Урал-батыр.Башкирский народный эпос (перепечатано с издания 1981 года)

Автор неизвестен

Третий:

«Имя матери моей Хумай, В небо высоко взлетая, она Слушает что-то, не ведая сна: „Эй, Урал мой, чей занят ты? Я плачу, неведенья полна; Дивы и змея вместе сошлись, Воедино переплелись“ Землю море покрыло сплошь — Как его ты переплывешь? Как ты дивов, что крови хотят, Всех одолеешь и перебьешь?» — Так она свою скорбь изливала, С горькой жалобой причитала. На меня однажды взглянула, Глубоко и скорбно вздохнула: «Коль ты раньше б, мой сын, родился, На коня своего садился. Отцу, что в сражении изнемог, Верной опорою стать бы мог», — Говорила, меня обнимая, И беззвучно рыдая сама; За младенца меня принимая, Тайну не открывала она. Когда ночью мы с ней не спали, В нашу дверь колотить вдруг стали — Разлетелась вдребезги дверь. Див вошел — отвратительный зверь. Руку к матери он протянул: «Не того ль, кто войну раздул. Вверх ногами все перевернул, Кто утесы в горах ломал И камнями в дивов кидал, — Не того ль ты жена — Хумай? Ты ему Акбузата дала, И счастливою с ним была, Меч алмазный вручила ему, Смерти дивов тем предала! Голову я тебе отрублю, Вдоволь крови твоей попью И в огонь твое брошу тело, Чтоб обуглилось все и сгорело! Пусть твой муж от вести такой Потеряет и сон, и покой!» С тем на мать набросился он. Увидев меня, остановился: «Не второй ли это Урал? — Про себя пробормотал. — Не от него ли сын родился?» Так и замерла в страхе мать, Даже слова не в силах сказать. Сердце женское оборвалось, Помутились глаза от слез. Я ж, ребенком себя не считая, Гневом яростным закипая, На злодея напал того. Одна голова его выдувала пламя, Другая яд источала губами; То он меня гнул, то я его. В руках моих не было ничего. Но жестоко я с ним сражался, В силе диву не уступил, Наземь с грохотом повалил, Так его мерзкую глотку сжал. Что из пасти вдруг кровь пошла. Потом подмял его под себя. Застонал див, бессильно хрипя. Под ударом последним он Вопль издал и жалобный стон, А потом и дух испустил. Кровью весь дворец затопил, Мать, по пояс пройдя в крови. Подала мне испить воды, Счастьем лик материнский светился: «От батыра батыр родился! Стал героем ты, как отец. Хоть тело детское у тебя, Хоть сердце юное у тебя, Вышел из тебя молодец. Отец в одиночестве битву ведет, Душу его тоска гнетет; Пусть тяжко не будет ему одному, Пусть враг не сломит волю его. Иди и будь спутником ему, Опорой в сраженьях будь для него», — Так ко мне обратилась мать. И вышел в путь я, тебя искать; Я — твой сын, Идель меня звать, Пришел, чтобы вместе с тобой воевать.

Четвертый:

«Мать мою зовут Айхылу. Отца моего звали Шульген — Он приходится братом тебе. Черный путь он выбрал себе. Много крови людской пролил, Врагом человечества прослыл, Из-за него исстрадалась мать. Пожелтела,

