Ур Халдеев

Книга известного английского археолога Леонарда Вулли подводит итоги систематических раскопок, проводившихся на протяжении двенадцати зимних сезонов (1922–1934 гг.) в Южном Ираке, на месте одного из древнейших городов мира, Ура, или, как его иногда называют, следуя библейской традиции, Ура халдеев [1] .

Этими изысканиями, организованными совместно Университетским музеем в Пенсильвании и Британским музеем, бессменно руководил Л. Вулли. Раскопки производились им с исключительной тщательностью и точностью. Об этом свидетельствуют хотя бы те сложные и рискованные приемы, которые он применял, чтобы спасти отсыревшие и расползавшиеся глиняные

таблетки, покрытые драгоценными для науки текстами третьей урской династии, или методика реконструкции отдельных памятников и целых комплексов.

Несомненное достоинство книги Л. Вулли — стремление представить широкую историческую картину и осветить все этапы развития города Ура на протяжении почти четырех тысячелетий — от V тысячелетия до н. э. до IV в. до н. э. Автор не ограничивается только описанием хода раскопок и анализом археологических комплексов или отдельных найденных им предметов. Он стремится к общим выводам, устанавливает периоды подъема и упадка, пытается их объяснить. Само собой разумеется, что далеко не всегда можно согласиться с его гипотезами, но сама постановка вопроса весьма ценна и открывает новые перспективы.

Автор излагает результаты своих открытий не в том порядке, в каком они сделаны, а в исторической последовательности. Если памятники более ранних периодов были обнаружены позже, он все равно рассматривает их в первых главах, что облегчает создание четкой картины развития общества.

Для объяснения найденных им памятников Л. Вулли привлекает сравнительный исторический материал и при случае пересматривает вопросы, решавшиеся прежде неверно или вызывавшие споры. Так, он приходит к твердому выводу об историчности первой династии Ура, которая прежде вследствие неточностей Ниппурского царского списка считалась мифической. Даже более раннюю первую династию Урука (Эреха) автор считает возможным сопоставить с джемдет-насрским периодом. Однако вторую урскую династию он считает фиктивной.

Для более поздних периодов раскопки Л. Вулли также дают материал, помогающий проверить и уточнить ряд исторических фактов и событий. Например, господство Лагаша в южном Двуречье и последующее освобождение Ура прекрасно иллюстрируются находкой статуи Энтемены. Историчность Саргона I Аккадского, вызывавшая прежде сомнения, окончательно подтверждается найденным изображением его дочери на алебастровом диске. Разгром Ура вавилонским царем Самсуилуной (сыном и преемником знаменитого Хаммураппи) оставил яркие следы, позволяющие Л. Вулли определить огромные масштабы разрушений. Очень много дают раскопки Ура также для изучения экономической и культурной истории Шумера и Вавилона. Чрезвычайно интересны соображения автора о роли гончарного круга, знаменующего «первый шаг к машинному» труду, или об использовании природного сплава бронзы с 5 % никеля. Таким образом, значительно обогащаются наши знания о развитии производительных сил в древнем Двуречье. Большое внимание уделяется внешним связям Шумера (с Индией, Аравией, Малой Азией). Весьма интересны для историков архитектуры и искусствоведов наблюдения Л. Вулли, касающиеся использования древним шумерийским зодчим закона оптической иллюзии, «который много столетий спустя с блеском применили греческие строители Афинского Парфенона». Вместе с тем на основании ряда находок определяется упадок и огрубение искусства южного Двуречья в касситский период.

Мы упомянули далеко не все весьма существенные для науки наблюдения и выводы английского исследователя, но думается, что сказанного достаточно для того, чтобы признать ценность рассматриваемого исследования. Конечно, далеко не все гипотезы Л. Вулли приемлемы.

Социально-экономическую структуру общества древнего Двуречья автор представляет довольно смутно. Как и большинство буржуазных ученых, он недооценивает роли рабовладения и рабского труда: лишь мимоходом упоминается использование труда рабынь, но только рабынь, а не рабов, что свидетельствует о явно неверном представлении масштабов рабовладения во времена третьей династии Ура. Говорится также о домашнем рабстве. Об интенсивной эксплуатации рабского труда автор умалчивает, ограничиваясь лишь упреком в бездушном формализме, брошенным шумерийскому счетоводу, равнодушно отмечавшему смерть той или иной рабыни.

