. У них еще остались пули, и их некуда потратить. Таковы законы гражданской войны! Если даже власти в Дуранго поверят тебе, что маловероятно, кем ты предстанешь в глазах всех соседей – греховной женой, зачавшей незаконного ребенка от безродного бродяги?