воску подстать. Как-то меня к себе призвала И такой рассказ повела: „Знай: от Луны я рождена, Что озаряет ночную мглу. Мать любила очень меня; Когда я стала жертвой Шульгена, Потускнела ока мгновенно, Вся печалью серой покрылась, Темной думою замутилась; Каждый день ее меркнет взор, Слабнут лучи, что мой видят позор; Раньше соперницей солнца была — Теперь его свет вбирает сама. Отец мой тоже позор испытал — Затем, что жертвой обмана стал, И, видно, горем объятый весь, Ныне вовсе куда-то исчез. Дам тебе рыжего я коня, Предназначенного для жениха; Поскорей на него взбирайся, Вместе с Иделем в путь отправляйся И по следам батыра Урала Скачи вперед“, — мне она сказала, „Будь Сакмаром“, — сказала она, Не жалеть себя наказала. Сыном быть твоим приказала». Урал выслушал всех подряд, Насладился он их речами. Был он невыразимо рад Тому, что собственными глазами Увидеть егетов ему привелось. Радость великую он вкусил. Полный новой отваги и сил, Вновь забрался он на коня; В окружении своих сыновей Продолжал против дивов войну, Очищая от них страну. Месяц сражались они, говорят, Год сражались они, говорят. В одном из жестоких боев Урал На Кахкаху наконец напал, Вспенив море, барахтался он. Испускал крик истошный и стон, Вопль его разносился, как гром. Из кусков его тела потом Сложили еще одну гору; Дивам и Шульгену на горе Надвое море разделила гора. Шульген тут голову потерял. Что делать, как поступить, не знал. Оставшихся на его стороне Всех до единого собрал; И тогда против выживших дивов Битву снова начал Урал. Когда жестокие битвы шли, Когда, бурля и пеной вскипая. Клокотала вода морская, Брата своего Урал Неожиданно повстречал. Братья схлестнулись между собой. Разгорелся упорный бой. Жезлом Шульген на него замахнулся, Хотел Урала огнем спалить, Колдовством его жизни лишить. Только Урал не растерялся, Тут же вынув алмазный меч. Нанес удар сокрушительный встречь; Гнев его стократно возрос — Жезл тот вдребезги он разнес. Что после этого началось! — Грянул гром, стало озером море. Дивы, оставшиеся без воды, Испытали великое горе. Урал же Шульгена выловил вскоре. Акбузат и четыре батыра Продолжали дивов громить. Шульген со всеми гадами мира Брата не смог своего победить. Пыл последний его пропал — Он с седла на землю упал. Тут Сакмар на отца метнулся И мечом своим замахнулся; Но трогать его Урал запретил — Сакмар неохотно меч опустил. Урал людей к тому месту собрал; Так пред всеми Шульген предстал. «С детства коварным злодеем ты рос, Кровь запретную выпивал. Словом родителей пренебрегал. Злоба правила лишь тобой, Всею черной твоею судьбой; С дивами плавал в крови людской, Землю всю затопал водой, Выжег огненной пеленой; Только с дивами был знаком, Людям стал ненавистным врагом, В камень сердце свое превратил, Отчий лик ты навек забыл. В дороге другом тебе я был: Выбрал девушку ты — я не перечил, Выбрал коня — я не противоречил; Славу в мире хотел найти — Я не стал поперек пути. Жезл вложил я в руки твои — Ты к насилью вернулся опять. Кровь хотелось тебе проливать; Страну в великий разор ты вверг, Многих людей в воде утопил, Сам подчиниться дивам решил, Верой-правдой им служил, Кровь человечью дал пролить, Царя благородного чистую дочь, Греющий жизнь его нежный цветок, Выдать я за тебя помог. Надеясь, что сердце твое уймется; Ждал я, пока не вышел срок. Только слова ты не сдержал, Так на честный путь и не встал. Слову отцовскому не внял, Материнский завет растоптал, Всю страну затопил водой; Чтобы сородичей кровь пролить, Дивов злобных привел с собой, На людей их повел войной. Твердь земную, что ровной была, В ямы и бездны желал превратить. Зло добротою сокрушено — Никогда не вернется оно! Понял ли ты теперь, что зло Будет побеждено добром? Понял ли ты, что человек Будет выше дивов во всем? Отныне туши тварей твоих Станут землей для существ живых. Отныне войско Кахкахи Будет войском без рук, без ног. Коль, землю целуя, слово не дашь, Голову перед людьми склонив, Клятву священную не дашь, Коль не признаешь, что слезы людей Лишь на совести черной твоей, И, повстречавшись с нашим отцом, Не расскажешь ему обо всем. Голову тебе отрублю, В муку-толокно ее сотру, Вымарав тело твое в крови. На горе из телес Азраки, Что называется Ямантау, Так