Уродина
Шрифт:
Я открываю глаза и моргаю, смахивая слезы. Они цепляются за ресницы на долю секунды, прежде чем падают и увлажняют подушку под моей головой. Я пытаюсь глубоко вздохнуть, но все, что я, кажется, привлекаю, это еще больше боли.
Я закрываю глаза и хочу, чтобы она замолчала. Хочу, чтобы мир застыл и никогда не двигался снова. Я не хочу быть здесь, но и не хочу возвращаться в нашу квартиру. Я не уверена, что могу видеть Трента. Он увидит боль во мне, а я увижу в нем огромное разочарование.
К счастью, вскоре женщина на соседней кровати перестает говорить. И теперь я остаюсь одна со своими мыслями. Возможно, лучше, когда она постоянно болтает, потому что в эти моменты я не поглощена ненавистью к самой себе. Я не знаю. Я ничего больше не знаю. Почему я дышу? В чем смысл моей жизни?
Дверь скрипит, открываясь, и я слышу характерный звук тележки с едой, закатывающейся внутрь.
— Д-дамы, — говорит, несмотря на заикание, уверенный низкий голос. Его тон безмятежен, как красивая успокаивающая мелодия. — Я-я-я п-принес в-в-ваш у-у-ужин, — заикается он, хотя его голос все еще сильный и умиротворяющий.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и его глаза немедленно сосредотачиваются на мне. Мои слезы прекратились, но не высохли. Он мягко хмурит брови и приподнимает уголок рта. Я сажусь в постели и смотрю на него.
Он по-прежнему красив, как я запомнила много лет назад. Его лицо все еще содержит тайну и красоту умело созданной статуи древнего Рима. Его волосы густые и темные, а вокруг темных очаровательных глаз залегли маленькие морщинки.
— В-вы ничего н-не з-заказывали, — мягко говорит он мне.
Я полностью очарована им. Это не похотливое влечение, больше похоже на то, будто он — луч света высокой мощности, освещающий все, и его яркость пленяет меня.
Он старше меня, возможно на десять лет, может меньше. У него широкие плечи, на которые я не могу не обратить внимания, и его глаза незабываемо прекрасны.
— В-вы голодны? — он снова спрашивает меня.
— Я заказывала, — встревает женщина с соседней койки.
— Д-да, в-вот в-ваш заказ, — говорит он, вытаскивая поднос, ставит его на столик и поворачивает его к ней. Я слежу за их обменом взглядами, она улыбается ему, ее щеки слегка розовеют.
— Спасибо, — благодарит она.
Он быстро отвечает, как будто у него нет заикания:
— Пожалуйста. Для вас?
Он улыбается мне, и его теплота проходит по всему моему телу. Мои руки покрываются гусиной кожей, и волоски на шее встают дыбом в ожидании его следующих слов.
— Нет, мне ничего не нужно, спасибо, — отвечаю я, но хочу, чтобы он остался здесь и баловал меня звуком своего гладкого протяжного произношения.
— В-вы д-должны п-поесть, — он выпрямляется и смотрит на меня.
Я поворачиваюсь к женщине, сидящей на соседней койке, и на самом деле замечаю ее. Она, возможно, немного старше меня, с тонкими черными волосами и залегшими темными кругами вокруг глаз. Я смотрю на него, а затем на женщину.
— Мне не разрешили, — шепчу я, надеясь, что слова достаточно громкие, чтобы услышал он, а не она.
Он замирает на несколько секунд. Возможно, он пытается расшифровать слова, которые я сказала, и в каком контексте имела в виду. Он делает несколько шагов к занавесу между кроватями и тянет его, чтобы закрыть. То, как он это сделал, не страшит и не пугает меня. Похоже, будто он защищает меня, не позволяя кому-либо видеть сломанную часть меня.
— В-вы г-голодны? — спрашивает он и садится на стул рядом с кроватью. Я ничего ему не отвечаю, просто обнимаю себя руками и чувствую внезапный холод, проникающий в меня. В комнате не холодно, но он взволновал меня таким способом, который я не испытывала раньше.
— Думаю, да, — говорю я, пока продолжаю изучать его почти черный взгляд.
Он смотрит на меня, его пристальный взгляд останавливается на моей левой руке, где он видит тонкое обручальное кольцо на моем пальце.
— Д-докторам н-нужно, ч-чтобы вы п-поели, п-прежде чем они вып-пишут в-вас, — шепчет он и садится прямо, кладет руки на бедра и смотрит в пол.
Я оборачиваюсь, но шторка закрывает мне обзор на даму на соседней кровати.
— Мне не разрешено, — я мягко вздыхаю, как будто это тайна и только у нескольких сотрудников есть право ее знать.
Он смотрит на меня, и в эту напряженную секунду, в этом простом зрительном обмене я вижу это. В его глазах — жалость ко мне. Они наполнены нежностью и теплотой, но я знаю, что он смотрит на меня с отвращением и пытается это скрыть, чтобы я чувствовала себя по-другому, не как бесполезная уродливая девушка.
— Пожалуйста, не надо, — бормочу я тихим голосом. — Я никогда не была той, кому симпатизируют, — я смотрю вниз на одеяло и двигаю рукой, чтобы убрать торчащую нитку. Он не говорит ни слова. Он просто не спускает глаз с меня, наблюдает за мной, видя то, что никто не замечал прежде. Мою рану. Мою боль. Мое несовершенство.
Всю жизнь я пряталась. Скрывалась за внешностью, которую видят люди, скрывалась внутри себя, просто была одна во Вселенной, заполненной многими. Но то, как он смотрит на меня, говорит мне, что он видит то, что я не хочу, чтобы знал мир.
— Пожалуйста, — снова шепчу я, пытаясь снова поднять каждую из моих стен.
Секунды тянутся, время словно остановилось. Я волнуюсь, потому что мне неудобно от его пристального взгляда. Он видит меня насквозь, как будто я сделана из тонкого изящного листка бумаги, изготовленного в четырнадцатом веке. Его взгляд проникает прямо в мою душу.
— Пожалуйста, — слезинка капает, и она напоминает мне, как я глупа. Зачем ему беспокоиться обо мне? Зачем ему даже пытаться? Он видит тупую, уродливую девушку, одинокую и разрушенную.