Упрямица
Шрифт:
Его бледное лицо налилось кровью… или это только показалось?
– Это его дочь.
– Но не ваша, – не удержался от колкости падре.
– Это ребенок моего мужа, милая, невинная девочка. Я озабочена ее будущим.
– А-а! – издал он протяжное восклицание, подошел к Мерседес, возложил, как бы в знак утешения, костлявую жесткую руку на ее плечо. – Лучше было бы для вас заиметь собственных детей. Со временем милостью Божьей так и будет… если вы обратите молитвы свои к Пресвятой Деве…
Теперь в свою очередь покраснела Мерседес.
– Нет…
– Я понимаю, что супруг ваш несет ответственность за судьбу ребенка, но ему следовало бы поместить девочку в приличную обитель, а не привозить в Гран-Сангре. Выставлять напоказ свидетельство супружеской неверности непристойно. Это болезненно ранит чувства его матери, служит напоминанием о греховных похождениях ее покойного супруга.
– Розалия – лишь маленькая девочка, а не напоминание о чужих грехах, – горячо возразила Мерседес. – Донье Софии она приходится внучкой.
Падре затряс головой. На этот раз не как упрямо отстаивающий свои позиции фанатичный проповедник, а как просто старый человек, озадаченный нелегкой проблемой.
– Да, да… я думал об этом… молил Господа подсказать мне решение. Донья София осознает ответственность семьи Альварадо перед ребенком… но ведь мать девочки… полукровка.
– Разве это что-то меняет? Как бы то ни было, это не отрицает того, что Розалия – дочь Лусеро! – наступала на священника Мерседес.
Он вздохнул:
– Да, конечно. Я старался убедить донью Софию принять это как непреложный факт, но сын ее и супруг многое в свое время сделали для того, чтобы душа доньи Софии ожесточилась, а характер стал непреклонным. Ей трудно примириться с тем, что незаконный ребенок делит с ней кров. Она стара и привержена традициям.
– А вы, падре? Вы тоже не склонны к переменам? – допытывалась она, видя, что он колеблется. – Или вы тоже стары и зачерствели?
«Пусть катится ко всем чертям донья София, старая лицемерка!»
– Да, я старик, – слегка смягчился он, соглашаясь. – Я прожил долгую жизнь в заботах о духовном благополучии двух благороднейших фамилий Мексики – Обрегон и Альварадо. Теперь близится время, когда мне следует обратить свое внимание на молодое поколение. Стараясь по мере сил облегчить душевные страдания доньи Софии, я многое упустил и не стал истинным духовным наставником для вас, коим должен был быть.
– Мне уже не нужен наставник, – сказала Мерседес, удивленная поздним прозрением старика. – Я забочусь о Розалии.
Он выглядел озадаченным:
– Но ведь она, несомненно, приняла Святое крещение в монастыре!
– Да, конечно. Речь идет о том, чтобы вы научили ее читать и писать. Я знаю, что у Лусеро были специальные учителя, но мы не можем пока себе позволить нанять их для Розалии.
Он в раздумье взглянул в окошко на бескрайние пространства, где сейчас находился Лусеро.
– Вы обсуждали это с вашим супругом?
– Нет, но я уверена, что он согласится.
– Не хочу, чтобы меня сочли бессердечным, но он совершил ошибку, оставив девочку в Гран-Сангре. Гасиендадо никогда не примут ее за свою. Если она получит образование и ее воспитают как креолку, что с ней будет, когда она достигнет брачного возраста?
Тревога старика выглядела вполне искренней.
Мерседес ничего не могла противопоставить его логичным прогнозам, так как знала, что он прав. Но ей по-прежнему не давал покоя голосок одинокой девочки: «Я только хочу научиться читать»…
– Пока она будет расти, мы как-нибудь разберемся в ситуации. Лусеро предпочел взять ее в свой дом, попросил называть его «папой». Ей будет позволено со временем пользоваться всеми преимуществами, которые дает человеку принадлежность к семье Альварадо, – вступила в спор со священником Мерседес.
– У нее не будет этих преимуществ, – мягко напомнил он ей.
– Я слышала, что есть закон, разрешающий отцу дать свою фамилию внебрачному ребенку, – с надеждой в голосе настаивала Мерседес.
– В случае, если нет законных наследников мужского пола… но для девочки… это было почти невозможно даже в обычные времена, а время, в котором мы с вами живем, донья Мерседес, не назовешь обычным.
Испугавшись, что разговор затянулся и уводит ее от цели прихода к падре, она прямиком спросила:
– Вы согласны заниматься с ней?
Его плечи поникли.
– Приводите ко мне Розалию утром, как только она позавтракает, и мы начнем. Молю Бога, что она окажется более податливой ученицей, чем ее папаша.
Мерседес праздновала победу.
Все последующие дни Мерседес проводила в полях. Лупе водила Розалию на уроки к отцу Сальвадору. В полдень Мерседес заезжала домой для краткой трапезы, а после забирала Розалию с собой на берег реки, где пеоны воплощали в жизнь, с мотыгами и лопатами в руках, ее грандиозный замысел по орошению посевов в Гран-Сангре. Постоянный товарищ девочки по играм, пес Буффон, начал поглядывать на Мерседес с ревностью.
– Когда вернется мой папа? Он сказал Ангелине, что сегодня, а его до сих пор нет, – волновалась Розалия.
– Когда вакеро уезжают так далеко, никто не знает, когда они вернутся. Запомни, Гран-Сангре занимает площадь в четыре миллиона акров.
Глаза девочки расширились. Она попыталась представить себе, что это значит, но не смогла. Поэтому она вернулась к прежнему разговору.
– Я очень скучаю по нему. Вы тоже?
Мерседес поспешно оглянулась – не слышит ли кто-нибудь, о чем они говорят. Разумеется, она не могла никому признаться, что почти потеряла сон и аппетит из-за долгого отсутствия Лусеро. Впрочем, с его возвращением в жизни Мерседес ничего бы не изменилось. Он вряд ли позовет ее снова в свою постель и, конечно, будет ждать от нее первого шага. В конце концов, она обязана исполнить свой долг перед славным семейством. Альварадо должны получить наследника.