Упырь

Кин Брайан

– Что ты имеешь в виду?

– Я ухожу. Убегаю.

– Тебе больно. Но, ты не можешь просто убежать.

– Ну, я убегаю. Я не могу больше терпеть все это дерьмо.

А потом Барри действительно начал плакать, и почему-то это напугало Тимми еще больше, чем его вид. Его разбитая губа дрожала, а из опухших глаз текли слезы.

Тимми вздохнул.

– Держись. Я сейчас выйду. Просто сиди тихо. Если мои родители проснутся, нам обоим конец.

Всхлипывая, Барри снова кивнул, а затем соскользнул со своего

рюкзакa и присел возле дома.

Как можно быстрее и бесшумнее Тимми переоделся. Он проверил родителей, убедился, что они оба спят и их дверь закрыта. Убедившись, что это так, он взял фонарик и вылез через окно. Он оставил ширму и окно открытыми, чтобы можно было пробраться обратно.

Он уставился на Барри. Барри смотрел на него.

Потом они обнялись. Спонтанно. Нехарактерно.

Но жест все равно был настоящим. Тимми похлопал друга по спине, и Барри вздрогнул, а затем отстранился.

– Ой.

– Прости, - извинился Тимми.
– Он и спину тебе разбил?

– Он изуродовал все мое тело. Теперь даже там синяки.

– Тебе действительно стоит сходить к врачу, парень.

– Нет. Это будет просто еще одна отсрочка, еще одно оправдание. И тогда я снова застряну здесь завтра вечером. Если я не уеду сейчас, то, возможно, не уеду никогда.

– Но твое лицо...

– Со мной все будет в порядке. Все не так плохо, как кажется.

Тимми не согласился с диагнозом своего друга, но не стал спорить.

– Что его вывело из себя? Это было то, что случилось раньше, в сарае? Если да, то мне очень жаль. Я не должен был с ним умничать.

– Нет, дело было не в этом. Кто знает? Это началось, потому что я не хотел доедать свой ужин, но если бы это было не так, это было бы что-то другое.

Несмотря на очевидные страдания друга, Тимми почувствовал огромный прилив облегчения. Наконец-то, после стольких лет, они действительно говорили о насилии. Это было открыто. Больше никаких оправданий. Больше не нужно притворяться, что ничего не происходит. Теперь, возможно, они смогут наконец-то помочь Барри.

– Могу я тебя кое о чем спросить?

Барри кивнул:

– Конечно. Что случилось?

– Как долго? Как долго это продолжается?

Барри посмотрел на землю.

– Столько, сколько я себя помню.

– Черт.

– Да.

– Почему ты никогда никому не рассказывал?

– Кому бы я рассказал?

Тимми пожал плечами.

– Ну, на этих внеклассных занятиях дети рассказывают своим учителям. Ты мог бы рассказать миссис Триммер.

– Миссис Триммер нас ненавидит. Я ни за что не расскажу ей.

– Ты мог бы рассказать мне и Дагу. Мы вроде как все равно знали об этом.

– Вы, ребята, ничего не могли сделать. Не могли. Просто было нечестно втягивать вас в это. К тому же, у Дага свои проблемы.

Они сидели в тишине, прижавшись друг к другу, прислонившись к стене

дома. Ветряные колокольчики Элизабет тихо звенели. Ноты казались меланхоличными. Далеко в ночи залаяла собака.

Через несколько минут Барри сказал:

– Знаешь, что первое, что я помню? Я имею в виду мое самое первое воспоминание? Мне было около двух или трех лет. Я сидел на полу в кухне, под столом, и играл с одним из этих пластмассовых телефонов. Помнишь те, с колесиками на дне, со смайликом и глазами, которые двигались, когда ты тянул их за веревочку?

Тимми кивнул, улыбаясь воспоминаниям. У него тоже был такой.

– Ну, я сижу, играю с этой штукой, звоню папе по телефону и притворяюсь, что разговариваю с ним. И тут мой старик возвращается домой. Он весь день работал. Тогда я был слишком мал, чтобы понять, что он просто работает через дорогу. Все, что я знал, это то, что я скучал по нему. И вот он приходит, садится за кухонный стол и разговаривает с моей мамой. Я думаю, они спорили. Я не уверен, но, наверное, да. А я тем временем пытаюсь привлечь его внимание. Пытаюсь заставить его обратить на меня внимание, потому что я скучал по нему весь день. Я все еще под столом, дергаю его за ногу, а он просто игнорирует меня. И я его укусил.

– Ты укусил его?

– Да. Как я уже сказала, я был совсем маленьким. Я не помню, почему я это сделал. Просто показалось, что это хороший способ привлечь его внимание, дать ему понять, что я там внизу. Это было несложно. Ведь у меня были только молочные зубы, верно?

– И что сделал твой старик?

– Он пнул меня через всю комнату. Я до сих пор вижу это очень отчетливо. Он что-то крикнул, а потом пнул меня через всю комнату. И это мое самое первое воспоминание.

– Это что-то не то.

– Да, это так. И каждый день с тех пор был таким же. Я больше не буду с этим мириться. Я не могу.

– И ты действительно планируешь сбежать?

Барри указал на переполненный рюкзак.

– Не планирую. Я это делаю. Сегодня вечером. Я просто хотел сначала сказать тебе, понимаешь? Я не хотел уезжать, не попрощавшись. Но теперь, когда я здесь... что ж, прощание - это отстой, не так ли?

– Тогда не прощайся, - голос Тимми надломился.
– Оставайся. Мы что-нибудь придумаем.

Барри начал тихонько плакать.

– Как?

– Я не знаю. Но мы придумаем, - глаза Тимми наполнились слезами.
– Мы разберемся с этим вместе. Я, ты и Даг - три мушкетера. Мы как Люк, Хан и Чуви, чувак. Ты не можешь разбить такую хорошую команду.

– Только если я стану Ханом.

Тимми улыбнулся.

– Конечно. Я бы предпочел быть Люком, в любом случае, а Даг, очевидно, хороший выбор для Чубакки.

Оба они вытерли глаза, а затем рассмеялись.

– Господи Иисусе!
– простонал Барри.
– Больно смеяться. Но мне тоже приятно.