«Ураган» с острова Наварон
Шрифт:
— Так оно и есть, — согласился Мэллори. — Ей и положено быть такой, иначе как еще объяснить то странное положение, в котором мы сейчас оказались.
— Конечно, конечно. — Нойфельд принялся медленно и выразительно загибать пальцы. — Вы утверждаете, что в течение ряда месяцев руководили деятельностью банды, занимавшейся сбытом пенициллина и наркотиков на юге Италии. Будучи офицером связи союзников, вы без труда получали партии антибиотиков от американской армии и с баз воздушного флота.
— К концу стало немного труднее‚— признался Мэллори.
—
— Я попросил бы вас не произносить слово «утверждаете» подобным тоном, — раздраженно произнес Мэллори. — Можете навести справки у началиника военной разведки и Падуе, который находится в подчинении фельдмаршала Кессельринга.
— С удовольствием. — Нойфельд снял телефонную трубку кратко переговорил на немецком и опустил трубку на рычаг.
Мэллори удивленно спросил: — У вас прямая связь с внешним миром? Из этого места?
— У Меня прямая связь с хижиной, что стоит в пятидесяти ярдах и где находится мощный радиопередатчик. Вот так. Далее, вы утверждаете, что вас схватили, судили судом военного трибунала, и вы ждали утверждения смертного приговора? Правильно?
— Если ваша система шпионажа в Италии соответствует тому, что о ней говорят, узнаете об этом завтра, — сухо сказал Мэллори.
— Вполне, вполне. Затем вы выбрались из камеры, убили охранников и случайно подслушали, как в комнате инструктажа агентов вводили в курс операции‚ в Боснии. — Он вновь поиграл кончиками пальцев. — В этом месте вы, возможно, сказали правду. В чем, говорите, заключалось их задание?
— Я не говрил. Не обратил особого внимания. Что-то связанное с поиском пропавших руководителей британских групп и разрушением вашей агентурной сети. Впрочем, не уверен. У нас голова была забита более важными вещами.
— Еще бы,— поморщился Нойфельд.— Например, собственной шкурой. Что стало с вашими погонами, капитан? А с орденскими лентами? С пуговицами?
— Похоже, вы ни разу не присутствовали на заседании военного трибунала, гауптман Нойфельд.
— Вы могли сорвать их сами, — сказал осторожно Нойфельд.
—А затем, полагаю, слить из топливных баков горючее на три четверти и угнать самолет?
— В ваших баках, было топлива только на четверть? — Мэллори кивнул. — И ваш самолет разбился, но не загорелся?
— Мы не собирались разбиваться, устало-терпеливым голосом сказал Мэллори. — Мы собирались садиться. Но мы остались без горючего и, как теперь ясно, ошиблись курсом.
Нойфельд рассеянно заметил: — Всякий раз, когда партизаны разводят посадочные костры, мы делаем то же самое — и мы знали, что или вы или кто-нибудь другой прибудет. Не было горючего, э? — Нойфельд снова переговорил по телефону, после чего обратился к Мэллори — Все это прекрасно — если это правда. Остается лишь объяснить гибель бойца капитана Дрошни
— Сожалею. Ужасное недоразумение. Но вы-то понимаете. Меньше всего нам хотелось
Нойфельд снова свел кончики пальцев.— Идет война. Продолжайте.
— Мы намеревались высадиться на территории партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошни взял нас на мушку, мы подумали, что попали к партизанам, что им сообщили о захвате самолета. А это означало бы для нас только одно.
— Подождите снаружи. Капитан Дрошни и я выйдем к вам через секунду.
Мэллори вышел. Андреа, Миллер и три сержанта с терпеливым видом сидели на рюкзаках. Вдалеке продолжала звучать мелодия; Мэллори повернул голову и на мгновение прислушался, затем направился к сидящим. Миллер изящным движением‚ промакнул губы салфеткой и поднял глаза на Мэллори.
— Побеседовали по душам?
— Я выдал ему байку. Ту, о которой мы договорились в самолете. — Он посмотрел на троих сержантов. — Из вас кто-нибудь говорит по-немецки?
Все трое покачали головами.
— Прекрасно. И забудьте, что говорите по-английски. Если вас начнут допрашивать, вы ничего не знаеете.
— Если меня и будут допрашивать, — с горечью сказал Рейнольдс, — то я все равно ничего не знаю.
— Тем лучше, — успокоил его Мэллори. — Тогда вы ничего не сможете рассказать, верно?
Он замолчал и повернулся на звук открывшейся двери. На пороге появились Нойфельд и Дрошни. Приблизившись, Нойфельд сказал: — Пока мы дожидаемся кое-каких подтверждений, может, выпьете стаканчик вина и перекусите. — Как и Мэллори, он повернул голову и прислушался к песне — Но прежде всего вы должны познакомиться с нашим юным менестрелем.
— Ограничимся закуской и вином — сказал Андреа.
— Ваши приоритеты не верны. Сами увидите. Пошли?
Столовая находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь, и перед ними открылась наскоро сработанная хижина-времянка с двумя шаткими столами на козлах и четырьмя скамейками на земляном полу. В дальнем конце комнаты в неизменном камине горели неизменные сосновые поленья. Неподалеку от огня, на углу стола примостились трое — судя по поднятым воротникам шинелей и отставленным винтовкам — часовые, которых сменили на посту. Они пили кофе и вслушивались в тихое пение человека, сидевшего на земле переда камином.
Певец был одет в рваную куртку, немыслимо рваные брюки и сапоги, расползавшиеся по швам. Лицо его скрывала масса темных волос, ниспадавших со лба, и очки в темной оправе.
Рядом сидела девушка, опустившая в полудреме голову ему на плечо. Поджатые ноги девушки были укутаны полами длинной обветшалой шинели английского образца. Нечесаные, рассыпавшиеся по плечам волосы с золотистым отливом сделали бы честь любой скандинавке, однако широкие скулы, темные брови и темные длинные ресницы, бросающие тень на бледные щеки, безошибочно указывали на славянское происхождение.