Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
Михаил, часто дыша, выпрямился. Эх, Михеев, гроза браконьеров, бывший инспектор рыбнадзора…
Он качнул головой и отошел к столу.
Понятно, почему храпят: на столе две бутылки из-под спирта, одна пустая, вторая не допита на треть. Рядом рыба, банка говядины, кусок сливочного масла килограмма в три, осыпанный горелой махоркой, с воткнутыми в оплывшие бока окурками. Свинского в тебе раньше ничего не замечалось, Михеев. Ловко она тебя окрутила, поганая посудина.
— Улов обмывали, не выдержали, — сказал Генка. — Сейчас их ломом не поднимешь.
Над столом, как и в прошлом году, пятизарядка двенадцатого калибра. Михеева, наверное. Рядом курковая тулка, два полных патронташа. На широкой полке ракетница, пачки патронов, коробка. Михаил взял коробку. Электродетонаторы. Он нагнулся. Под столом моток проволоки-звонковки, на нем индукционная взрывная машинка.
— А это не на рыбу, на нас, — Генка показал ракетницу. В ее широкий ствол был вставлен кусок от ствола малокалиберной винтовки. Тускло блеснула шляпка гильзы. Генка осторожно поддел ее ножом, поймал вылетевший патрон и сунул ракетницу в карман.
— Оружие и боеприпасы на улицу, — сказал он. — Так?
— Согласен, — кивнул Михаил.
— Подвезло нам и там и тут, — вдохнув за порогом чистый воздух, сказал Генка. — Бывают же в жизни такие случайности… А все равно жаль, что тут без боя…
— Ну, ну, витязь, — притормозил Михаил и, помолчав, задумчиво сказал: — Эти случайности, видно, были предопределены. Гена. Их образом жизни, нашей работой и работой людей вокруг.
— Скорее всего так… — Генка покивал. — А теперь я к вездеходу, у меня ноги длиннее — быстрей добегу. Выхожу на связь и прошу у геологов ближайший вертолет. Потом гружу «точилу» и гоню машину сюда.
— Все четко. Гена. А радисту скажи, пусть на всякий случай запишет: Долгун тут и… Михеев.
— Михе-ев?! — Генка разинул рот и забыл закрыть его от удивления. Наслышан легенд о бывшем инспекторе.
— Да, — сказал Михаил. — Тоже вроде бы случайность, но за ней железная предопределенность… Кстати, это он тогда тебе синяки у баржи ставил. А я из-за бороды не узнал. Чистюля был…
— Надо же: сам Михеев! — Генка подумал. — Тебе тут одному…
— Они уже без зубов, — сказал Михаил.
— Э-э, шеф, где растут у таких зубы — не всегда известно. Подожди, — он подскочил к балку и исчез за дверью, но тут же появился с амбарным замком в руках. Глазастый, одобрительно улыбнулся Михаил. А я вот замка не заметил.
Генка запер дверь и сунул ключ в карман:
— Теперь буду хоть чуть спокоен: никаких у тебя нежелательных контактов, а матюки можно слушать
Нет, не ошибся я тогда у разбитой баржи, подумал Михаил. И школа промахнулась, а я… Ну, Комаров, стоп. А что — стоп? Можно чуть и похвалить себя, никто же не слышит. Сколько их с невыявленным школой призванием бегают с места на место? Не от хорошей жизни бегают. А рядом, за углом, в подворотнях у винных отделов — волчьи стаи опустившихся мужиков, а в отделах кадров настороженные взгляды: летун. Вот и выдумывают для самоутверждения титулы, наподобие «свободного строителя монументов», защищаются ими от ударов судьбы. Перед людьми, вслух, защищаются, а в подушку клянут ее, эту самую судьбу, и все титулы, пока не наткнутся на то, для чего рождены, не вцепятся руками и сердцем, не задрожат от счастья находки и не заплачут от горя по утерянным годам. Шагай, Гена, шагай… А свобода… Свобода обязывает.
Михаил проводил его взглядом и спустился к ручью. Выдернул кол на одном берегу, потом на втором, выволок стальную преграду на берег. Но рыбы стояли все так же: за время пребывания в этом «садке» у них выработался рефлекс, зафиксировавший в сознании — дальше дороги нет.
— Есть, есть, она всегда есть! — Михаил опустился на колени и подтолкнул метрового гольца. Тот двинулся вначале от толчка, но от движения автоматически заработал хвост, шевельнулись плавники, широко раскрылись жаберные крышки. Рыба чиркнула носом по поверхности воды, ухватила глоток сырого пьянящего воздуха, согнулась дугой, хлопнула хвостом и, стремительно выпрямившись, пошла вниз по течению. Остальные вначале единицами, потом плотной массой заскользили следом, забили хвостами, запрыгали через спины друг друга. Вода забурлила, ручей весело плеснул на берега упругие волны.
— Чифи-фир! Фир! — возбужденно закричала с террасы евражка.
— Ки-и-и! — приплыл из воздушных глубин голос орлана.
— Ка-а-ха-ха-ха! — радостно завопили чайки.
Михаил полез на верх морены. Оттуда открылась рыжая в сизой дымке тундра, розовая поверхность льда, невесомые, плавающие в утренних туманах холмы. И он впервые физически ощутил себя частицей древнего и бесконечного во времени мира. Ему показалось, что озеро, горы, льды, бесчисленные косяки рыб и закричавшие над ними птицы широким потоком вливаются в его жилы, заполняют сердце, сознание, каждую клетку тела.
А рыбы шли и шли, и конца не было этому движению.
Спешите, спешите, вас ждет океан, вы его часть, вы часть Земли, вы часть Вселенной, вы часть нашей общей бессмертной плоти!