Уравнение с четырьмя неизвестными

Scarran

— Закрой свой рот, или я тебе его закрою! Пошла к едрене матери, ты, психованная!

— Она тебя приворожила! Подпоила! Очнись, Каминский! Ты смешон! Она гуляет от тебя направо и налево! Будь уже честен с самим собой! ОНА — НЕ КРИСТИНА!

Черт, я — не Кристина. Это правда. Как минимум это — правда. Что еще правда?

— Закрой свой рот и не смей поганить ее имя! Ты мне не нужна, катись к едрене матери, Жюли! Ты права только в одном. Она — не Кристина. Она — Вероника, и я ее люблю. А теперь пошла в задницу, идиотка!

— Сдохни, сука! — заорала

Жюли и выбросила вперед руку. В кулаке у нее сверкнуло стекло, и какая-то жидкость плеснулась из него.

Кислота. Я подумала это очень отстраненно. Кислота. Мне в лицо летит кислота. Я ослепну. Она меня изуродует.

Как в замедленной сьемке, сверкая в свете подъездного фонаря, тяжелые капли проделали последние сантиметры до меня…

Перед моим лицом появляется из ниоткуда рука Влада...

Крик!

Я кричу.

Влад кричит.

Жюли орет и вырывается из рук какого-то парня, который неведомо как появился возле нее.

Я слышу отвратительный химический запах. Я почти теряю сознание от ужаса.

— Куртку сними и вытирай руку! Быстро! — кричит парень, удерживая брыкающуюся Жюли.

Это выводит меня из ступора — я бросаюсь к Владу, который судорожно стаскивает с себя куртку и начинаю помогать ему. Рука у него выглядит не лучшим образом. Он шипит от боли, когда я пытаюсь стереть кислоту с его руки.

— Лужа! Вода! Скорее! — продолжает командовать парень, и, похоже, он знает что делает.

Я хватаю Влада за локоть и со всей силы толкаю на землю, заталкивая его пострадавшую конечность в глубокую лужу. Влад шипит и кривится. Я поливаю его обожженную кожу грязной водой и поскуливаю.

— Украшения снять! Вера, в скорую звони! Ты угомонишься или нет, дура конченая? — кричит парень и бьет Жули по лицу. Раз! Пощечина. Еще раз! — Всё, остынь, идиотка!

Жюли падает на колени, закрывает лицо руками и начинает рыдать. Выть. Я набираю сто двенадцать:

— Девушка! Ожог кислотой! Шильмана пять! Быстрее, пожалуйста!

— Вера, — очень тихо говорит Влад, — ты цела?

— Тихо, тихо, всё будет хорошо, сейчас скорая приедет, тихо мой дорогой, тихо, всё… — бормочу я, пытаюсь обнять его, заслонить от ветра, взять себе его боль.

— Вероника, ты в порядке? — снова шепчет он.

— Всё пройдет, любимый, всё сейчас пройдет, шрамы украшают мужчину, все будет хорошо… — уговариваю я его и себя.

— Повтори, — улыбается он. Он улыбается? О, черт!

— Всё будет хорошо… — лепечу я.

— Повтори! — его голос крепнет, он прижимает меня к себе целой рукой, и я чувствую, какие холодные и жесткие у него пальцы.

— Да что ж такое! Да что ж тебе с первого раза ничего не понятно, а? Ну да, да, я люблю тебя, жить без тебя не могу, доволен?

— Да, — говорит Влад и целует меня. Целует, как будто хочет задушить. И я целую его, куда мне теперь деваться?

Наконец, он отрывается от моих губ:

— Эй, Жулька! — кричит Влад, — спасибо тебе, идиотка!

И целует мое заплаканное лицо. Я закрываю глаза. Меня трясет. Я прижимаюсь сильнее. Я боюсь

открыть глаза. А когда все-таки открываю, то снова вижу его лицо. Лицо человека, который что-то знает и которому хорошо. Очень странное лицо. Лицо мужчины, которого я… люблю.

Реверс:

Скорая освещает двор синими всполохами. Грузная докторица средних лет с кудахтаньем обрабатывает руку Влада Каминского. Молоденькая фельдшерица делает укол успокоительного Юлии Добкиной. Василий Сибирцев закуривает, стоя чуть в стороне. Вероника Романова чувствует, как Влад стискивает ее ладонь и тоже сжимает пальцы.

— Вась, спасибо тебе. Как ты здесь оказался-то? — спрашивает Вероника.

— Да не за что, Верочка, не за что. Чисто случайно оказался, — врет Василий.

— Спасибо, правда, большое тебе спасибо! Я пожал бы твою руку, но …— Каминский кивает на свою пострадавшую конечность.

— Да ладно, благодарности приняты. Ментов-то будем вызывать?

— Нет, — негромко говорит Вероника, — не будем. Черт с ней. Да, Каминский?

— Каминский? Кто это? — и лицо Каминского снова озаряет улыбка.

— Вот сейчас самое время, да? — кривится Вероника, но не отстраняется, когда он обнимает ее за талию.

— С сегодняшнего дня всегда самое время, Вера моя, — негромко произносит он, глядя в ее красное от смущения лицо.

— Да стойте вы смирно, пострадавший! Еще мне тут зажиманцев не хватает! А вы, барышня, отойдите в сторону! Вот уж люди!

Вероника отходит и закуривает. Ветер треплет волосы и куртки, швыряет охапками желтые листья. Вероника Романова больше любит весну. Осень иронично улыбается — люби, люби, девочка...

Эпилог

Таир

— Ну и короче эта девка плеснула в Веру кислотой.

Я дернулся так, что Васька тут же вскинул руки:

— Не-не, не попала. Попала музыканту на руку, он ее заслонил. Я тогда эту девку притыреную схватил, а она рвется, сучка, лягается, орет, как бешенная. А эти два голубя стоят глазами хлопают, у него куртка к коже прикипает, а они стоят! Я как заору тогда, мол, куртку снимай и граблю в луже мой, быстро, нах! Ну и они очнулись конечно. Потом скорая, все дела. Его в больницу повезли, пострадала пакша у него малёхо. Вера с ним поехала, конечно. А ментов для этой дуры конченой они не стали вызывать, пожалели. А зря, ей бы не повредило потусить в обезьяннике. Такая красивущая девка, а такая грандиозная дура, ну ты представляешь?

— Представляю. Это Юля-врачиха была. Бывшая музыкантова баба, если не трандит, конечно. Ну а потом что?

— Ну что? Этой Юле укольчик вкололи, она на лавку села и отъехала. Я не стал на нее любоваться, сел в тачку и к тебе поехал. Вот и всё.

— Не, Вась, ты мне объясни, нахера ты-то туда поехал, а?

— Да не знаю я! Я просто… Посмотрел на тебя и так мне тоскливо стало… Прям вот взял бы ее за шкварник и потолок носом в то, что она с тобой творит. Ну, не мог я усидеть, хотелось как-то тебе помочь, брат. Ты же знаешь, я не могу сидеть на жопе ровно, когда моего друга какая-то телка…