Уравнение Бернулли
Шрифт:
При ближайшем рассмотрении в вышестоящей конторе обнаружилась такая бездна по-настоящему интересного, увлекательного, способствующего развитию личности и сулящего вполне конкретную практическую пользу, что прежняя деятельность стала видеться сущей чепухой, возней мышиной, а конкретные результаты, достигнутые Ритой там, — детской безделицей, вызывающей теперь лишь грустную скептическую улыбку.
Любопытно, что когда Рита смотрела на вышестоящую контору снизу вверх, то раздражали ее и порой просто бесили именно те особенности да нюансы, которые все более трогали и умиляли теперь…
А собственно, что уж тут такого — женщина
Так что менее чем через полгода — видимо, естественный срок адаптации у Риты такой же, как у среднего новобранца, — ощущала себя Рита на новом месте как рыба в воде. Она сменила прическу, весь гардероб и всю косметику, а походка и голос, вероятно, уже изменились сами собой.
Целый день Рита стремительно перемещалась по бесконечным коридорам своего учреждения, постоянно звонила по сотовому телефону и постоянно звонили ей, стационарный телефон в кабинете тоже не умолкал, правда, требовалось немалое упорство проявить тому, кто не довольствовался общением с автоответчиком, а хотел во что бы то ни стало до Маргариты Анатольевны докричаться.
А кроме того, часто ей приходилось задерживаться на службе, засиживаться на всевозможных совещаниях, принимать участие в непременных междусобойчиках и даже иногда на брифингах на вопросы отвечать.
Так на одном из них она и познакомилась с Левой — знаменитым в прошлом фельетонистом, вынужденным, в связи со своеобразной свободой слова при капитализме, осваивать противный всему его существу жанр заказной рекламной статьи. Отчего бедняга сильно страдал, но за что его Рита, скорей всего, и приголубила…
И все же в главном она осталась верна себе. То есть, если Риту о чем-либо в какой-либо мере относящемся к ее служебным обязанностям просили, она готова была в лепешку расшибиться, но просьбу исполнить. Хотя, разумеется, теперь ее просили о содействии не рядовые потребители коммунальных услуг, не соседи по дому и микрорайону, а начальники жилконтор, заместители начальников, коллеги из других отделов и коллеги из смежных структур.
Так что вскоре деловая репутация Риты опять была выше всяких похвал, и на службе ей не только завидовали лютой завистью, но и любили. Особенно вышестоящие господа, а также господа, давно убедившиеся, что справедливости в мире нет вообще никакой, а не только социальной.
Правда, бывший фельетонист недолго возил Риту на свою загородную дачу, купленную в наиболее удачливые для него времена. И недолго она сочувствовала его нытью всегда об одном и том же — мол, свобода слова теперь лишь для бульварных писак да ничем не брезгующих пиарщиков, а для страстных трибунов и любимцев притесняемого народа сама собой сложилась такая цензура, которая бывшим правозащитникам не снилась даже.
Потому что вскоре Левкина баба их застукала, устроила дикий скандал, громко и, разумеется, публично взывала к Ритиному и Левкиному начальству, требуя самого сурового возмездия. И счастье, что не существовало к тому моменту КПСС и того профсоюза в лице месткома, более всего любившего не трудящегося защищать, а совать нос в его личную жизнь.
Разумеется, Ритино начальство отреагировало
Вот и Рита особо толстокожей не была. И пришлось ей нелегко…
А как раз в те дни завершалась очередная предвыборная кампания, и Рита, традиционно уже, была чьим-то там доверенным лицом. И буквально накануне решающего дня один конкурент обрушил на город очередную порцию пиара в виде красочной газетенки, бьющей по глазам огромным заголовком: «Скажи мне, кто твой друг?»
Это был Левкин коронный номер. Фельетон, большую часть которого занимали грязные инсинуации в Ритин адрес. Ну, пусть не инсинуации, однако, верно, грязноватые. Причем фельетонист использовал прием, ранее в советской, по крайней мере, фельетонистике не применявшийся. Автор не убоялся сделать одним из второстепенных персонажей сочинения самого себя, не только не утаив лично пережитые интимные подробности, но и щедро приврав для оживляжа. Вполне возможно, что потом еще гордился своим новаторством, козел…
Такого удара судьбы Рите переживать еще не доводилось. Потеря невинности и беременность в шестнадцать лет были сущим пустяком по сравнению с этим позором. И даже не в том дело, что сама Рита данный случай столь категорично расценила, а в том, что ничуть не легче восприняла случившееся добрейшая и давно ставшая почти родной завучиха вечерней школы Алевтина Викторовна, продолжавшая ревностно следить за успехами своей подопечной, гордиться ими больше, чем достижениями собственных детей и внуков. И Алевтина Викторовна не удержалась от звонка, позвонила и, рыдая, обозвала Риту плохим словом. Что случилось с весьма невозмутимой всегда старухой вдруг — загадка. Но — слово не воробей, как известно…
Вполне логично предполагать, что и родители Риты, скорей всего, присоединились бы к общему хору. Однако в тот злополучный день не суждено было Рите вернуться домой. Потому что часа за два до окончания рабочего дня ей вдруг сделалось плохо. Она даже на пол грохнулась, не пощадив своего очередного ослепительного наряда.
Наверняка сослуживцы в первый момент разное подумали. Но смотрят — нет, не встает. Будто — не намеревается даже. Тогда уж, как бы преодолев естественное замешательство, подбежали, давай трясти, в лицо из подвернувшейся под руку бутылки с минералкой стали брызгать. Мол, хоть — имитация, хоть — взаправду, должна оклематься. А она — нет.
Тогда уж скорую вызвали. И пожилой фельдшер — вот ведь умница, сразу распорядился гнать в эндокринологию. Не всякий врач так сообразил бы.
Значит, не судьба была Рите тогда умереть, не выходя из комы. О чем она потом не раз искренне жалела. Умерла б и не знала, что умерла. Милое дело.
Сразу стали анализы делать да инсулин помаленьку вводить. Анализ — инсулин, анализ — инсулин. И так почти сутки, пока в сознание не пришла. А пришла — ей сразу приговор огласили, который поначалу хоть и огорчил, конечно, но не настолько, чтобы тут же в истерике забиться. Когда ж окончательно дошло, огорчилась сильнее, но все равно в руках себя удержала.