Упырь
Шрифт:
Это была их игровая площадка - лес, кладбище, землянка. Иногда они совершали экскурсии на городскую свалку, чтобы найти сокровища или пострелять по крысам из своих BB-пистолетов, или ходили в лес Боумана, чтобы ловить мелюзгу и раков в ручье и стрелять в водяных змей, а раз в неделю ездили на велосипедах в Спринг Гроув, чтобы купить комиксы в газетном киоске мистера Мессингера (тогда они оставляли свои BB-пистолеты дома), но по большей части они довольствовались тем, что не отходили от кладбища и окружающего леса. За долгие годы эта местность служила им всем: и Звездой Смерти, и пиратским кораблем, и джунглями Амазонки
Это был их мир, и они правили им; три короля, которые никогда не состарятся, но навсегда останутся 12-летними. Лето только начиналось, дни были длинными и бесконечными, а их заботы и страхи казались мелочью на фоне глубокого синего неба над головой.
Даг вытер пот с глаз:
– Ты знаешь автомат "Frogger" в прачечной?
– Да.
– Вчера я набрал большое количество очков. Но потом Ронни Нейс отключил его от сети и все стер.
– Ронни - козел.
– Да. Он разозлился, потому что я включил новую песню Тото на автомате.
Они спрыгнули с велосипедов и пошли пешком к вершине холма. Тимми мог бы крутить педали, но Даг явно устал.
Они сморщили носы, когда проходили мимо мертвого сурка, его середина была разорвана автомобильной шиной, его кишащие мухами внутренности были выставлены на солнечный свет и открытый воздух. В гнилом мясе копошились личинки. Хотя это было отвратительное зрелище, никто из них не мог не изучить его внимательно.
– Боже, - задыхался Даг.
– Oн воняет.
Они поспешили мимо убитого на дороге.
– Знаешь, что странно?
– Тимми провел рукой по воздуху.
– Это единственный, кого мы видели за неделю. Обычно их бывает два или три в день - опоссумы, скунсы, сурки, белки, кошки, змеи. А сейчас их вообще нет, кроме этого свежего.
– Может, штат их убирает. Посылает дорожную бригаду или что-то в этом роде.
– Да, может быть.
И хотя мальчики не заметили, мертвый сурок, мимо которого они только что прошли, пропал на следующий день. Гнилой и гнилостный, он был пищей для чего-то. Кормом.
– Я рад, что дедушка разрешил нам улизнуть, - сказал Тимми.
– Твой дед такой классный, - сказал Даг.
– Я бы хотел, чтобы мой был таким.
– А он не такой?
Даг сделал кислое лицо:
– Нет. Когда мы его навещаем, он только и делает, что читает нам проповеди о Библии и много пердит. Мой папа говорил, что это потому, что он полон горячего воздуха.
Тимми услужливо засмеялся.
Даг постоянно говорил о своем отце, и это огорчало Тимми. Даг, казалось, верил, что его отец вернется за ним в любой день и что они вместе поедут жить в Калифорнию. По словам Дага, отец звонил или писал ему каждую неделю, рассказывал истории о Голливуде, о том, как он устроился работать каскадером, о фильмах, над которыми он работал, о знаменитых актерах, с которыми он встречался, о том, что он видел; но все это было неправдой. Прошлой осенью Барри и Тимми обнаружили, что их друг лжет. Его мать проговорилась об этом, когда была пьяна. Она дразнила Дага. Не было ни писем, ни междугородних телефонных звонков. Они ничего не слышали об отце Дага с тех пор, как он уехал из города. Тимми и Барри, стесняясь своего друга, никогда не поднимали эту тему, позволяя шараде продолжаться. Не было смысла говорить ему правду. Если Дагу было легче поверить,
Тимми уже собирался спросить Дага, получил ли он новые письма, когда что-то на кладбище привлекло его внимание. Возле одного из потрескавшихся, поросших мхом склепов два старых надгробия погрузились в землю. Только их покрытые лишайником верхушки торчали наружу. Земля вокруг них тоже была вдавлена, как будто под травой зарылся гигантский сурок.
Странно, – подумал он.
– Неужели они были такими вчера? Он так не думал.
– Я не знаю, - прошептал Даг.
– Иногда я думаю о том, что было бы, если бы мой дедушка умер, и когда я думаю об этом, я не чувствую грусти.
– Что ты чувствуешь?
Он пожал плечами:
– Ничего. Я ничего не чувствую. Это странно?
– Да, но это нормально, потому что все и так знают, что ты - странный.
Нахмурившись, Даг ударил Тимми по руке. Тимми засмеялся.
Когда дорога выровнялась, они снова сели на свои велосипеды. Слева от них находилась лютеранская церковь Голгофы, а справа - дом Барри: одноэтажный дом из красного кирпича с белым гаражом с одной стороны и ржавыми качелями на заднем дворе, напротив дома Тимми на холме внизу. Церковная парковка служила ему подъездной дорогой. Отец Барри, Кларк Смелтцер, был церковным смотрителем и смотрителем кладбища.
– Кроме того, - продолжал Тимми, его смех иссяк, - по крайней мере, твой дедушка не такой плохой, как...
Он не закончил, а вместо этого просто кивнул головой в сторону дома Барри.
– Да, - согласился Даг.
– Никто не так плох, как он.
Они въехали на стоянку и сошли с велосипедов, прислонив их к боковой стенке белого гаража Смелтцеров. Даг по-прежнему сжимал пластиковую трубку. Они подъехали к дому, стараясь избегать той стороны гаража, которая была ближе всего к дому Тимми, чтобы его отец, все еще работавший в саду, не заглянул за холм и не увидел их.
Постучав в дверь, Тимми задумался, кто встретит их этим утром - их друг, его мать или монстр, который жил с ними.
Дверь открылась, и мать Барри, Ронда, улыбнулась им через дверь. Мальчики сморщились, как всегда, когда она улыбалась. Один из ее передних зубов отсутствовал уже год. Они услышали тихие звуки песни Барбары Мэндрел, доносившиеся из радиоприемника на кухне.
– Здравствуйте, миссис Смелтцер.
– Доброе утро, ма...
Радио выключилось.
– Кто там?
– рявкнул Кларк Смелтцер, стоя позади нее.
Улыбка Ронды мгновенно рассыпалась, ее счастье растаяло так же быстро, как мороженое на летнем тротуаре. Тимми заметил нечто странное: в ее ушах сверкали бриллиантовые серьги. У Смелтцеров не было много денег, и Тимми никогда не видел, чтобы она носила что-то подобное.
Она отскочила в сторону, и в дверях ее сменил отец Барри. Он смотрел на них, явно страдая от похмелья. Его глаза были налиты кровью, а в усах и бороде было что-то засохшее и покрытое коркой. На нем были желтые шорты-боксеры и оливковая рабочая рубашка, расстегнутая на все пуговицы. Из его распухшего пупка торчали черные ворсинки. Несмотря на неряшливый вид, его запястье украшали золотые часы, заменившие "Timex", которые он обычно носил.