Уродина
Шрифт:
— Извини, — повторяю я снова и смотрю в свою тарелку.
— Иисус, ты такая бесполезная. Не могу поверить в то, каким разочарованием ты стала. Ты плоха даже как любовница, и всегда такой была, — боковым зрением я вижу, как он встает. Я смотрю на него и безмолвно прошу остаться и съесть ужин вместе со мной. Он берет тарелку и швыряет ее в сторону раковины.
— Я не буду есть этот мусор. Я ухожу. Вернусь позже.
Трент отходит от небольшого кухонного столика и идет в нашу комнату. Я остаюсь сидеть в одиночестве, чувствуя себя полной неудачницей. Если уж не могу сделать своего мужа счастливым чем-то таким простым, как приготовление ужина, то нет никакого способа, которым я могу заставить его гордиться мной.
Он возвращается через несколько минут, одетый в хорошие брюки и рубашку, пахнет новым одеколоном, который себе купил.
— Вернусь позже. Убери это дерьмо, Лили. В моем портфеле в спальне есть задание, которое ты должна сделать. Его нужно сдать на следующей неделе, но я хочу, чтобы к моему приходу была сделана минимум половина.
Я смотрю на него, мои щеки холодные и влажные от слез.
— Хорошо, — шепчу я.
— Не похоже, что у тебя будет время, чтобы поесть. Повезло, что у тебя есть я, и даже не хочу думать о том, насколько жирнее ты бы была без меня. Я имею в виду, Боже, посмотри на себя. Сколько ты весишь? Шестьдесят килограммов? Тебе повезло, что я люблю тебя.
— В больнице мне сказали, что я слишком мало вешу, — говорю я тихо.
— Да, держу пари, что тебе это сказала медсестра. Они такие глупые. Медсестры могут сказать любое дерьмо. Я говорю тебе как врач, что ты весишь слишком много.
— Ты пока еще не доктор, — отвечаю я, и делаю ошибку. Когда понимаю, что сказала, то прижимаю руку ко рту.
Трент останавливается на мгновение, а затем подходит ко мне. Он возвышается надо мной, его тело так близко ко мне, что я чувствую, как волны жара исходят от него.
— Что. Ты. Сказала? — спрашивает он медленно. Гнев захватывает его, заставляя мое сердце бешено биться.
— Я сожалею, — задыхаюсь я, рыдая. Я едва могу дышать, потому что страх сковывает мою трахею, заставляя меня захлебываться от горя и паники.
— Ты и должна. Тебе чертовски повезло, что я держу тебя рядом. Никто и никогда не захочет тебя, Лили. Ты бесполезна и уродлива. Просто запомни это, — он, наконец, двигается и отходит назад. Я плотно закрываю глаза и готовлюсь к тому, что произойдет дальше.
Но когда мое рваное дыхание начинает успокаиваться, я слышу щелчок входной двери и понимаю, что Трент ушел. Я открываю глаза и смотрю на дверь. Он, определенно, ушел. Я перебираю морковь на своей тарелке, ковыряясь в еде, не особо желая есть что-либо из этого. Беру свою тарелку и выкидываю все в мусор, затем убираю беспорядок, который оставил Трент.
У меня уходит полчаса, чтобы убрать кухню и вытереть все следы картофельного пюре с жалюзи и микроволновки, куда оно попало. Я иду в нашу комнату к его портфелю, открываю его и достаю бумаги.
Возвращаюсь на кухню и просматриваю его задание. На его выполнение мне потребуется много времени, и я думаю, что мне придется делать его в течение всего Дня Благодарения. Я более чем рада этому, потому что на День Благодарения мы должны поехать в дом Джона, дяди Трента.
Он пугает меня. Каждый раз, когда мы находимся рядом, он пытается загнать меня в угол и коснуться. В большинстве случаев мне удается избегать его, но иногда он засовывает свой язык мне в рот. Я ненавижу это, я ненавижу его. Несколько раз я пыталась поговорить об этом с Трентом, но он просто говорит, что я слишком остро реагирую, и что его дядя не сделал бы этого. Он говорит, что его тетя Терри намного привлекательнее меня, и зачем Джону нужно опускаться так низко, чтобы пробовать сделать что-нибудь со мной? Но, так или иначе, на сей раз я освобождена от этого. Мне нужно будет остаться здесь и закончить выполнять его домашнее задание.
Часы проходят, и я вся погружена в задание Трента. Слова сливаются и становятся нечеткими, и хотя я еще не сделала половины, мне все же нужно поспать. Через четыре с половиной часа мне нужно быть на работе. До Дня Благодарения остался один день, и я знаю, что завтра в магазине будет твориться хаос.
Поскольку мои глаза продолжают закрываться, я встаю и иду в ванную, чтобы принять быстрый душ. Затем надеваю теплую пижаму и ложусь в кровать.
Сон — мой друг, и, к счастью, он переносит меня в место, где красиво и спокойно.
— Ты хочешь сэндвич, малышка Лили? — мама спрашивает меня, когда мы сидим на зеленом одеяле для пикника.
— Не сейчас, мамочка. Я хочу дождаться возвращения папочки и Уэйда, — я сижу на маминых коленях, и она играет с моими волосами.
— Посмотри на свои волосы. Они такие длинные, я думаю, мы должна подстричь их.
— НЕТ! — кричу я на маму и качаю головой, — Я не хочу стричь свои волосы. Пожалуйста, мамочка. Не надо.
— Виви, Виви, — зовет меня Уэйд, пока бежит ко мне с раскинутыми ручками, готовый обнять меня.
— Притормози. Ты упадешь, и тебе будет больно, — папа ругает Уэйда.
Что-то тяжелое давит на меня, и когда я открываю глаза, то вижу Трента, голого и стягивающего с меня пижамные штаны. От него воняет дешевым пивом, и меня тошнит от этого.
— Трент, — говорю я, когда он толкается в меня.
— Заткнись, — он делает то, что обычно, затем выходит из меня. Он ложится на спину и тут же говорит: — Иди и помойся, ты воняешь, как обычная уличная проститутка.
Я тихо встаю, иду в душ и моюсь. Когда заканчиваю, возвращаюсь и ложусь в кровать. Трент уже храпит. Видения того сна продолжают прокручиваться в моей голове. Ни в одном моем сне у этого маленького мальчика не было имени, у него всегда было одно и то же лицо. Блондин с пушистыми волосами и с тем же самым сладким голосом. Но у него никогда не было имени.
Если я закрою глаза, может быть, узнаю больше о том мальчике. Или, возможно, найду счастье, которое он чувствует. Может, сегодня ночью я закрою глаза и никогда не открою их снова.