и быть, похороню; В черную скалу тебя превращу, К которой живая душа не придет — Ни через месяц, ни через год; Не помянет никто добром, Трава не взойдет на месте том; От солнца потрескаешься ты, Для змей, что ползают средь темноты, Для коршунов, замышляющих зло, Для стервятников, что на земле Добычу высматривают себе, Станешь прибежищем ночью и днем — Вот такою ты станешь скалой!» — Вынес Урал приговор такой. Шульген неподвижно ему внимал. Боясь, что брат его впрямь убьет, От перепуга весь дрожал. И вот, заикаясь, он слово дает: «Создано черным колдовством Озеро это — источник зла. Лицо свое я умою в нем, Чтоб со своим распрощаться злом; Чтобы коварства вовек не творить, Черных дел вовек не чинить, Буду всегда и всюду с тобой. Дорожить буду дружбой людской, Тем постараюсь славу добыть, Чтобы верно стране служить; Урал, дай след твой поцеловать, Братом позволь тебя назвать, Вместе жизнью одною жить, Мать свою и отца повидать, Слово клятвенное дать!» «Кровь запеклась на твоем лице — Не отмоешь в озерной воде. Захлебнулось сердце в крови — Не вернешь его к правоте; Сквозь воду прошедшие и огонь, Люди уже не поверят тебе; К ним ты черную злобу питал, Камнем проклятия ты стал, Только огнем и был для них ты. Семена блага и доброты С рожденья покинули тебя; Пока ядовитое сердце твое Смягчится — камень скорее растает, Доброту оно не познает, Все святое оно распинает. Если хочешь людей полюбить, Если вместе с ними, в стране Отныне хочешь батыром быть, То считай злодеями тех, Кто врагами стал для людей. Кровь врагов тех в озеро слей И омой лицо свое в ней. Против людей ты дивов водил, Кровь людскую нещадно лил, Злодейство за славу почитал, Доброту за позор принимал; И в гордыне своей теперь Мечешься, как разъяренный зверь. Пусть почерневшая кровь твоя Напоминаньем о прошлой судьбе Будет сердце твое сжимать, Тело болью одолевать; Пусть скверная кровь, что в тебе течет, Иссохнув, красный цвет обретет. Тогда человеком станешь опять, С нами останешься в нашей стране, Будешь батыром на войне», — Так заключил Урал свою речь. Гора у Шульгена упала с плеч. Шульген стал Урала снова просить, Землю слезами пред ним кропить: «Лев, на котором я ездил верхом, Дважды споткнулся подо мной. Дважды его я ударил так. Что брызнула кровь из него струей; Потом и в третий раз он споткнулся — Ко мне в смятении обернулся: Мол, не споткнусь я в пути опять! И припустился снова бежать. Я тоже больше его не бил. Не бранил его, не колотил. Так Шульген, что тебе был брат, Промахнулся два раза подряд, Вселил в твое сердце горе и гнев, Ведь я и есть — спотыкавшийся лев; В третий раз мне уйти позволь, Лик почерневший я свой отмою, С обеленным лицом пред тобою Я предстану и, землю целуя, Стану равным среди людей, Стану жить я в стране твоей». Урал решил его просьбе внять, В последний раз его испытать; Коль, честь потеряв, муж с дороги собьется Все утратит он в жизни своей; Коль зло затаит он против людей, Ночью светлый день обернется. Тому, чья душа истекает злобой, День будет мраком глаза затмевать; Будет он ночью охотиться, чтобы Птиц, ослепших во тьме, подбивать. Если ночь для людей настанет, Она тебе покажется днем. Сородичей ты убивал непрестанно, Черную славу обрел на том. Лучше дивов, что были врагами Нам, у тебя не бывало друзей. Засияет луна для людей. Когда же погасает луна, не знал ты, Что вспыхнет ярчайшее из светил; Своими главами теперь увидал ты, Что этот свет наконец наступил. Для тебя же и дивов зловещих Черная ночь наступила навечно. Море, где плавали дивы толпой, Обернулось навек землей, Азрака, царь проклятый твой, Обернулся навек горой. От злодея и девушки чистой Родился Сакмар — богатырь неистовый. Коль наконец понять ты сумеешь, Что радость утраченную обрели Мужчины, которых терзали змеи, Девушки, что в плену их желтели, — Красавцы дивные нашей земли. Знай наконец, что, вот так сражаясь, Вечною злобой против людей, Их безжалостно уничтожая, Если поймешь наконец все это, Если с коварством расстанешься ты, Если из тьмы повернешься к свету, Коль силы найдешь поучиться добру У льва своего, что споткнулся в пути,— Еще раз исполню я волю твою. Во имя чести отца моего, Памяти матери моей, Последний раз испытаю тебя, Последний раз внемлю просьбе твоей.

