Упрямица
Шрифт:
До нее доходили рассказы вакеро о бессчетных часах, которые проводил он в седле, о том, как он исхудал и устал. Она как бы сама видела кровоточащие следы грубых веревок на его содранных ладонях, царапины и синяки на лице, припорошенном серо-желтой пылью. Найти и заарканить одичавший рогатый скот на бескрайних просторах, собрать его в стада и загнать в узкие ущелья было делом адской трудности. Но если его планы увенчаются успехом, гасиенда умножит во много раз поголовье скота и табуны верховых лошадей, что составляло когда-то основу богатства Гран-Сангре.
Если б ее собственный проект удался хотя
Они продвинулись бы гораздо дальше, если б не гигантские кактусы, росшие в единственной низкой ложбине в холмистой гряде, разделяющей речное русло и засеянные поля. Утыканные колючками, мясистые, на удивление жесткие стволы и мощные, разветвленные корневые системы рассекались ударами мачете. После многочасовых сражений тела пеонов покрывались порезами и ссадинами. На запах крови слетались полчища мух. В таком жарком климате постоянно существовала опасность эпидемии.
«Все посевы умрут до того, как мы дадим им воду», – в отчаянии подумала Мерседес, глядя на безоблачное, слепящее полуденное небо. Тут она ощутила вибрацию земли под ногами и лишь через минуту-две разглядела тучи пыли, поднятые в воздух приближающимися всадниками.
– Дон Лусеро! – закричали самые глазастые из пеонов, узнав чудесного жеребца, на котором выезжал хозяин поместья.
Розалия присоединилась к работникам, которые, побросав свои мотыги, устремились навстречу молодому господину. Его жена осталась стоять в одиночестве на внезапно опустевшей площадке.
Лусеро подхватил дочь на руки и покружил ее под радостные приветственные возгласы работников и лай Буффона. Спешившись, он шутливо поборолся с громадным псом, и Мерседес в который раз задалась вопросом, как могла произойти такая перемена в отношениях человека и животного. Розалия хлопала в ладоши, смеялась, глядя на их возню, и готова была сама принять участие в веселой кутерьме.
«Он все время доказывает мне, что способен быть хорошим отцом», – подумала Мерседес с некоторым раздражением. Кто мог вообразить себе, что Лусеро Альварадо будет играть с ребенком и читать ему на ночь сказки? И как уживается в одной телесной оболочке благостный папаша с опасным разъяренным зверем, ломающим в пьяном угаре все, что стоит на пути?
Муж что-то прошептал на ушко Розалии, и веселая троица разделилась. Девочка и собака остались на речном берегу, где всадники поили лошадей, а мужчина направился к Мерседес. Он был так прокален солнцем, что, казалось, только вылез из пламени очага, и пропылен, как будто его принес сюда пыльный вихрь. Патронные ленты перекрещивали его могучую грудь, рубашка под ними совсем расползлась от пота.
На лице его не было никакого выражения, когда он произнес:
– Привет, Мерседес.
Николас выжидал, понимая, что все вокруг внимательно наблюдают за ними и так же, как он, гадают, как она поведет себя.
Горло и рот ее давно пересохли, голос не подчинялся ей. От него веяло опасностью. Он был спокоен, но мог вот-вот взорваться, как тогда ночью перед запертой на засов дверью в ее спальню. Вероятно, ей надо быть с ним более приветливой.
Еле ворочая пересохшим языком, она произнесла скрипуче:
– Ты надолго задержался, Лусеро. По тебе скучали.
«Как ловко она вышла из положения. Неизвестно, кто скучал».
Он усмехнулся иронически:
– Все, кроме моей супруги, я так полагаю. Может, она понадеялась, что я вообще не вернусь.
– Она этого не отрицает.
Ник расхохотался, шагнул вперед. Он сделал вдруг молниеносное движение, и его рука обхватила ее талию. Он с такой силой прижал Мерседес к себе, что она больно ударилась о патронные ленты на его груди.
– Я работаю на публику, – шепнул Ник, нагнулся и соединил свои губы с ее губами.
10
Мерседес оцепенела от этого внезапного и оскорбительного нападения. Поцелуй его был не страстным, а скорее злым. Она почувствовала соленый привкус крови во рту, когда язык мужа властно раздвинул ее губы, одолел преграду плотно сжатых зубов и коснулся языка. Потом он резко откинул голову и взглянул на нее сверху вниз из-под полуопущенных век. Мерседес бы упала, если б он не поддерживал ее. От него разило потом, кожаной сбруей и табаком. Этот запах туманил ее сознание, она в смятении цеплялась за сильные плечи, скрытые под ветхой рубашкой, пытаясь устоять на ногах. Хищный голод по женской плоти одолевал его, и скрывать его было уже бессмысленно. Подобно раскаленной светящейся вольтовой дуге, обоюдное желание соединяло их, хотели они того или нет.
Он убрал с ее лица прилипшие волосы, влажные от пота.
– Ты чересчур надрываешься на работе. Твой носик совсем обгорел.
Мерседес представила, как ужасно и нелепо выглядит она в его глазах в старенькой муслиновой блузке и выгоревшей до серого оттенка когда-то синей юбке. Грубые крестьянские сандалии на ее ногах покрывала засохшей коркой речная тина, прическа совсем растрепалась.
– Твоя мать не устает напоминать мне, что я опозорила семью, лишившись благородной бледности.
– Но я далек от того, чтобы упрекать тебя.
Он ослабил свои объятия, но был настороже, опасаясь, что ей взбредет в голову убежать от него.
– А твой отец отпускал шуточки насчет моей любви к грязным пеонам, – не удержалась и пожаловалась Мерседес.
– Мой папаша был напыщенным болваном и лентяем, каких мало, но не брезговал изваляться в грязи со смазливой служанкой.
– Не ожидала, что ты так отзовешься о кумире своего детства.
Ник сверкнул широкой белозубой улыбкой:
– Мальчишки рано или поздно взрослеют… как и девчонки.
Похотливый подтекст его слов был ясен. Почему же он не направился прямиком к Инносенсии и не утолил свою жажду с нею? Хотелось бы верить, что он говорил правду, когда заявил, будто хочет именно ее, а не Инносенсию.
Но Мерседес прогнала эти мысли и сменила тему:
– Ты изловил черного жеребца и тех лошадей, которых он увел?
– Все в порядке. Они в безопасном месте. Никто не найдет их, даже хуаристы.
– Мне хотелось, чтобы и у меня все складывалось так же удачно. Мы ковыряемся в земле уже с неделю, а и половины работы еще не сделали.