Уральская матрица
Шрифт:
Но «промышленное искусство» уничтожало или нивелировало многие «канонические» понятия художества. Кто автор? Столичный художник или местный мастер? Где оригинал, а где копия? Ответов на эти вопросы нет, а потому для тех искусствоведов, которые пожелают, всегда оправдано право снобистски и брезгливо отмахнуться от каслинской скульптуры, екатеринбургской вазы или златоустовского клинка: «Это не искусство!».
Проблема в том, что в набор понятий, определяющий суть «искусства», уральские мастера добавили ещё одно, доселе не значимое: технология. Она не выявляла свойства изначального замысла художника; она сама участвовала в формировании
Европеец, гордый индивидуалист, оказался оскорблён тем, что ему навязали соавтора. Соавтором была «уральская матрица». Не случайно все мастера так или иначе связывались с язычеством. Про Данилу уже было сказано достаточно. Но можно вспомнить предание о том, как Хозяйка Медной горы разгневалась, что малахитовые колонны украсили Исаакиевский собор Огюста Монферрана, православную церковь, — разгневалась и «спустила» весь малахит в недра. Больше месторождений промышленного малахита на Урале не найдено.
И каслинская скульптура «Пряха» — «чугунная бабушка» — в сказе Бажова являлась «барыне» призраком. И златоустовский мастер Иван Бушуев, Иванко Крылатко, для украшения булата выбрал Пегаса — языческого крылатого коня. Чего уж говорить про лысьвенских художников супругов Колюпановых, эмали которых уже сами по себе и есть древний уральский миф. «Уральская матрица» неизбежно «форматировала» искусство под себя. Лишь в соавторстве с «матрицей» — с судьбой, с древними смыслами Урала, — уральский художник, Мастер, обретал полный объём и значение своей личности и своего творчества.
Писатели Мамин-Сибиряк и Бажов, академики Карпинский и Ферсман равно уважали одного человека — уральского горщика Данилу Зверева. Более всего он знаменит открытием многих самоцветных копей легендарной Мурзинки. Однажды кто-то сказал ему, что на Урале нет алмазов, — Зверев поспорил, пошёл и отыскал два алмаза на реке Серебряной. Зверев говорил об Урале: «Здесь есть всё. А если чего и нету, значит, плохо искали».
Уральских рудознатцев на сокровища недр выводила не слепая удача, а твёрдое знание примет. Бывало, что золотой слиток случайно выплавляли, сжигая выкорчеванный пень. Но чаще сокровища открывали, заметив «следок» и пересыпая землю в ладонях. И слова Зверева означают то, что рудознатец верит не в фарт, не в удачу, а в силу знания, потому что удачу невозможно «искать хорошо». Умение рудознатцев находить месторождения вызывало такой трепет, что искателей прозвали «чёртознаями». «Чёртознаем» был и Данила Зверев. Чёртознаем — и, конечно, Мастером.
Потому что в уральском понимании Мастер — это не только производитель чего-то, машин или художеств. Это человек, открывающий или формирующий облик уральского мира. И многие значимые персонажи уральской истории отформатированы «уральской матрицей» по образцу Мастера.
Из чего складывается Мастер? Мастер трудится, познаёт, совершенствует и связан с язычеством. Если перевести эти понятия в план литературного сюжета, то окажется, что труд будет переосмыслен как цепочка подвигов. Познание — как движение, путешествие. Созидание — как улучшение жизни ближних. А язычество — как творимые чудеса.
Если с этой позиции посмотреть на многих героев, живущих в памяти уральской истории, то окажется, что они существуют именно по такому сценарию. Сам факт его наличия свидетельствует, что уральский Мастер — мифологическая фигура, вырастающая из «матрицы», а не из идеализации «высокого профессионала». «Профессионал» был включён в «матрицу» позже, во времена «горнозаводской державы».
Можно попробовать разобрать значимые для Урала персоны — и всегда окажется, что под кольчугой Ермака, рваньём Золотого Атамана или армяком Симеона Верхотурского обнаружится Мастер. Ермак — это обобщённый образ Героя, Защитника, Богатыря. Ермак громит татар — совершает подвиги и облегчает русским жизнь; Ермак плывёт по уральским рекам — путешествует; и — о, чудо! — Ермака по его дорогам ведут сказочные лебеди!
Вариант Ермака — Салават Юлаев, тоже ходивший по Уралу, сражавшийся с царскими войсками и громивший заводы. Юлаеву не хватало чуда — и народ вместо каторги в эстонском Рогервике отправил Салавата на вечное укрытие в недра хребта Таганай.
Золотой Атаман, реальный разбойник Андрей Плотников, убивший на Шайтанских заводах заводчика Ширяева, аккумулировал в себе тип Уральского Разбойника. Он путешествует — плавает по Чусовой; он трудится — грабит богатых; он облегчает жизнь — раздаёт награбленное. А чудеса входят в арсенал необходимых Разбойнику деяний: чудесные исчезновения под носом у погони, чудесные бегства из застенков, чудесные заколдованные клады…
Антагонист Разбойника — Труженик. На Чусовой таковым выступает тоже реальный человек — бурлак Василий Балабурда. Но его фольклорный образ строится по прежней схеме, пусть Балабурда и противоположность Плотникова. Он путешествует — плавает по Чусовой; он трудится — совершает подвиги силача; он облегчает жизнь — заменяет собой других людей. Ему нужны чудеса? К эпопее о вполне земном Балабурде народ спокойно «прикрепляет» чужеродную сказку: про то, как Балабурда дрался в бане с чёртом, и вышла ничья. Нелепая, ненужная с точки зрения стилистики сказка оказывается просто необходимой, если учесть, что Балабурда входит в сонм Мастеров «уральской матрицы».
«Матрица» сама порождает недостающие для «канонизации» компоненты. Для вхождения в число Мастеров святой Стефан Пермский слишком мало путешествовал. И, пренебрегая «Житием», народ сочиняет историю, что Стефан приплывал в село Бондюг по реке на камне. И теперь Стефан не только святой, но и Мастер. В Бондюге ему ставят поклонный крест. В 20-х годах ХХ века крест снесли, а в 2007 году — восстановили. И при этом тотчас засвидетельствовали чудо: на спиле бруса, из которого сделан крест, годовые кольца обрисовали фигуру Богоматери с младенцем.
«Матрице» для Мастера нужны чудеса. Их происхождение «матрице» по-язычески безразлично. Но оно небезразлично церкви, и потому чудеса уральских святых всегда не просто чудеса, а «чудеса соперничества», доказывающие христианское превосходство над местным язычеством/
Происхождение уральского святого от Мастера всегда прочитывается в житийном сюжете. Безостановочно путешествуют и вечно гонимый Трифон Вятский, и Симеон Верхотурский — портной на отхожем промысле. В этом движении они познают мир — как и положено Мастерам. Они трудятся: неистовый Трифон насаждает более суровый порядок монашеской жизни, а безмятежный Симеон просто шьёт шубы слобожанам. Трифон и Симеон облегчают людям жизнь: яростный Трифон изгоняет воинственных инородцев, а добродушный Симеон просто не берёт платы за свой труд.