Глава 9

О том, что сказал старик, изнемогающий от невозможности умереть; как Урал-батыр набрал в рот воды из Живого родника, но не сделал и глотка — опрыснул тою водой землю вокруг себя, и вся она ожила.

Отпустив Шульгена, Урал Так собравшимся людям сказал: «Смерть, что зрима была для глаз, Выгнали мы из страны своей. Дивов, что пили кровь из нас. Сделали твердью горных цепей. Воду Живого родника, Зачерпнув, принесем сюда — Пусть всем достанется та вода. От Смерти же, что скрыта от глаз, От болезней, что точат нас, От болей и мук, гнетущих от века. Человеческий род спасем, Бессмертным сделаем человека Радость в каждое сердце внесем!» Когда вот так говорил Урал, Старик какой-то приковылял. Тяжко вздыхал он, горько стонал, Смерть-спасительницу призывал. До предела иссохшее тело Все, казалось, в суставах скрипело. Так он долго на свете жил, Что отца и мать позабыл. Так обратился к народу он: «Пережил много я поколений, Много разных прошел владений, Был свидетелем тех времен, Когда мы не знали родства и имен, Не боялся никто ничего, Дитя не знало отца своего; Видел, как люди вместе селились, Как по парам они сходились. Сильное племя слабое грабило, Змеи и дивы считали, что вправе Безжалостно на людей нападать, Одних пожирать, чтоб за их счет Наращивать число своих голов, Остальных — обращать в рабов; Вел кичливо себя их род, В страхе держали дивы народ, Проливали потоки слез — В такое время егетом я рос. Что значит Смерть, я тогда не знал, Сирот обиженных не замечал; Когда прибирали к рукам своим Пленников дивы одного за другим, Смерть пред глазами моими предстала; Но знал я: день счастливый придет И когда-нибудь мой народ Родит на свет такого батыра, Который на змей, кишащих по миру, Беспощадной войной пойдет; Что люди, чьи очи мутны от слез, С улыбкой поднимутся в полный рост, Полной грудью вздохнут наконец, Счастливо заживут наконец — Такого часа пред смертью я ждал; Чтоб Смерти душу не отдать, Чтоб праздник тот самому увидать, К роднику живому припал. Смерть я часто и раньше встречал, Грозно дышала она на меня, К самой глотке нож подносила, Саблю не раз на меня точила, Не раз ломала она меня, Но одолеть меня не могла, Взять мою душу не в силах была, Плоть в моем теле убить не могла. Со Смертью на равных я сражался. Праздника вот наконец дождался, Потому и пришел сюда; Мой привет примите, друзья. Вот счастливые лица людей Вижу сквозь сумрак своих очей, Человеческого существа Я богатырство и мощь постиг. Теперь без страха могу умереть — Горы, что ты из дивов воздвиг, Эта каменистая твердь, Могут обителью стать для людей, Приютить и птиц, и зверей, На любой из воздвигнутых гор Они для жизни найдут простор. Будет потомство людей умножаться. Слезы забыв, оно станет смеяться, Обживется и счастье найдет, Прошлое в песнях своих воспоет. Понял я, что на земле этой вечной Будет вечен и род человечий. Явился спасителем ты для людей, Стал для них ты светом очей, Первым среди батыров ты стал, Против зловещих сил восстал, Достоин того, чтоб тебя воспели Все грядущие поколенья. Чтоб ты счастье стране добыл, Твой отец тебе жизнь подарил, Молоко тебе мать дала; Душа твоя твердой к врагам была, А к друзьям — и добра, и светла — Таким батыром взрастили тебя, Посадили на верного льва. С той, чья душа нежностью полна, С красавицей, что солнцу подобна, С волшебницей, чей прекрасен стан, — С Хумай тебе встретиться было дано, Акбузата оседлать суждено, Несравненного коня, Что пламенем вспыхнул против огня, Против воды вскипел водой, Против ветра вознесся горой. На врагов метнулся войной, — С ним на дивов ты поспешил, Воду морскую иссушил. Счастьем всю землю наделил, А стране благоденствие дал — Таким батыром тебя я узнал. Сам же я вот таким предстал: Трепещет душа моя, как мотылек, Крови во мне — на один глоток. Суставы и кости вконец раздробились, Только тело не развалилось. Помутился рассудок мой, Жить больше не в силах жизнью такой, Пытался Смерть я к себе призвать, Ей хотел я себя отдать, Но душу мою она не взяла, Слова такие произнесла: „Из Живого ты пил родника, Неподвластен мне стал на века, Душу твою не смогу я убить, Б мертвеца тебя превратить; Обессилеть, но будешь жить, Мукой бессмертия исходить. Сгнившее тело черви источат, Но умереть оно не захочет. Из мира этого ты не уйдешь, От страданий с ума сойдешь“. Таким, егет, я пришел к тебе, Все поведал я о себе, Постарайся меня понять, Есть у меня, что тебе сказать: Горький мой опыт дней прожитых Поможет от бед избавить других. Желая вечно на свете жить, Неподвластными Смерти быть, Власть ее принять не желая, Не пейте из Родника Живого! Мир — это благоухающий сад, А существа, живущие там, Подобны растениям и цветам Одни тот сад засоряют собою, Другие растут, восхищая красою, Разные краски и уют Саду растения те придают. То, что Смертью мы зовем. Прозвища злые кому даем, — Вечности нетленный закон. Мир от гнилья очищает он. От больных и увядших трав Навсегда очищает он. Освежает он жизни сад. Не желайте же вечными быть, Из Родника Живого испить! То, что на земле остается, Чем все лучшее создается, Сада краса и благоухание — Это добро и благодеяние. В огне не сгорит — благодеяние, В воде не утонет — благодеяние, На неба возвысится — благодеяние. Останется в памяти — благодеяние, Оно — голова всех дел. Для всех живущих на свете людей Пребудет как мира высший удел». И слова старика услыхав. Смысл глубокий их осознав. Вместе со всеми людьми Урал В дорогу дальнюю зашагал. И вот перед ними Родник Живой — Рот наполнил Урал водой, На стежку, что проложил он сам, На горы, что поднял к небесам. Прыснул тою водой, говорят: «Пусть зеленеют голые чащи, Пусть цвет бессмертия обретут, Пусть птицы щебечут звонче и слаще, Пусть люди веселые песни поют! Пусть враг бежит из нашего края, Черной завистью истекая! Пусть эту землю любит народ, Пусть садом прекрасным она расцветет. Пусть сердце врагов красотой изведет!» — Так Урал громогласно изрек. Там, куда брызги воды полетели, Разом выросли сосны и ели; В стужу любую цвет не теряющая, В жару любую не засыхающая, Неуязвимая для насекомых. Для червей и жуков ползучих, Распустилась зеленая хвоя И навечно осталась такою. До Шульгена дошла та весть. «Отныне у меня защитница есть, Которая будет людей хватать, Убивать и со света сживать. Моя защитница — это Смерть, Нет преград теперь перед ней, Будет мне помогать она Нещадно уничтожать людей», — Так про себя подумал Шульген. Змей и дивов он всех собрал, Обо всем, что знал, рассказал, Строго-настрого наказал: Людям ни капли волы не давать, Власть Урала не признавать. Дни и месяцы миновали. Люди жилье себе сооружали, В гости друг к дружке ходили, Полной чашей веселье пили, Сватали за женихов невест. Был спокоен и счастлив любой. Среди тех беспокойных мест Установились мир и покой.