Не менее показательно стремление замаскировать жестокости, свойственные зарождающемуся рабовладельческому государству в период первой династии Ура. Автор полагает, что убийство десятков людей при погребении древнейших царей Ура отнюдь не было актом насилия. Мужчины и женщины спускались в могильный ров якобы без всякого принуждения, выпивали приготовленное для них зелье и спокойно погружались в сон. Л. Вулли стремится убедить читателя, что участники этой церемонии не были жертвами грубого зверского убийства и, вероятно, даже не думали о смерти. Они просто готовились служить своему царственному повелителю в условиях, иного мира и, по-видимому, были уверены, что там их ждет гораздо лучшая участь, чем шумерийцев, умирающих естественной смертью, В действительности дело обстояло, конечно, далеко не так. Подобные массовые убийства во славу умершего повелителя были возможны только в условиях жестоких нравов восточной деспотии, где царь был богом, а жизнь его подданных не имела решительно никакой ценности.

Идеализация далекого прошлого вообще характерна для Л. Вулли. Он считает, например, что первые обитатели Двуречья жили в обстановке золотого века: «Это была благословенная манящая земля. Она звала и многие откликнулись на ее зов». Автор забывает, что в древнейшую эпоху эта долина далеко не походила на рай. Разливы рек превратили долину в сплошное болото, с губительными лихорадками. Тростниковые джунгли, покрывавшие болота, кишели москитами. Там водились львы, змеи. Поэтому первые обитатели попали в Двуречье против воли, загнанные туда из окружающих долину степей более сильными соседями. И только упорный, необычайно тяжелый, изнурительный труд десятков поколений превратил Двуречье в цветущую страну.

В описании же Л. Вулли тяжелая в действительности жизнь первобытных народов превращается в гармоничную пастораль.

Автор допускает известную модернизацию шумерийского общества, когда, например, время царских гробниц (начало III тысячелетия до н. э.) характеризует как «городскую цивилизацию высшего типа».

Невозможно также согласиться и с другим принципиально ошибочным мнением Л. Вулли, а именно о превосходстве шумерийской и вавилонской культуры над всеми другими древневосточными культурами. Здесь явно сказываются традиции панвавилонизма. И только ими могут быть объяснены утверждения, подобные тем, что встречаются в книге: «Во всех отношениях Шумер раннединастического периода ушел намного вперед от Египта, который в ту эпоху лишь выбирался из состояния варварства. И когда Египет действительно пробудился в дни правления Менеса, первого фараона Нильской долины, наступление новой эры ознаменовалось для него освоением идей и образцов более древней и высшей цивилизации, достигшей расцвета в низовьях Евфрата. Шумер был прародиной западной культуры, и именно у шумерийцев следует искать истоки искусства и мировоззрения египтян, вавилонян, ассирийцев, финикиян, древних евреев и, наконец, даже греков».

Эта длинная цитата прежде всего доказывает, как нелогичность автора приводит его к явному искажению исторической действительности и преклонению перед изучаемой им культурой. Конечно, Л. Вулли удалось обнаружить изумительные памятники архитектуры, скульптуры и ювелирного искусства Двуречья. Но это не дает права пренебрежительно относиться к не менее замечательным произведениям египетских художников или отрицать их общепризнанную оригинальность. Что же касается вопроса о приоритете Египта и Шумера, то при шаткости хронологии, неоднократно перестраивающейся (что признает и сам автор), всякие выводы в этом направлений еще долго останутся гипотетическими.

Несомненно, на более правильном пути стоит Г. Чайльд, признающий самостоятельность древнейших культурных очагов — Египта и Шумера и считающий, что в одних сферах египтяне опережали шумерийцев (например, изобретение фаянса), в других — наоборот (применение гончарного круга, колесный транспорт). Трудно также согласиться с утверждением Л. Вулли, что с достижениями шумерийцев в металлургии «вряд ли сравнится хоть один народ древности» и что в Шумере «почти все мужчины умели читать и писать». Вдумчивый читатель, конечно, отбросит все эти преувеличения английского археолога, объясняемые его чрезмерным и необъективным увлечением Шумером.