Уран
Шрифт:
— И что дальше? — возбужденно спросил Ватрен.
— Дальше я оказался в серьезном затруднении. Я мог выдать его жандармам, как сделал бы на моем месте любой истинный патриот. Я мог предоставить ему выкручиваться самому, и это, вероятно, было бы самым мудрым. Или же, наконец, выручить его из беды. Что я и сделал. Он здесь, у меня. Спит в комнате детей. Пьер делит с ним постель. Не знаю, как долго он пробудет у нас на шее…
— Невозможно его выставить, не подыскав ему прежде надежного убежища, — решительно заявил Ватрен, надевая пиджак.
Он увидел, как скривилось лицо инженера, и с разочарованием отметил, что тот без особого энтузиазма воспринимает
— Все это чрезвычайно обременительно, — пробормотал Аршамбо. — Я говорю не о тех неудобствах, которые он причинит нам, а о том, как трудно прятать его в наших двух комнатах. Вы не представляете себе, какую массу мелких проблем ставит перед нами его присутствие. Малейшая неосторожность, рассеянность, и все пропало. И соседство Генё тут ни от чего не оградит. Напротив, в нем-то и кроется главная опасность.
— Если я могу быть вам полезен…
— Можете. Бывают обстоятельства, когда его необходимо убрать с глаз. Гости к ужину, просто чей-то визит. Да вот хотя бы сегодня утром: в девять приходит служанка и будет, естественно, сновать из одной комнаты в другую. Вы не позволите нашему беглецу укрыться у вас до полудня?
— Ну разумеется. Нечего и спрашивать. Пусть приходит ко мне когда захочет, неважно, дома я или нет.
— Спасибо, Ватрен. Вы оказываете мне неоценимую услугу.
— Не беспокойтесь, все пройдет благополучно, — сказал Ватрен и добавил смеясь: — Главное, не вешайте носа. Подумайте о том удовлетворении, какое вы теперь будете находить в лицемерии.
Аршамбо посмеялся вместе с ним, но больше из вежливости, и покинул комнату с озабоченным выражением лица. Ватрен посвятил пять минут уборке постели и прочим мелким делам и в свою очередь вышел из комнаты, прихватив с собой кипу проверенных письменных работ.
Единственная уцелевшая от бомбежки часть Блемона представляла собой островок из дюжины улиц. Плотности населения тут почти утроилась в сравнении с прежней, так что в утренние часы, когда блемонцы шли на работу, весь квартал наполнялся гулом спешащей толпы. Ватрен вышел на площадь Святого Евлогия и направился в кафе «Прогресс», неказистое с виду заведение с полусгнившим, трухлявым, хоть и свежевыкрашенным коричневой краской фасадом. Внутри же, где царил запах плесени, было чисто и довольно светло. Посреди зала толстый брус подпирал потолок, который без этого уж давно рухнул бы на столики. За стойкой Леопольд, хозяин заведения, вместе с женой обслуживал утренних клиентов, пришедших пропустить стаканчик марка [2] или чашечку суррогата под названием «национальный кофе». Бывший ярмарочный борец, Леопольд обладал чудовищно развитым торсом и глубоко утопленной в плечи огромной лысой головой. Одутловатая багровая физиономия свидетельствовала о его неумеренном пристрастии к спиртному. Перед войной он славился силищей на всю округу и на потеху посетителям еще и сейчас, когда бывал в ударе, мог отгрызть зубами горлышко бутылки из-под шампанского. Ватрен облокотился на стойку рядом с подмастерьем парикмахера по имени Альфред, которого донимали три других посетителя. Один из них как бы от имени остальных с неприкрытой злобой угрожал:
2
Марка — вино из виноградных выжимок.
— У-у, падла, мы тебя прикончим. Слышь? И мокрого места не останется.
— Ну-ну, полегче, — сказал Леопольд.
Подмастерье
— Уж ты-то, наверно, знаешь, где Максим Делько. Бошей ты подстригал с радостью, улыбался направо и налево. Ну, подлюга, скоро мы тебя шлепнем.
— Эй вы, полегче, — вновь одернул их Леопольд.
— Мразь такая, перед девками ходил гоголем. Погоди, я до тебя доберусь. Сверну твою поганую шею, так и знай.
— Ну-ну…
Альфред упорно отмалчивался. Хозяйка, маленькая, седая, с изможденным морщинистым лицом, подала ему «национальный кофе». Он попытался было взять чашку, но рука его дрожала так сильно, что ему пришлось от этого отказаться. Ватрен дружески похлопал его по плечу.
— Не огорчайтесь, старина. Все это в шутку. Этот господин сам не верит ни единому своему слову.
Альфред вяло улыбнулся, зато его обидчику вмешательство Ватрена явно пришлось не по вкусу.
— А вы, жердина долговязая, — сказал он учителю, — лучше помалкивайте себе в тряпочку. Я не допущу, чтобы…
Досказать он не успел. Леопольд перегнулся через стойку, сграбастал его за шиворот, оторвал от пола и, удерживая на весу, прорычал:
— Что я слышу? Ты осмелился назвать господина Ватрена жердиной долговязой? Ты осмелился проявить неуважение к преподавателю блемонского коллежа? Ну-ка, гони монету и катись отсюда колбасой!
Задыхаясь в железной хватке кабатчика, бедняга выкатывал глаза и дергался, пытаясь достать ногами пол. Двое его приятелей предприняли робкую попытку за него вступиться. Да и сам учитель призвал к снисхождению.
— Ну уж нет! Я никому не позволю оскорблять господина Ватрена! К тому же вам обоим должно быть стыдно, что вы аж втроем набросились на такого жалкого беззащитного идиота, как Альфред. И поимейте в виду: если я узнаю, что кто-то из вас тронул хоть волос на его голове, буду считать это своим личным делом. Вдолбите это себе в черепок. А ты давай плати и проваливай!
Все еще плененный ручищей Леопольда, недавний задира, едва оказавшись на ногах, вытащил двенадцать франков. Бледный от ярости и унижения, он судорожно сглатывал воздух, буравя кабатчика убийственным взглядом. Еще как следует не отдышавшись, он хриплым голосом проговорил:
— Запомни, что я тебе скажу…
— Вон из моего заведения, алкоголик! — рявкнул Леопольд, указывая на дверь.
Опасаясь возобновления взбучки, тот молниеносно ретировался. Леопольд налил себе большой стакан белого вина и осушил его залпом. Время подходило к восьми, и последние посетители заторопились уйти. Когда Ватрен остался у стойки один, хозяйка принесла ему чашку настоящего кофе и тартинку с маслом.
— Послушайте, — сказал учитель, — за что они взъелись на этого несчастного?
— А-а, все из-за юбок, — ответил хозяин. — Послушать их, так получается, что Альфред был правой рукой Гитлера, хотя правда в том, что при всей своей придурковатости и с помятой физиономией Альфред пользуется бешеным успехом у женщин, и кое-кому, естественно, завидно.
В кафе вошел господин Дидье, коллега Ватрена, и устроился рядом с ним у стойки. Принятый со всем радушием, он тоже удостоился настоящего кофе и тартинки.
— Возьмите, к примеру, Рошара — того, кому я сейчас вправлял мозги. Он облизывается на вдову старшего мастера. Но ей-то как раз рабочие не по нраву. Ей подавай человека с приличной профессией, с деликатным обхождением, а у Альфреда и завивка, и перманент на дому, и пальчики ласковые, вот и кумекайте.