Глава 10

О том, как в гневе на злодеяния дивов Урал выпил озеро, где они прятались; как проникшие в его нутро змеи изгрызли сердце батыра; о том, что сказал Урал-батыр перед своей смертью; о том, как расселились люди на склонах Урал-тау, как там же расплодились звери, животные и птицы, как им не стало хватать воды; как образовались реки Идель, Сакмар, Нугуш, Яик; как люди зажили в благополучии, забыв о прошлом лихе и бедствиях.

Но вот опять был нарушен покой: Девушек, шедших за водой, Мужчин, идущих лесной тропой, Дивы стали подстерегать И у самой воды глотать; Выпивали их кровь, говорят, Вырывали сердца, говорят. Змеи выползали из щелей, Жалили нещадно людей. Всех их снова ужас объял, Каждый пред гадами трепетал; Вновь к Уралу толпой пришли, Сквозь слезы о дивах заговорили. И решил он народ сплотить, Дивов злых до конца истребить; Только те об этом прознали, Из воды вылезать перестали. Долго Урал размышлять не стал, Иделю, Нугушу, Яику, Сакмару и другим батырам — Войском своим управлять наказал; Меч алмазный вырвал потом, Акбузата оседлал, Вызывая и шум, и гром, На Акбузате помчался он, Бурю на земле поднимал, Волны из воды исторгал; К озеру дивов прискакал: «Выпью озеро это сполна. Иссушу до самого дна, От дивов, оставшихся в живых, Кто людям жить на земле не дает, От шульгенов и гадов других Навсегда избавлю народ!» Стал он озеро выпивать — Начала в нем вода клокотать; Дивы испуганно загалдели — Спрятаться от батыра хотели. Только пил все Урал и пил, И див за дивом в него входил. Много их в нем скопилось внутри, Зубы у каждого остры, Грызли они его сердце и душу. Озеро выплеснул он назад; Дивов, выскакивающих наружу, Всех убивали батыры подряд. Не в силах на ногах устоять, Не в силах больше воевать, Урал на месте том же упал. Народ повалил тут за валом вал. «Он счастьем народа был до конца!» — Осиротевший народ рыдал.

