Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
— При незаконном лове чир — тридцать рублей, хариус — пять, голец — рупь.
— Штра-а-афик! — Женя присвистнул. — А с гольцом шутишь? Расстраивать не хочешь? Ру-упь — ха! Самая вкусная на Севере рыба дешевле харитона? Не вижу логики.
— А ее у нас во многих вещах не видно, — сказал Егор. — То ли людям времени не хватает некоторые решения додумать, то ли умения увидеть дело шире. Хотя бы и с гольцом. На юге области, где кета да горбуша нерестятся, голец ест игру и потому объявлен вне закона. Но у нас, здесь, массового хода лососевых, кроме гольца, — нет, однако действует на всю область одно правило… А насчет вкуса
— Эх-ма, — Женя покрутил головой. — У Гаврилыча они, пока мы спали, полбуханки хлеба утащили, пачку сахара да бутылку опрокинули, там со стакан оставалось… Да… свое — как ни крути. А за свое… — Женя замолчал.
— Я-ясно… — протянул Егор. — А что украли гагары там на дороге?
— Какие гагары?.. А-а-а… Те ничего. Просто Гаврилыч ружье пристреливал. Купил недавно, ну и палит в белый свет… Гаврилыч у нас мужик могучий, приисковой лавкой заведует… Вот такие дела-делишки, инспектор.
— Да-а, мужик виден… — задумчиво сказал Егор. — Зверь-мужик. Ладно, считаем дальше.
Егор составил два акта, отдельно по рыбе и оленям. Женя подписал тут же. Гришин на берегу прочитал мельком и тоже подписал, а Гаврилыч читал долго, сопел, хмуро поглядывал на Егора после каждого абзаца. Закончив читать, спросил:
— Ружье зачем приплел? Сетей тебе мало?
— Орудие браконьерства, — объяснил Егор. — Олени-то стреляны.
— Эге… Не стану я подписывать… накатал, як той… — Гаврилыч отбросил бумаги.
Охотник пожал плечами, вывел против его фамилии слова «от подписи отказался», сложил акты и упрятал за пазуху.
— Теперь исчезни, дед, не отрывай от дела, — сказал Гришин. — Видишь, машину замывает.
Егор повесил рюкзак на левое плечо, позвал Валета и зашагал к устью Прозрачной. Там он долго стоял и смотрел в тихо булькающую на последнем перекате воду речки.
Впрямь какая-то неживая вода. Паляваам вон зеленью — жизнью отдает, а тут никакого цвета, как стекло. Холодом даже на вид тянет… «как кэргычин, как холодное стекло», — всплыло в памяти. И Сергеевна точно определила — убитая река. Да, конечно, отмщение теперь свершится, но разве может эта мысль принести облегчение? Столько жизней оборвано…
— Э-э-эй! — донесся от стоянки крик. — Погоди-и!
Егор глянул назад. Гаврилыч бежал к нему, зажав в одной руке «гуся», в другой эмалированную кружку.
Валет зарычал.
— Спокойно, — сказал Егор. — Обычное дело — не терпится выпить.
— Ух, хо-хо! — пропыхтел Гаврилыч. — Была не была — мировую! А, начальник? А, Михалыч? Ружье бы только, строго нынче, второе разрешение сразу не выбьешь, накланяешься с ковриками да дубленками… Замажем, во, — он поднял бутылку, — да миром, як порядочные люди.
Никак не укладывалось в голове Гаврилыча, что оказалась сегодня бессильна сама бутылка, всемогущая, открывающая любые двери и души.
— А я, чи шо, круглую зиму и выпить, и хлеб свежий… все обеспечу на твой участок, друзьями будем.
— Ох, нет, Гаврилыч, —
Пес затрусил вперед. Егор шагнул следом.
— А тогда вот тоби! — гаркнул сзади Гаврилыч.
За спиной Егора что-то стеклянно лопнуло, и на шею обрызнули капли. Он повернулся и увидел совершенно обалдевшее лицо Гаврилыча. По его голове и одежде текла красная жидкость, в поднятой руке торчало полбутылки. Егор ничего не успел сообразить, как в уши ударил тугой раскатистый звук. Винтовка! Егор бросил взгляд за спину Гаврилыча. Там, на одном из широких склонов Осыпных гор, он увидел цепочку пестрых оленей, а выше, над ними, стоял Омрит с винтовкой в левой руке. Тогда Егор вновь оглядел Гаврилыча. Тот застыл монументом, только глаза вращались в орбитах быстро и, похоже, в разные стороны. Вразнос пошли глаза. Шок. Но ничего, очухается. Голова у него крепкая, замечательная голова. Такую голову и прямое попадание едва ли возьмет.
Егор обошел его и направился к пастуху.
— Наше-ел! — Омрит, улыбаясь, показал на оленей.
— Как же ты успел, парень… — трудно выговорил Егор.
— Немножко не спал, — ответил пастух.
— А вот мы с Валеткой оплошали.
— Я видел, — сказал Омрит.
И тут они услышали натужный скулящий рев.
— Вездеход, — прислушался пастух. — Большой самый.
— Да, — кивнул охотник. — ГТТ. Наверное к этим, на помощь.
— Там трое идут, — Омрит кивнул в сторону увалов. — Сверху видно. Одна, наверное, женщина.
«Сергеевна с Алешей, кто еще, — подумал Егор. — Зачем?»
— Они идут к Палявааму, — Омрит кивнул на браконьерский вездеход.
— Пошли и мы, — сказал Егор.
Быстрову с промывальщиком и навьюченной Девой они встретили метрах в ста от стоянки браконьеров.
— Кто стрелял? — поздоровавшись, спросила она.
— А вот земляк, — Егор улыбнулся, — для профилактики. Вы-то зачем сюда, Сергеевна?
— Да так… Вспомнила, что охотник без оружия.
— Ишь, — сказал Егор. — А сама-то…
Она тряхнула тяжелой копной светлых волос и улыбнулась:
— Мое оружие известно с начала четвертичной эпохи. Откуда эти… убийцы?
— С «Весеннего». Под началом горного мастера Гришина.
— Даже так? Интересно… Пойдемте посмотрим.
На противоположном берегу из широкой ложбины выполз вездеход ГТТ с переделанной вверх выхлопной трубой и, переваливаясь, словно пароход на волне, по буграм пошел к Палявааму.
— Это райисполкома вездеход, — сказал Омрит. — Культбригада.
Они подошли к стоянке, и Егор заметил, что еще на расстоянии Наталья Сергеевна прямо впилась взглядом в Гришина. Шагала, не отводя глаз, даже под ноги перестала смотреть и ставила их невпопад: то на кочки, то в провалы между ними. Шаг стал неуклюж, несколько раз молодая женщина, взмахивая руками, чуть не упала, но взгляда не оторвала. Наконец подошла и стала против человека в цигейковом костюме.
— Этот самый, товарищ горный мастер Гришин, — сказал Егор.
А тот даже не повернул к охотнику голову. Он уставился на Наталью Сергеевну, и Егор увидел, что глаза его прямо кричали, вопили что-то, чего не мог или не имел права даже шепотом выговорить язык. Наталья Сергеевна тоже глядела в упор, а пухлые яркие губы ее начали постепенно растягиваться, пока не превратились в тонкие, плотно сжатые полоски.