Урал:

«Своими глазами видели все вы, Как дивы в мое проникали чрево, И каждый сердце мое терзал, Внутренности на части рвал. Вот что, народ мой, тебе я скажу: В омутах и озерах глубоких Будут дивы таиться и впредь. Будут пытаться они ненароком Душой и телом людей завладеть, Будут мстить каждый день, каждый час, Всюду преследовать будут вас, Чтоб вашей смертью смыть свой позор; Не пейте воду из этих озер — Только болезни от них и мор, Воду их обходите стороной, Пусть потеряют злодеи покой. Против дивов я начал войну, Очистив озера от них, Страну Помог народу вновь обрести; От тех, кто вел себя как злодей, Я стремился избавить людей; Опорой в пути мне был Акбузат, Опорой в борьбе — мои славный булат; Земля родная была мне, как мать, Надеждой и верой она мне была, Коль нужно мне войско было собрать — Достойных богатырей дала; Бывало, успехом своим упоен, Совета не спрашивал я у других, Собственным все решал я умом, Меня лишь вините в ошибках моих! Слушайте, дети, вам говорю, Слушай, страна моя, тебе говорю: И львом храбрейшим будучи мира, С рожденья имея имя батыра. Все же, страну свою не обойдя. Вброд ее горе и кровь не пройдя, Сердце свое нельзя закалить; Чтоб заодно с врагами не быть. Без совета дела не вершите! Дети, словам моим внемлите: На земле, очищенной мною. Людям добудьте счастье земное; Будьте мудрыми на войне. Чтобы славу добыть стране, Сами стремитесь батырами стать; Старших умейте почитать. Их советом не пренебрегайте, Но и тех, кто младше, не забывайте — Вам растить их и поднимать. Коль в чьи-то глаза угодила соринка, Которая может их сделать слепыми, Станьте ресницами глаза для них вы, Сор тот смахните руками своими, Акбузат мой, алмазный меч Тому перейдут в моей стране, Кто, богатырски держась в седле, На этом яростном скакуне Сечь врагов будет на войне; Тому же, кто на путь предательства ступит, Меч этот будет вовек недоступен. Сыны! Матерям передайте своим: Пусть за все Урала простят. Пусть каждая скажет: „Был он мужем моим“. А всем вам вместе напомню о том: Пусть станет добро лишь вашим конем, Пусть имя будет вам — человек, Злу не давайте дорогу вовек. Пусть мир и добро пребудут вовек!» Слова те напутственные сказал И скончался батыр Урал. Скорбь унять не имея сил, Голову низко народ склонил. Звезда падучая мглу прорвала — Для Хумай она весть принесла; Хумай надела птичий наряд И прилетела сюда, говорят, И губы мертвого Урала, Говорят, она поцеловала: «Ай Урал ты мой, Урал, К тебе живому я не успела, Не слыхала, что ты сказал, Душу утешить не сумела. В юности встретила тебя, В радости сбросила птичий наряд, Девушкой обернулась я; Когда со змеями ты воевал, Когда дорогу добру открывал — На моем Акбузате верхом, В руке с моим алмазным мечом, Самой счастливой я в мире была; Застать в живых тебя не смогла. Ты губы мои не поцеловал. Не знаю, что бы ты мне сказал. Как без тебя я буду жить? Кем буду в жизни дорожить? Кто сможет взор мой заворожить? Хоть имя есть — Хумай — у меня. Хоть люди знают, что женщина я, Я птичью шубу уже не сниму, Облик, в который можно влюбиться, Больше никогда не приму. Батыра такого уже не найду, Матерью батыра стать не смогу. Птицею жизнь я буду вести, Яички бесплодные буду нести; Дитя родится — птицею будет, Цвета белого оно будет. Как самые чистые мысли твои. Что для тебя я сделать смогу? У дороги, где ты скакал, На горной гряде, что ты создавал, Вырыв могилу, похороню, Навек тебя в сердце своем сохраню. Путь великий, где ты скакал, Не зальет никакая вода; Горы, которые ты создавал, Примут в свои объятья тебя, Будут прах твой вечно хранить, Будут вечно на свете жить. Когда-то море ты здесь осушал, Самым первым батыром стал, На берегу страну основал; Отныне, в объятьях могучей горы, Будешь светочем ты страны, Будешь светлой душой для людей, И мертвый, будешь живых ты живей, Еще прославленней будешь ты, Немеркнущим золотом будешь ты; Человечий возвысив род, Слава твоя на земле живет!» И, такие слова сказав, Похоронила его в горах, Улетела она, говорят, Решив не возвращаться назад. Дорога Урала — великие горы, Могила Урала — высокие горы, Название приняли то же — Урал. По истечении долгих лет Загрустила она по Уралу, Вдоль дороги, что он проложил, Махая крыльями, пролетала, Опустилась на гору-скалу. Думая об Урале, грустила. Позднее вывела там птенцов, Белых лебедей расплодила. И об этом узнали все. Говоря: «Это птица Хумай», Лебедей за родных принимали, Охотиться на них запрещали; Не ловить благородных птиц Между собой договорились — Оттого птицы те расплодились. Поэтому мясо лебедей Навеки запретно для людей. Много громов с тех пор отгремело. Один за другим года пронеслись. И вновь Хумай сюда прилетела, А потом животных и птиц За собой она привела: Дескать, здесь благодатна земля, На Урал возвратилась вновь; Храня к ней привязанность и любовь, Пришли-прилетели вереницей Звери, животные и птицы. Узнав, что все твари сошлись туда, Что там никому не грозит беда, Бык Катила племя свое, Которому отроду был вожаком, На отроги Уральских гор, Туда, где благодатен простор, Привел, чтоб вместе со всеми жить, Голову перед людьми склонять. Акбузат по странам бродил, Лошадиный род единил, Во главе табунов сам шел, Всех затем он сюда привел в. Когда обжились и с раздольями свыклись, Здесь и лошади расплодились. Каждый день и месяц Урал Все живое в себя вбирал. Дни прихода птиц и зверей С тех пор и стали для людей Названием месяцев и годов — Стад подсчет их с тех пор таков. После того как умер Урал И в землю прах его превратился, Могила вдруг его засияла; Люди, что видела свет небывалый, К могиле его сходились толпой, Каждый землю трогал рукой, Славя землю могилы той. Постепенно на месте том Золото залегло пластом. Расплодились звери и птицы. Не стало хватать воды, чтоб напиться (Не пил из озер никто из людей). Тогда к Иделю и Яику, Нугуш-батыру и Сакмару, Собравшись вместе, люди пришли Со всех сторон уральской земли, И, не в силах печали скрыть, Стали спрашивать, как им быть. Идель тогда в задумчивость впал, Меч отцовский молча достал. На Акбузата верного сел Отовсюду народ собрал: «Пока в воде, какую мы пьем, Пока на земле, где все мы живем, Злобные силы еще таятся. Людям не обрести покоя — Будут они своей тени бояться. Против Шульгена войну откроем, Избавим страну от врагов навсегда, Будет тогда у людей вода. Мир и покой придут навсегда». Едва успел он слова те сказать, Как Хумай появилась опять, И так сказала ему Хумай: «Егет, что от батыра рожден, Будет ли робостью сокрушен? Кто мог знать, что мужчина придет, Который дорогу в море проложит, Горы из поверженных дивов сложит, Всю морскую воду иссушит, Людей расселит на созданной суше? Ни у кого, кто на свете живет, Мыслей подобных не возникало; Хоть остался лишь прах от Урала, Все же меч его — он с тобой, Акбузат — всегда под рукой; Отец твой из дивов горы возвел, Дороги остались там, где он шел, Воду очистил от злобных сил. Страну воедино объединил. Так, умирая, он завещал: „Не надо воду из озера пить. Жизнь свою понапрасну губить“,— Так перед смертью он сказал. Если с Шульгеном войну начнешь. Если даже его разобьешь, Другой в озерах не станет вода; Как материнское молоко. Не вспоят страну никогда!» Идель, услышав эти слова, Задумался, сошел с седла. Меч, который оставил Урал, В руки могучие он взял, На высокую гору взошел И такие слова сказал: «В руках отцовских алмазный меч Мог змей в дивов-драконов сечь; От Урала пришедший в мир, Достоин ли имя носить — батыр, Кто мужчиной меня назовет, Если жаждой страдает народ Без воды, без живительных рек?» — Так промолвил Идель, и вот Гору мечом он алмазным сечет; Воды, белые, как серебро. Заструились тотчас с горы, Прохладные понесли дары. Им путь преградила гора Ямантау, Которую когда-то Урал Из туши Азраки создал; Вновь размахнулся Идель что есть сил И гору напополам разрубил. Дальше устремилась река; Гора, на которой Идель стоял, Там, где весело он скакал, Откуда, выбилась та река, Название приняла — Иремель. Клин горы, запрудившей реку, Там, где Идель ее разрубил, Кырыкты называться стал. Иделем добытая вода Названье реки «Идель» приняла навсегда Каждый пил, воде этой рад; И, следя за ее теченьем, Счастья исполненный и волненья, Песню такую пел, говорят: «Иделем вырубленная река, По долинам сухим потекла, Сладка Идель и горька она, Высушит всю твою печаль И кровавые слезы до дна. Пел песни народ о счастье и мире, О славном сыне Урала-батыра, Сладка Идель и горька она, Высушит всю твою печаль И кровавые слезы до дна. Все в одни голос его прославляли. Высохли слезы, исчезли печали. На берегах Идели-реки Стал вовсю расселяться народ, Разводить там домашний скот; Разрасталось число людей, Становилось им все тесней, Не хватать им стало земель, Все сужалась река Идель. Потом батыры вместе сошлись; Батыры Яик, Нугуш и Сакмар На поиски новых рек разбрелись. Подобно Иделю, каждый из них Мечом рубили земную твердь. Три реки, из глубин земных Вырвавшись, в стороны растеклись. Четыре батыра народ пригласили, На каждого из четырех поделили. На долинах четырех рек Стали строить они жилье, Расселились там навек. Батыров тех четырех имена Четыре реки затем получили; Во всех поколеньях, во все времена В сердцах потомков батыры те жили».

УРАЛ-БАТЫР

В ПРОЗАИЧЕСКОМ ПЕРЕЛОЖЕНИИ

В изложении Айдара Хусаинова.

Ночь, глубокая ночь повсюду. Нигде не видно ни звездочки, ни огонька, лишь глубокая тьма вокруг, тьма без конца и без начала, тьма без верха и низа, без четырех сторон света.

Но что это? Словно посветлело вокруг, и тьма заблестела тяжелым смутным сиянием. Это в ее сердцевине вдруг обнаружилось золотое яйцо, свет от которого пронзил бесконечную толщу тьмы.

Яйцо блестит все сильнее и сильнее, но жар его не опаляет, он только захватывает все большее и большее пространство, становится нестерпимым, и вдруг исчезает, и вот перед нами чистое небо, широкая степь, высокие горы на горизонте и огромные леса за спиной.

А если опуститься еще ниже, можно увидеть, как движется человек, похожий на небольшую гору. Это Янбирде — Давший Душу. Он в несколько раз больше самого большого человека, потому что он первочеловек. Он живет так давно, что даже сам не помнит, когда родился. Рядом с ним его жена Янбике — Душа Жизни. Они живут вместе с давних пор, и есть ли на свете еще люди — они не знают, давным-давно им никто не попадался навстречу.

Они возвращаются с охоты. Сзади тащится лев, на которого они взвалили добычу — высокого оленя, в небе над ними летит сокол, он высматривает, что творится в округе.

Вот показалась полянка. Оттуда навстречу Янбирде и Янбике бегут два мальчика. Того, что пониже, зовут Урал, он помладше. Того, что повыше, зовут Шульген, он постарше. Так начинается наш рассказ об Урал-батыре.

Как Шульген нарушил запрет отца

Янбирде и Янбике жили в этих местах с незапамятных времен. У них не было дома и никакого хозяйства они не вели. Еду готовили на костре, ели из чего придется, а если хотелось поспать — высокая трава стелилась как мягкое ложе, высокие липы склоняли свои ветви, чтобы укрыть их от дождя, густой боярышник и шиповник смыкались вокруг них, чтобы защитить от ветра. Ни зимы, ни весны, ни осени не было в тех местах, а только одно бесконечное лето.

Янбике и Янбирде жили охотой. Выезжали они на могучих свирепых львах, щука помогала им ловить рыбу в реках, а верный сокол бил для них птиц. Ни лука у них не было, ни ножа, голыми руками они ловили в лесах зверей и чувствовали себя хозяевами тех мест.

Был у них обычай с незапамятных времен — собирали они кровь убитых животных и делали из него особое питье, которое придавало им силу и бодрость. Но пить это самое питье можно было только взрослым, а детям своим, Шульгену и Уралу, родители строго-настрого запрещали прикасаться к ракушкам, в которых оно хранилось.

Дети росли быстро. Когда Шульгену исполнилось двенадцать лет, он решил оседлать льва и отправиться на охоту, как его отец.

Урал, которому в ту пору было десять лет, решил поохотиться с соколом, как охотился его отец.

Но Янбирде не дал им своего благословения и сказал так:

«Дети мои! Я вас люблю, как люблю свои глаза, которыми смотрю на белый свет. Но разрешить вам охотиться не могу — у вас еще не выпали молочные зубы, вы еще не окрепли телом и душой, не пришло пока ваше время. Не торопите своего детства и слушайте меня. А я вам говорю — чтобы привыкнуть к верховой езде — садитесь на оленя. Чтобы научиться охотиться с соколом — пускайте его на стайку скворцов. Есть захочется — ешьте, пить захочется — пейте, но только воду из родника. Пить то, что мы с матерью пьем, вам запрещено».